— Ничего страшного, — произнес Джон натянуто. — Я отвезу тебя домой, и ты сможешь утром позвонить в мастерскую.

Насколько она понимала, особого выбора не было. Ни для кого из них.

Когда они шли к его дому, Джон вдруг замедлил шаг под сенью стоявшего у дороги дерева, жестом приглашая ее остановиться. Свет фонаря едва достигал их, рассеиваясь и исчезая в листве.

— Мэгги…

Он нежно взял ее руки в свои и больше ничего не добавил, только коснулся пальцами ее подбородка, пригладил ее растрепавшиеся на ветру волосы.

— Как ты думаешь, мы с тобой могли бы быть друзьями? — Он слегка улыбался, задумчиво глядя на нее. Нежность, которой были исполнены движения его пальцев, заставила ее всю затрепетать, ей захотелось тесно прижаться к нему.

Не двигаясь с места, она окинула его изучающим взглядом.

— Я думаю, Джон, что могли бы. Если мы оба этого хотим.

Он кивнул, затем через какое-то мгновение перевел взгляд на проезжающую машину. Мэгги продолжала смотреть на него, когда он слегка повернул голову, провожая взглядом автомобиль. У него был четкий профиль: уверенный квадратный подбородок, нос с легкой горбинкой. Он не был писаным красавцем, но какая-то сила и твердость в его лице притягивала ее. Его нижняя губа немного выдавалась вперед. Он облизнул ее, словно почувствовав взгляд Мэгги, возможно смущенный им. Да, он действительно был смущен. Один лишь взгляд на ее губы, воспоминание о том, как он касался их своими губами, бросали его в дрожь.

Они продолжили путь и скоро добрались до его дома. Когда они уселись в его машину, Джон завел мотор, сжал руль и уставился взглядом в лобовое стекло. Некоторое время они сидели молча. Наконец он произнес:

— Я не уверен, что смог бы тебе объяснить, что со мной происходит, потому что я и сам толком этого не знаю. — Он повернулся и посмотрел на нее. В полумраке она не могла рассмотреть выражение его лица, но голос его звучал неуверенно: — Я редко анализирую свои чувства. Я просто их испытываю. Их следует принимать и жить с ними, только… Некоторым своим чувствам я рад всем сердцем и хочу, чтобы они были со мною всегда, но некоторые я стремлюсь забыть и не могу. Вторые… противоречат первым.

Он смущенно пожал плечами, как будто не зная, что сказать дальше.

— Ты очень любил свою жену, — произнесла Мэгги, помогая ему. — Почему ты не расскажешь мне о ней?

— Это поэтому ты… — Джон прикусил губу, не решившись произнести фразу до конца: он сам не знал, рад ли он тому, что Мэгги связала его нерешительность с его браком и с потерей жены.

Сам он считал, что такая зависимость имелась, по крайней мере частичная. Он думал, что давно уже смирился с происшедшим, но, может, это было не так?

Джон вывел машину на дорогу и переключил скорость. Покрышки мерно шуршали по мостовой, жалобно взвыли на мосту с металлическим покрытием и с глухим шумом проехали по неровной заплате на асфальте. Из радиоприемника слышался негромкий голос Майкла Болтона: он пел о тоскующем разбитом сердце. Джону стало казаться, что в мире остались только эта темнота, задушевный голос, его собственные печальные мысли и Мэгги.

— То, что я испытывал к Лауре, было особенным, ни на что не похожим, — произнес он наконец, заставив Мэгги вздрогнуть от неожиданности. — Первая любовь, — продолжал он. — Я все время спрашиваю себя: возможно ли испытать такое сильное, всепоглощающее чувство дважды за свою жизнь? И если нет, то разве честно было бы предлагать другой женщине меньшее, чем такая любовь?

Он вдруг почувствовал, что говорит совсем не то. Почему он не сказал «предлагать тебе»? Струсил. Гораздо легче, безопаснее было говорить в безличной форме, гипотетически.

— Я не знаю, Джон, — проговорила она. — Возможно, с другой женщиной это и должно быть как-то иначе…

— Может быть, — произнес он, хотя был уверен, что так оно и есть. То, что он чувствовал к Лауре, и то, что испытывал сейчас, были разные чувства. Сейчас все было совсем по-другому — острее и гораздо опаснее, потому что было задействовано больше людей. Он знал Лауру еще задолго до того, как понял, что влюблен в нее, и она полюбила его, зная о нем все, что только можно было о нем знать, — его прошлое, в общем, все. А Мэгги не знала, и нечестно было с его стороны скрывать это от нее.

«Так расскажи ей, идиот».

«А если я все расскажу, пока ее чувство ко мне — не более, чем увлечение, я рискую убить его в зародыше».

Ее голос прервал его тяжелые сомнения, заставив на время отключиться от них:

— Как ты познакомился с Лаурой?

Он уже открыл было рот для ответа, потом закашлялся и наконец заговорил:

— Ее родители были владельцами конюшни, в которой я работал. Кажется, я говорил, что вместе с работой мне была предложена и квартира. Но за исключением нескольких самых необходимых предметов мебели, это было абсолютно пустое помещение, и я не представлял себе, что с этим делать.

Он вдруг негромко рассмеялся.

— И тут появилась Лаура. Светловолосая и голубоглазая, она была похожа на сказочную принцессу. Ей было всего четырнадцать, и она пожалела меня. Она взвалила на себя заботы обо мне и о моей жизни и перетаскала кучу вещей с чердака своих родителей, чтобы устроить мне удобное жилье. Родители ее, посмеиваясь, говорили: «Лаура играет в домик».

Он снова улыбнулся. Этот рассказ был для него не таким тяжелым, как могло бы стать повествование о его более раннем прошлом. Он был безумно рад, что Мэгги не попросила его рассказать о своих родителях.

— Но Лаура все время говорила, что она вовсе не играет, — продолжил он. — Она строила для меня дом потому, что у меня его не было, а я… я позволял ей, потому что не хотел ее обидеть.

Он включил сигнал поворота и въехал на подъездную дорожку перед домом Мэгги. У дома уже стояла машина, и он понял, что это — нянина.

— Никому никогда не хотелось обидеть Лауру. Даже когда я делал вид, что она — докучливый, приставучий ребенок, не заслуживающий внимания меня — восемнадцатилетнего, я бы скорей убил себя, чем оскорбил ее чувства. Каждый, кто был с ней знаком, хотел сделать ее счастливой, потому что она излучала столько света! Все просто обожали ее.

Он оперся рукой о руль и повернулся к Мэгги.

— А потом она стала взрослой. Практически в одночасье. Но ничего не изменилось. Она была высокой, — он оценивающе взглянул на Мэгги, — почти такой же высокой, как ты, но… хрупкой. По крайней мере, она выглядела хрупкой, как будто не была создана для долгого пребывания в нашем мире. — Его голос сорвался. Мэгги взяла его ладонь в свою и сжала.

Некоторое время он смотрел на их руки, затем сплел свои пальцы с ее, снова откашлялся и продолжил:

— Мне пришлось ждать, пока она вырастет. Я женился на ней через десять лет после того, как познакомился с ней. Я был тогда в интернатуре. Мы прожили в браке всего несколько месяцев и тут узнали о ее болезни.

Он отвернулся и уставился в окно невидящим взглядом.

— Это был рак, и необходимо было удаление матки. Потрясение было ужасным и для нее, и для меня, ведь мы так мечтали о большой семье! Преодолев шок и получив заверения врачей, что вся опухоль удалена, мы подали заявление с просьбой об усыновлении, и через некоторое время у нас появилась Энди. Жизнь снова была прекрасна.

И тут рак возобновился. Необходимо было с самого начала удалить яичники, но она была так молода, и ее случай выглядел таким простым. Опухоль была очень маленькой, говорили врачи, абсолютно изолированной. Она никак не могла развиться, и тем не менее это случилось.

Мэгги стиснула зубы, слушая, как Джон продолжал:

— Они пробовали тамоксифин, но… — ощущение резкой боли мелькнуло на его лице. — По крайней мере, все кончилось быстро. Рецидив протекал три месяца, и она… ее не стало. Она умерла почти три года назад.

Ее сердце сжалось от горя, читавшегося на его лице.

— Мне очень жаль.

— Да, мне тоже. Я… — Джон умолк, и, когда он зажег в машине свет, он уже выглядел успокоенным.