— Я убеждена, что все в конце концов будет хорошо, — Лина дотронулась до плеча сестры, показывая, что ей нужно идти, и обе поднялись.

Пошел снег, и крошечные белые снежинки упали на пальто Лины. Взглянув на сестру с каракулевой муфтой, она сказала:

— Ты должна оставить себе эту муфту. Это мой рождественский подарок.

Морщины на челе Клэр разгладились, и она улыбнулась, взглянув на свою новую вещь. Мысли Лины были заняты потрясающей новостью, которую она только что узнала, и, идя под руку с сестрой к северному входу в парк, она обнаружила, что больше не переживает из-за потери муфты. История, только что услышанная ею, напомнила Лине, что есть гораздо более важные вещи, которые ей нужно постараться приобрести.

Зеркало туалетного столика в спальне Дианы Холланд, в овальной раме красного дерева, с резными путти и серафимами, простояло на этом месте почти десять лет, но никогда еще ему не доводилось отражать такую красоту. На этом столике, среди гребней, булавок, пудры и румян, стояла простая ваза, наполненная пурпурными гиацинтами. Они прибыли сегодня утром, вместе с напоминанием, что Холландов ждут на праздновании кануна Рождества у Скунмейкеров, хотя этим семьям и не суждено было породниться. Аромат цветов витал в воздухе. Они были символом, и Ди бесцеремонно потребовала их для своей комнаты, сославшись на то, что гиацинты — ее любимые цветы. И это ее красота отражалась в зеркале сегодня, в канун Рождества. Глаза были темными, как ночь, а щеки — нежного оттенка летнего заката.

А вот лицо горничной, маячившей на заднем плане и подкалывавшей темные локоны Дианы шпильками, было бледным. Она старалась не встречаться взглядом с госпожой и была непривычно тихой. Поджав губки, Диана окинула взглядом комнату. Все было как обычно: стены розовато-оранжевого цвета, белая медвежья шкура, маленький камин, белое покрывало на кровати. Но эта комната навсегда изменилась. Диане даже захотелось, чтобы была открыта мемориальная доска — маленькая, изысканная, и определенно из меди, на которой было бы увековечено для потомков событие, произошедшее здесь. То, что случилось между ней и Генри. Диана решила, что лучше всего нарушить молчание, внезапно заговорив:

— Я рада, что ты нас видела.

Голубые глаза Клэр встретились в зеркале с глазами Дианы, и она поспешно вернулась к своей работе.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Все в порядке, Клэр, я не сержусь.

Диана остановилась, рассматривая свое декольте и белую кожу груди, подчеркнутую темно-зеленой отделкой белого платья. Освещение в ее спальне слабое, и электрический свет в бальном зале у Генри, конечно, будет ярче, но Диана была уверена, что такое освещение будет для нее только выгодно.

— Я рада.

Клэр издала громкий вздох.

— Мисс Диана, если кто-нибудь узнает, они…

— Но ты же никому не скажешь. А я бы непременно с кем-нибудь поделилась, только чтобы поговорить об этом. Но теперь, когда ты знаешь, мне уже ни к чему об этом болтать! Кроме тебя.

Клэр снова вздохнула, на этот раз потише, готовая смягчиться.

— В самом деле, Клэр. Разве за всю историю этого дома в нем случалось что-нибудь столь волнующее? Я и Генри…

— Вы и жених вашей сестры.

Диана сжала губы. Она забылась. Теперь Клэр смотрела прямо ей в глаза.

— О, Ди, будьте осторожны! Пожалуйста, будьте осторожны!

И затем она позволила себе улыбнуться. Клэр вплетала в волосы Дианы остролист, и, работая, она улыбалась все шире. Когда остролист на подносе перед ними кончился, прическа Дианы выглядела праздничной из-за зелени, а на лице Клэр сияла улыбка. Они с хозяйкой переглянулись, как легкомысленные романтики, — собственно, такими они и были. Они молчали до тех пор, пока Диана не встала, чтобы Клэр сделала завершающий штрих — напудрила ей нос.

— Значит, вы сможете увидеть его сегодня? — прошептала горничная.

— Меня, конечно, сопровождает Сноуден, так что я не смогу по-настоящему с ним увидеться.

У Дианы начинало часто биться сердце при любом упоминании о Генри. В тот день она старалась не думать о нем слишком много.

— Но я буду в одной с ним комнате, Клэр! По крайней мере я смогу на него смотреть. Уверена, я с одного взгляда пойму, что он чувствует.

С этой минуты она ни о чем не могла думать, кроме Генри. Она думала о нем, зайдя в спальню матери пожелать той доброй ночи и спускаясь по лестнице, чтобы полюбоваться рождественской елкой вместе со Сноуденом и своей тетушкой. Потом они отправились в экипаже Сноудена на Пятую авеню, в особняк Скунмейкеров, и к тому моменту, когда бывший партнер ее отца подал ей руку, чтобы помочь подняться по крутым ступеням к ярко освещенному входу, ее мысли о Генри были столь всепоглощающими, что она просто чудом не поскользнулась на только что выпавшем снегу и не произнесла имя Генри в ответ на любезности Сноудена.

Диана прошла, отвечая на приветствия, через холл, где уже было много гостей. Казалось, у нее сейчас разорвется сердце от волнения. Люстра в бальном зале освещала бесчисленные мужские лица, они подскакивали в стоячих белых воротниках. Как яйца всмятку, подумалось Диане. Но хотя она искала Генри в толпе, одаривая улыбками знакомых, его нигде не было. Она уже была на грани того, чтобы себя выдать, как ее вдруг выручил Сноуден, спросив:

— А который тут молодой Скунмейкер? За которого должна была выйти Элизабет?

Ее тетушку увлек в сторону один из кузенов Гансвоорт. Официант принес Диане и Сноудену стаканы с горячим зимним пуншем. Диана отхлебнула, чтобы успокоиться.

«Почему же здесь нет Генри? — хотелось ей закричать. И с кем он сейчас?»

— Я его не вижу, — ответила она безразличным тоном — насколько это было в ее силах.

— Ну что же, весьма странно, что молодой хозяин дома отсутствует на приеме, столь важном для его семьи.

— Да, я… — начала было Диана и осеклась.

Она заметила, как много взглядов приковано к ней. Две мисс Уэстмор, в платьях цвета лаванды, переглядывались, сидя на бархатном диванчике в центре комнаты, несомненно, их интересовало, кто этот незнакомец, с которым вошла в зал Диаиа, и холост ли он. Амос Врееволд и Николас Ливингстон, стоя в тени сводчатого прохода в соседнюю галерею, с интересом наблюдали за Дианой, вероятно сравнивая ее со старшей сестрой, с которой так часто танцевали. Дэвис Барнард, держа в руках стакан с пуншем, украдкой бросал взгляды на загадочную личность, которую она привела. А Пенелопа, в темно-красном шелке, входившая в эту минуту в зал, окинула Диану взглядом с ног до головы, а затем отвернулась. Пенелопу тоже сопровождал незнакомец — по крайней мере Диана его не знала. Однако высокий мужчина, державший Пенелопу под руку, весьма непринужденно чувствовал себя в зале и раскланялся с несколькими гостями, которых он явно хорошо знал. Затем он повернулся к юной Холланд и созерцал ее гораздо дольше, чем мисс Хэйз. А где же этот крупный молодой человек, всегда сопровождавший Пенелопу?

Если бы Диану спросили раньше, она бы сказала, что ей безразлично, смотрят ли на нее. Но она была младшей в семье, и ей еще никогда не приходилось принимать на себя удар. Здесь, в зале Скунмейкеров, в канун Рождества, Диана сделала открытие: когда на тебя смотрят со всех сторон, это очень сковывает. Должно быть, Элизабет тоже в свое время сделала такое открытие. Диане отчаянно хотелось выяснить, где же Генри, но ей мешали глазевшие на нее гости. К тому же ей казалось, что она так сильно изменилась за прошлую ночь, что всем видно, что она согрешила.

— Он… — снова начала она, надеясь, что по ее тону нельзя догадаться, что для нее Генри не просто «он». — Он очень тяжело пережил гибель Элизабет. Я не сомневаюсь, что ему трудно сознавать, что это было бы их первое Рождество, когда… когда они были бы мужем и женой.