На утро после визита в оперу Диана проснулась с тем же ощущением пустоты. Во рту пересохло, волосы были в полном беспорядке, и она чувствовала, что не в силах застелить постель. Обычно Клэр в качестве ее горничной приносила ей воду и горячий шоколад по утрам, но теперь этот порядок казался нелепым: ведь у них кончились деньги и они вынуждены были рассчитать кое-кого из слуг. Миссис Холланд все еще считала исчезновение Уилла предательством: якобы он нарушил долг, узнав о финансовых проблемах семьи. С тех пор пришлось расстаться с прачкой и посудомойкой; а мистер и миссис Фабер, которые были дворецким и экономкой, отбыли на прошлой неделе, когда стало очевидно, что дальше будут проблемы с оплатой. Поскольку теперь на Клэр навалилась дополнительная работа, Диана героически избавила ее от ряда обязанностей.

Однако в это воскресное утро Диана не чувствовала себя способной на героические подвиги. Да и вообще способной на что бы то ни было. Ощущение пустоты не ослабевало. Есть совсем не хотелось. Диане хотелось воды, хотелось выглядеть красивой, хотелось, чтобы ее обнимали и ласкали. Хотя ей нисколько не хотелось видеть Генри — от одной мысли становилось дурно, — ей бы хотелось получить объяснение, почему он оттолкнул ее вчера вечером. Ей бы так хотелось поделиться какими-нибудь хорошими новостями с матерью. Но больше всего Диане хотелось увидеть старшую сестру: Когда та жила в доме Холландов, она часто держалась отчужденно и была склонна критиковать, но сейчас она была действительно единственным человеком, кто мог бы оценить ситуацию Дианы.

В конце концов, Диана заставила себя встать. Она собралась с силами, чтобы придать себе презентабельный вид. Она надела длинную черную юбку и блузу цвета слоновой кости, с крошечными перламутровыми пуговками — в таком наряде любая девушка, менее порывистая, чем Диана, выглядела бы чинно. В несколько расхристанном состоянии она спустилась по главной лестнице в безмятежный передний холл.

Персидские ковры, устилавшие лестницу, ведущую к парадному входу, остались, но со стен исчезло много маленьких картин, и на их месте остались печальные пустоты. Сейчас у парадного входа было сложено несколько рам — верный признак, что скоро прибудет скупщик картин. Еще недавно продажа вещей казалась Диане романтическим избавлением от лишнего скарба, возвратом к главному, но с тех пор ее взгляды изменились. Было так легко небрежно относиться к вещам, думая, что ее любит Генри Скунмейкер. Но теперь она болезненно переживала исчезновение привычных предметов. С такими мыслями она открыла тяжелую полированную дверь и вошла в гостиную.

— Доброе утро, — сказала ее тетушка Эдит, вставая при появлении Дианы.

На ней было старое белое платье с узкой талией, несколько более пышное сзади, чем было теперь модно. Диана представила себе Эдит молодой женщиной с темными кудряшками — тогда она считала, что в мире полно возможностей.

— Доброе утро, — ответила Диана, направляясь к столу, за которым сидела тетя.

На нем стоял поднос с чайными принадлежностями.

— Тебе бы лучше сразу же пойти к маме.

Тетушка Эдит потупилась, словно ей не хотелось касаться этой темы.

— Ты знаешь, что она порой склонна преувеличивать, но сейчас она действительно неважно выглядит.

— О, — произнесла Диана, уловив в этой фразе упрек, хотя его там не было.

Если бы она вгляделась пристальнее, то заметила бы, что ее тетя действительно обеспокоена состоянием своей невестки.

Хотя Эдит не разделяла любви, которую жена ее брата питала к строгому кодексу светской морали, женщины несколько лет прожили под одной крышей и достигли взаимопонимания. Что касается миссис Холланд, то она всегда любила Эдит так же, как и всякого, кто обладал известной фамилией. К тому же она считала, как и все старые ньюйоркцы, что семья должна выступать единым фронтом и всякие разногласия нужно держать при себе.

— Она больна? — спросила Диана после паузы.

Она думала о том, как мало пыталась развлечь Спенсера Ньюбурга вчера вечером и как небрежно обошлась с Персивалем Коддингтоном накануне, и испытывала нечто вроде сожаления. Конечно, она никогда не смогла бы полюбить ни одного из них. Но мысль о том, что она до такой степени пренебрегла желаниями своей матери, сегодня не казалась ей столь забавной.

— Не знаю. — Эдит заговорила медленнее, глядя на Диану. — Она просто говорит, что не может встать с постели. Думаю, тебе лучше прямо сейчас отправиться к ней.

Диана кивнула. Когда она дошла до двери, Эдит добавила:

— Не забудь рассказать ей, как очаровала мистера Ньюбурга.

Интересно, почему это тетушка смотрит на нее как-то Странно — с надеждой, будто ждет что-то услышать? Неужели видно, что у нее все так плохо? Потому что до Дианы начало доходить, что если Генри не так сильно влюблен, в нее, как она думала, — а может быть, и совсем не влюблен, — то ей придется выбирать из малоприятных претендентов на ее руку.

Никогда еще она так долго не поднималась по этой лестнице, а добравшись до второго этажа, девушка остановилась. Тяжелая резная дверь комнаты ее матери была приоткрыта, и в щель просачивался слабый свет.

— Диана?.. — позвала мать из спальни.

Диана вошла в комнату и прислонилась к двери. Глаза матери были закрыты, голова покоилась на белых подушках. Волосы, всегда так тщательно причесанные и обычно прикрытые вдовьим чепцом, сейчас были распущены по плечам. Лицо было очень бледным.

— Ты тут? — спросила она, и голос был хоть и слабый, но звучал, как всегда, резковато.

Диана с волнением обнаружила, что ей нечего сказать матери. Она должна бы успокоить, но была не в силах это сделать. Она только вчера обнаружила, что Генри ее не любит, поэтому была не в силах это скрыть. Элизабет сохраняла бы на ее месте выдержку и успокоила бы мать — пусть ненадолго.

Диана сочла за лучшее поспешить вниз по лестнице. Она надела пальто и шарф и вышла с парадного входа на улицу.

Когда несколько часов спустя Диана вышла из конторы «Вестерн Юнион», находившейся в деловой части города, ей едва ли стало лучше, но теперь ее согревало чувство, что есть чего ждать. Она послала сестре телеграмму на имя Уилла Келлера, в которой сообщила обо всех недавних неприятностях, и теперь ее утешала мысль, что, быть может, ее подбодрит ответ Элизабет. Может быть, Элизабет найдет причину, по которой жизнь ее маленькой сестры трещит по всем швам. Или хотя бы она разделит со старшей сестрой свои тяжкие проблемы.

Диана находилась в той части города, где вряд ли могла встретить кого-то из своих знакомых, так что она спокойно шла по улице. Но оказалось, что это не так кто-то назвал ее по имени, не слишком громко, но достаточно четко. Этот кто-то следовал за ней через стеклянные двери конторы на улицу. Был ясный холодный полдень. Диана остановилась, прежде чем обернуться к незнакомцу. Солнце светило ей в глаза, так что она не сразу узнала Дэвиса Барнарда. На нем была та же меховая шапка, что и в последний раз, как они виделись. Темная бровь была приподнята.

— Добрый день, мистер Барнард, — сказала она.

Очевидно, сказывалось влияние старшей сестры: хотя она не могла выглядеть приветливой, ей все же удалось изобразить вежливую улыбку.

— Я удивлена, что вижу вас так далеко, в деловой части Нью-Йорка.

— Мне нужно было послать телеграмму. Приходится быть бдительным: в отделе новостей кругом шпионы. А я хотел то же самое сказать вам, моя дорогая, — сухо произнес Барнард, насмешливо скривив свои тонкие губы. — Может быть, слухи верны, и вы телеграфировали Элизабет в Лондон, куда она сбежала, чтобы выйти за пятого претендента в очереди на английский трон?