— Простите.

Джентльмен отвесил легкий поклон, не сводя глаз с Лины.

— Мистер Лонгхорн к вашим услугам.

Его полное имя было Кэри Льюис Лонгхорн. Лина знала это от сестры Клер, любимым времяпрепровождением которой было чтение светских колонок. Он оказался старше, чем она тогда думала. Лонгхорн был очень богат — он унаследовал банкирский дом, если Лина не перепутала его с кем-то. Он был известен множеством расторгнутых помолвок и связями с графинями и модными матронами среднего возраста, а также большой коллекцией портретов, на которых были изображены современные красавицы. Лину удивило, что он все еще смотрит на нее с усмешкой. У него были бледно-голубые глаза и впалые щеки.

— Благодарю вас, — в конце концов ответила Лина.

Она понимала, что ее замешательство и смущение заметны, но тут уж ничего не поделаешь. Она видела, что лакей мистера Лонгхорна уже забирает ее вещи у водителя кэба и платит ему. Портье протянул ключ Лины мистеру Лонгхорну с подчеркнутым почтением, даже не сказав, что он принадлежит Лине, и она последовала за этим джентльменом, который уже отходил от конторки.

— Вы живете в отеле вместе с родителями? — осведомился мистер Лонгхорн, когда они остановились у лифта.

Лифтер закрыл дверь из красного дерева и цветного стекла, и лифт, дернувшись, повез их наверх. То, что затем сказал мистер Лонгхорн, вовсе не было ей неприятно.

— Нет, я так не думаю. Я видел вас здесь несколько раз, и всегда в одиночестве. Жизнь нелегка, особенно для сирот. Я сожалею о вашей утрате.

Лина потупилась и смотрела теперь на пол, выложенный черными и белыми плитками.

— Он умер на шахте, — солгала она. — Инспектировал ее. Стен все любил делать сам, не доверяя помощникам. У него был медеплавильный завод и несколько шахт. Моя мать не пережила этого удара и скончалась через месяц. Они так упорно трудились, чтобы я могла наслаждаться всем этим… — Она сделала жест, указав на позолоченный лифт, и нижняя губа ее задрожала. — И хотя мне порой нелегко, думаю, им бы хотелось, чтобы я продолжала радоваться всему этому.

Седые брови мистера Лонгхорна слегка приподнялись, и в душу Лины закралось опасение, не совершила ли она оплошность. Потому что, хотя история Лины была частично правдива — ее родителей действительно не было в живых, — она не была богатой наследницей. Бывали минуты, когда это казалось ей ужасающим мошенничеством. Но Лонгхорн явно так не думал, поскольку заключил с сочувственной улыбкой:

— Такая девушка мне по сердцу.

— Девятый этаж, — объявил лифтер, и лифт, дернувшись, остановился.

Когда они выходили в холл, Лина заметила, что лифтер тоже почтительно отводит взгляд от мистера Лонгхорна. Ее невольно впечатлило благоговение, которое вызывал этот человек с сединой в волосах. Предложив ей руку, он повел ее по плюшевому ковру холла в ее номер. Она слышала за спиной шаги лакея, несущего ее драгоценные картонки. Когда они дошли до ее номера, мистер Лонгхорн наклонился, чтобы отпереть тяжелую дверь из дуба. К облегчению Лины, он не сделал попытки войти. Передав ей ключ, он сказал:

— С вашего разрешения, Роберт поставит ваши вещи на стол.

Номер Лины был таким маленьким, что в нем не было стола, поэтому она предложила другой вариант.

— Он может положить их на диванчик у окна.

Лакей двигался спокойно и уверенно, выполняя ее просьбу.

— Рад был познакомиться, мисс…

— Брауд. Каролина Брауд.

— Мисс Брауд. — Пожилой джентльмен склонился и, взяв руку Лины, поцеловал. Лакей терпеливо ждал, держась позади. — С вашей стороны было весьма любезно разрешить мне сопровождать вас, и я надеюсь, что сегодня вечером вы снова окажете мне эту милость.

Лина оглянулась на лакея, словно хотела прочесть в его взгляде, что все это не совсем уместно, но он отвел глаза.

— Видите ли, — продолжал мистер Лонгхорн, и глаза его блеснули, — я взял ложу в опере на этот сезон, а сегодня открытие сезона, и мне не с кем туда пойти, кроме Роберта. Не будете ли вы возражать, если я попрошу вас присоединиться ко мне?

Маленькая простая девушка Лина Брауд — и вдруг в опере, в ложе. Это предложение удивило ее не меньше, чем если бы он преподнес ей бриллиантовую тиару и сделал ее королевой Персии. Она провела все утро одетая как светская девица, а сегодня вечером, вместо того чтобы сидеть, как всегда, в своем номере, у нее появился шанс побывать среди сливок общества. Она будет ослепительной, и на нее будут смотреть — точь-в-точь как на девушку, в которую Уилл, как ему кажется, влюблен. Первой ее мыслью было извиниться перед Робертом за то, что она займет его место в ложе, но затем она велела себе улыбнуться.

— О да, — ответила Лина. Она была не в силах произнести это равнодушным тоном. — С радостью.

В маленькой хижине Келлера было мало вещей, и все их Уилл приобрел ради Элизабет. В центре стоял прямоугольный стол, который собственноручно сделал Уилл; у стены — старая железная кровать, которую он купил у того же авантюриста, что и лошадь, — тот разорился в Ланкастере. Над оловянной раковиной висело овальное зеркало в раме, происходившее из того же источника. Перед этим зеркалом Элизабет причесывалась перед обедом, обычно делая маленький узел на затылке, наподобие подушечки для иголок.

Волосы были причесаны, вода принесена из колодца, и теперь Элизабет обратилась к задаче, совсем для нее новой. Элизабет снова пыталась приготовить обед. Оранжевые маки, собранные ею вчера в поле, красовались в кувшине в центре стола, покрытого куском того же брезента, который служил у них для всего. Рядом лежала маленькая стопка книг Уилла — «Геологические методы поисков нефти под земной поверхностью» и «Как выкопать колодец в дикой местности».

Элизабет удалось разжечь огонь в маленькой железной печке в углу, но задача открыть банку печеных бобов оказалась слишком сложной для нее. Консервный нож был ржавым, и она подозревала, что Уилл где-то его нашел. Подобная бережливость в другое время вызвала бы у нее восхищение, но сейчас ей хотелось заплакать. Именно это она и сделала и в ту же минуту осознала, что никогда не плакала так громко.

Успокоившись, она почувствовала себя лучше. Положив руку на живот, она прикрыла глаза. На губах заиграла улыбка: все-таки забавно, что она так далеко от всех чудесных вещей, к которым привыкла, и не может справиться с самой легкой задачей. Это было столь же внове для нее, как и громкий плач.

Положив консервную банку, Элизабет уселась за стол. В это время дня она обычно чувствовала, как долго пребывает в одиночестве. Теперь Уилл долгие часы проводил в поле вместе с Денни, партнером, которого он нашел в Окленде. Она и не пыталась понять, что они там делают. Мир Уилла, мир труда, был для нее загадкой, и в последнее время она чувствовала себя от этого немного виноватой. Она знала, что он тратит время на то, чтобы обустроить их дом, — а ведь другая девушка сама бы справилась с этой задачей, и он мог бы потратить эти драгоценные часы на обследование местности.

Элизабет ничего так не хотелось, как быть с Уиллом, но в такие минуты, когда день клонился к вечеру, ей хотелось быть ему достойной спутницей. А в Нью-Йорке в это время солнце уже зашло… Ей бы хотелось с таким же искусством приготовить обед фронтита, с каким она занимала гостей светской болтовней в воскресенье в гостиной их дома в Грэмерси-парк.

Элизабет сидела, размышляя о тех людях, которых покинула, и о тех тысячах миль, которые отделяли ее от них. Она бы так не тосковала по ним, если бы хоть немного знала об их жизни и если бы расстояние не было таким огромным. Время от времени она читала газету недельной давности, в которой упоминались кое-какие нью-йоркские новости, но они лишь усиливали ее беспокойство: там неизбежно сообщалось, что ее мать совсем не похожа на себя — в отличие от Дианы.