Выглянув на улицу, Лиза заспешила уходить.

— Я так и знала, что будет дождь… Смотри, что ты натворил! — продолжала она, оглядывая платье. — Если я выйду в таком виде под дождь, считай, платье пропало.

Йорген встал и принялся отряхивать Лизу, но она тут же хлопнула его по рукам.

— Как будто это поможет! Нет, тут не обойтись без щетки.

— Щетка внизу, в людской.

— Значит, пойдем туда!

Прихватив с верха лущильной машины пустую тарелку, Лиза начала спускаться. Йорген двинулся следом.

В людской Йорген с великим тщанием почистил ее щеткой и стоял, рассматривая плоды своих трудов: не запряталось ли где мучное воспоминание об его отважной попытке обнять Лизу. И вдруг она задрала голову и поцеловала его прямо в губы.

Йорген остолбенел — отчасти от неожиданности, отчасти потому, что не решался заключить ее в объятия, боясь снова испачкать мукой и навлечь на себя гнев.

— Ну вот! Теперь ты догнал мельника… и даже перегнал, — сказала Лиза и выпрыгнула в арку подклети, где ее чуть не переехала резво влетевшая туда повозка.

Кристиан еле остановил лошадей, когда откуда ни возьмись выскочила Лиза и с криком прижалась к стене, подбирая подол, чтобы его не порвало дышлом.

— Здрасьте, пожалуйста! Ну и спешка у тебя! — прокричал Кристиан.

— У меня всегда спешка… Будь я на месте возницы, наши откормленные гнедые бегали бы иначе.

— По-моему, они и так бежали хорошо.

— Еще бы, потому что ты не можешь их удержать, когда они рвутся в конюшню. Тоже мне, кучер!

— Ты уже и лошадьми хочешь заправлять, как заправляешь хозяином и Йоргеном.

— Как это я ими заправляю?

— Да можно сказать, водишь за нос.

— Что ты говоришь?! Только их, тебя это не касается?

— Не-е-е, со мной такое не проходит, и ты, милая Лиза, прекрасно это знаешь.

Закусив губу, Лиза вызывающе смотрела на улыбавшееся ей с подводы красное веснушчатое лицо. Она прекрасно знала, что на самом деле Кристиан сходит по ней с ума не меньше мельника или Йоргена, но его бойкий нрав неизменно подсказывал ему, что лучше напустить на себя надменность и изобразить дело так, будто это она бегает за ним, на что Лиза злилась, тем паче в эту минуту, когда стоявшему в людской Йоргену было слышно каждое слово.

— Хвастун! Пусти меня выбраться отсюда.

Она действительно оказалась заперта. Лошади зашли в арку настолько далеко, что дышло едва не упиралось в стену. Впрочем, сзади проход был свободен. Однако неужто Лизе предлагается бежать кругом по дождю и слякоти?

Она топнула ногой.

— Подай же коней в сторону, я хочу выйти.

Кристиан только рассмеялся.

— Лезь-ка лучше сюда и помоги мне выгрузить мешки.

— Ты что думаешь, мне нечем себя занять?!

— Да мы мигом… Тебе нужно будет только насаживать мешки на крюк, небось не надорвешься.

— Тогда пошевеливайся.

Она поставила ногу на поперечину дышла и с кошачьей ловкостью забралась в повозку, не приняв протянутой Кристианом руки, а тот, услышав ее нетерпеливое «прочь», спрыгнул на другую сторону и вошел в мельницу.

Не успела дверь за ним закрыться, как Лиза, схватив вожжи, хлестнула лошадей так, что они рванулись из арки к конюшне. Но Лиза придержала их и заставила сделать не очень уклюжий разворот вправо, а затем встать у дверей на кухню, где и соскочила.

Кристиан столь рьяно кинулся вверх по лестнице, что ничего этого не слышал и оторопел, когда, открыв люк складского этажа и спустив канат подъемника, не обнаружил внизу ничего, кроме каменной платформы.

— Какого черта!

Он сунул голову в люк, но вместо повозки или Лизы увидел Йоргена: он стоял в дверях людской, ухмыляясь и поглаживая свои припудренные мукой усики.

— Слезай оттуда, Кристиан, и пригони повозку назад! Теперь уж я помогу тебе поднять мешки наверх, так будет сподручнее.

— Спасибо за доставку, Кристиан! — прокричала Лиза. — Я даже ног не замочила.

Кристиан покраснел и чуть не лопнул от злости, — не столько потому, что его поставили в дурацкое положение в присутствии свидетелей, сколько из-за Йоргена, который, оказывается, находился в людской, откуда стремглав выскочила Лиза. Значит, между ними что-то было.

Тем временем мельник с маленьким Хансом сидел за вечерней трапезой в Драконовом дворе.

Комната, как и во всех фальстерских усадьбах, ничем не походила на крестьянскую горницу, а напоминала просторную и чопорно обставленную городскую гостиную. Не посрамляла залу и величавая хозяйка: в ее наряде не было и намека на «деревенскость» и под ним вполне могли скрываться прелести, достойные провинциальной дамы. Что касается ее сына, владельца усадьбы (воздержимся оттого, чтобы, польстив его самолюбию и удовлетворив тайное желание, назвать сего землевладельца помещиком), то в его костюме присутствовали отложной воротничок и шейный платок и он даже подумывал, не нацепить ли манжеты, однако решил не насиловать себя подобными неудобствами. Наконец, единственный посторонний человек в этом семейном кругу, хозяйка близлежащего хутора, также была одета по последней моде, еще и с целой клумбой ярких матерчатых цветов на шляпе, которую она, несмотря на уговоры, не сняла — то ли потому, что все-таки посчитала это невежливым, то ли из-за того, что сей (несомненно, новый) предмет туалета был ей особенно дорог. Она лишь развязала ленты, к явному облегчению двойного подбородка, на котором остались следы их насилия над ним. При всей припухлости нижней части лицо ее было довольно худым, остроносым и морщинистым. Эту невзрачную крестьянку звали в обиходе Заячьей вдовой, поскольку хутор ее с незапамятных времен именовался Заячьим двором.

Мадам Андерсен уже несколько часов принимала у себя в гостях Заячью вдову, которая пришла к многоуважаемой «госпоже» посоветоваться насчет дочери: Зайка-Ане собиралась идти в услужение, и важно было пристроить ее на хорошее место. Не увольняют ли в октябре горничную с пасторской усадьбы, а, мадам Андерсен?

Мадам восприняла это как указующий перст, как подсказку с небес. Почему бы Ане, девушке работящей и к тому же из приличной… даже, можно сказать, хорошей… семьи, не поработать у ее зятя? Мадам Андерсен давно пыталась исподволь потеснить Лизу с ее полновластием на мельнице, понимая, что надежды на ее падение и изгнание крайне мало. Она раз за разом подзуживала Якоба взять еще одну прислугу (дескать, не может так продолжаться вечно), но дальше общих разговоров дело не шло; теперь же она могла порекомендовать конкретного человека: Зайку-Ане.

Да, она слышала, что пасторова Трина уходит. Только зачем девушке туда? Работать на пасторской усадьбе удовольствие маленькое, особенно летом, когда туда стекается вся родня, одних гостевых комнат сколько убирать!.. Нет, она бы предложила кое-что другое. На мельнице у Якоба, чем не место для Ане?

Ну, если б Ане взяли на мельницу, это было бы замечательно. Просто Заячьей вдове казалось, что тамошнее место занято. Значит, Пострельщиковой Лизе теперича дадут расчет?

К сожалению, нет, пока что она остается, однако пара лишних рук там не помешает.

Разумеется. Хотя, насколько слышала Заячья вдова, Лиза с ее расторопностью успевает везде — и по хозяйству, и в пекарне.

Увы, она действительно работает за десятерых! Но с этим пора кончать, потому что Пострельщикова Лиза до добра не доведет.

Заячья вдова наморщила лоб, фактически упрятав его под волосы, и так нажала на двойной подбородок, что выпятился нижний его слой; губы у нее задергались, а уши… если б они обладали той подвижностью, какую от них следовало ожидать из-за прозвания вдовы… ну, по крайней мере, левое ухо непременно склонилось бы к мадам Андерсен, которая, качая головой и подмигивая, нагнулась совсем близко к собеседнице.

Вообще-то мадам не была болтлива и, если речь шла о семейных делах, умела держать язык за зубами; однако к Заячьей вдове она издавна испытывала нечто вроде снисходительного доверия, хотя теперь, при обсуждении столь деликатных материй, вовсе не собиралась раскрывать ей коварную игру, затеянную на мельнице Лизой еще при жизни своей хозяйки, дочери мадам. Да если б не Ханс, прислуга бы, наверное, уже заставила Якоба повести ее к венцу, только ответственность за ребенка мешала мельнику дать сыну в мачехи этакую мерзавку. Просто удивительно, что он чуть ли не искал защиты у сына. Якоб постоянно держал его при себе, особенно в последнее время, из чего мадам Андерсен сделала вывод, что положение, вероятно, снова обострилось, тогда как раньше ей казалось, что все постепенно утрясается. Вот почему Ане подвернулась очень кстати; мадам вовсе не хотелось при данных обстоятельствах подсовывать на мельницу кого ни попадя, Ане же была девушка добропорядочная и сметливая. Может, если Лиза больше не будет там одна, все пойдет иначе и в конце концов эта гадина удалится сама по себе.