— Я знаю, Пенни, но эта молодая леди была удивительно на нее похожа. А когда я спросил ее, она отрицала это так же, как ты сейчас. Как девушка из Нью-Йорка. Кем бы она ни была, эта леди родилась не на Западе.

— Грейсон, — шепотом произнесла Пенелопа, — не сейчас.

— Во всяком случае, — продолжал ее брат, с полуслова поняв ее, — она будет очень хорошенькая, когда сгладятся углы.

Пенелопа хотела было презрительно фыркнуть, но тут ее отвлекла миссис Изабелла Скунмейкер, направлявшаяся к ним. На ней было золотистое платье с огромным бантом бронзового цвета у декольте и с кушаком той же расцветки. Светлые волосы, уложенные волнами, украшали павлиньи перья, Пенелопа была рада появлению подруги. Она уже собиралась разведать у хозяйки дома, где Генри, но ту перехватили на полдороге.

— Миссис Скунмейкер, — обратился к Изабелле старый Кэри Льюис Лонгхорн.

Он отделился от толпы вместе с какой-то брюнеткой, широкая спина которой была повернута к Пенелопе.

Голубые глаза миссис Скунмейкер с тоской были обращены к брату и сестре Хэйз. Пенелопа сочувственно ей подмигнула. Наклонившись к уху брата, она сказала:

— В последнее время мы с миссис Скунмейкер стали близкими подругами.

— Вот как, — произнес он сухо.

К тому времени, как все трое к ней приблизились, Пенелопа поняла, кто такая юная спутница Лонгхорна. Она была поражена, увидев бывшую горничную Холландов с прической, которую та явно соорудила собственноручно, в сопровождении этого крикливого старого холостяка. Она действительно идиотка. Если ее будут видеть только с этим мужчиной — и, несомненно, с его небезызвестной разведенной подружкой Люси Карр, то люди начнут судачить. И эти сплетни погубят ее еще вернее, чем простое лицо горничной.

— Изабелла! — воскликнула Пенелопа, послав воздушный поцелуй.

— Пенни! — радостно приветствовала ее миссис Скунмейкер.

Взглянув на Грейсона, она залилась румянцем, и глаза стали совсем бирюзовыми. –

Вы, конечно, знаете мистера Лонгхорна. Мистер Лонгхорн, это мистер Хэйз и мисс Хэйз. Пенелопа, мистер Хэйз, это мисс Каролина Брод из Юты — новый друг мистера Лонгхорна.

— Очень приятно, — сказал Грейсон, коснувшись поцелуем руки «Каролины» в перчатке — Мистер Лонгхорн, — продолжал он, — мне кажется, в вашей коллекции есть портрет нашей красавицы Изабеллы кисти Сарджента.

— Да, действительно. — Лонгхорн позволил себе подмигнуть Грейсону. — Правда, должен заметить, что с тех пор она стала еще красивее. Быть может, если ее муж позволит, я закажу новый портрет…

Мистер Лонгхорн рассыпался в комплиментах, восхваляя красоту Изабеллы, но Пенелопа не могла сосредоточиться на беседе, которую вела их маленькая компания. И вдруг Лина оторвалась от Лонгхорна и уверенной походкой, которую до сих пор не демонстрировала, направилась к Пенелопе. Исключительно потому, что не в интересах Пенелопы было вести себя грубо, она позволила увести себя от других в холл, облицованный мрамором. Когда они оказались вне пределов слышимости, тон Пенелопы сделался холодным:

— Полагаю, у вас есть что продать.

— О нет.

Бывшая горничная обвела взглядом комнату и посмотрела прямо в глаза Пенелопы. «Что-то новенькое, — подумала Пенелопа. — Теперь она не прячет глаза».

— Вовсе нет, хотя я могу рассказать вам историю, которая, как мне кажется, покажется вам очень забавной.

Продолжали прибывать припозднившиеся гости, и из-за того, что все время открывалась входная дверь, здесь было холоднее, чем в бальном зале. Появление Изабеллы заставило Пенелопу ненадолго забыть о том, что рассказал об Элизабет Грейсон, но сейчас призрак вернулся. Пенелопа застыла.

— Это о Генри, — продолжала Лина.

Бывшая горничная уточнила, хотя это было лишним:

— О Генри Скунмейкере. Вы как-то раз высказали при мне вслух удивление от того, что он в вас не влюблен. Думаю, я могу объяснить причину, — заявила она напрямик.

Теперь уже Пенелопа сжала руку Лины и повела ее из холла по сверкающему полу кремового цвета. Они проходили мимо стен с богатыми гобеленами, на которых были изображены представители какого-то древнего, угасшего европейского рода, — туда, где их никто не сможет услышать.

— Да, но это довольно личная история, и мне было бы неловко рассказывать ее той, кто не является мне другом. Бывшая горничная сделала эффектную паузу. — Моим добрым другом. Вы мой друг, не так ли, мисс Хэйз?

Пенелопу невольно впечатлило поведение бывшей горничной. Значит, Лине известно, что существуют более важные вещи, нежели деньги, если она хочет чего-то добиться в Нью-Йорке.

— Да, — ответила Пенелопа, стараясь не выдать свое нетерпение. В конце концов, она еще не знает, насколько ценны для нее эти сведений. — Вы мой друг. Хотя, конечно, мои лучшие друзья — те, у кого есть лучшие истории.

— О, я уверена, что эта история самая лучшая.

Мимо них прошел официант, который нес из кухни в зал поднос с горячим пряным пуншем в маленьких хрустальных чашечках. Когда он удалился, Лина продолжила:

— Вы хотели знать, почему мистер Скунмейкер вас не любит, и, хотя я вряд ли могу претендовать на то, что дам вам ответ на этот вопрос, могу сказать, где и с кем он проснулся сегодня утром.

Пенелопу внезапно обуяла ярость. Она сжала зубы. Поскольку она опасалась сейчас заговорить, то смотрела на свою новую подругу, ожидая в нетерпении, чтобы та продолжала.

— Итак, вам бы хотелось это узнать?

— Да.

Пенелопе пришлось на минуту закрыть глаза, чтобы скрыть свои чувства. Ей необходимо было знать, кто та особа, которую Генри ошибочно предпочел девушке, в чьих объятиях он провел все лето 1899 года. Ей нужно знать это сейчас.

— Но мне нужны гарантии, особые гарантии.

Пенелопа открыла глаза и взглянула на Лину. Да, эта девчонка не так уж глупа: ей удается собрать ценные сведения.

— Какие именно? Просите что угодно.

— Мне нужно, чтобы меня приглашали в ваш дом в приемные дни, конечно, и чтобы я была представлена как ваша подруга.

Лина излагала тщательно обдуманный план. Она как будто смотрела на сладости, выставленные в стеклянной витрине, и говорила: «Я возьму это, и это, и это».

— И в качестве вашей подруги меня будут также приглашать на все балы в доме Хэйзов. А поскольку наша дружба действительно дорога нам обеим, то я буду ожидать приглашения провести летний сезон в Ньюпорте. А когда будет свадьба, — Лина одарила свою новую подругу уверенной улыбкой, — для меня было бы честью войти в число подружек невесты.

— Да, да, ради бога. Все что угодно. Я это обещаю. — В горле у Пенелопы пересохло, и ей пришлось сглотнуть. Сейчас она пообещала бы что угодно. — Я вас возвышу. Только скажите мне наконец.

Дина перевела дух и выложила эту ужасную историю:

— Он проснулся в доме моей бывшей хозяйки, в комнате ее младшей сестры. С ее младшей сестрой. Они были…

— Откуда вы знаете? — перебила ее Пенелопа.

Ей рисовалась в воображении эта сцена: Генри и эта импульсивная маленькая девчонка.

— Потому что их видела моя сестра Клэр, которая все еще работает у Холландов, Она вошла в комнату и застала их…

— Довольно. Я вам верю.

Пенелопа прикрыла веки, пытаясь взять себя в руки. Эта история была слишком нелепой, чтобы в нее поверить, но все сходилось. Пенелопу бросало то в жар, то в холод.

— Я не могу сейчас выразить, — произнесла она медленно, — как высоко ценю, что вы поделились этим со мной. Вы стали мне очень близкой подругой. Вы всегда будете желанной гостьей в моем доме в приемные дни, и вы можете рассчитывать на приглашения на все наши балы и вечеринки за городом во время уик-эндов. Однако теперь в качестве моей подруги возвращайтесь, пожалуйста, и скажите моему брату и миссис Скунмейкер, что я не очень хорошо себя чувствую и вынуждена была удалиться в дамскую комнату, чтобы прийти в себя. Позже я выкажу вам свою благодарность.

Пенелопа с закрытыми глазами прислушалась к удалявшимся шагам Лины. Она закусила губу и, повернувшись лицом к стене, прижалась лбом к этому роскошному гобелену, на котором было изображено героическое прошлое. Потом ударила пять раз кулаком о толстую ткань, прежде чем ее пульс слегка замедлился.