Джолин нахмурилась, но встала и с явной неохотой спросила:

— Вы хотите посмотреть мою комнату?

При этом она обращалась только к Джону, совершенно игнорируя сестру.

Энди никак не отреагировала, а Джон встал с кушетки.

— Ты покажи Энди, — сказал он, обращаясь к Джолин, — а я пока помогу твоей маме.

— Но мне не… — начала было Мэгги, но тут же осеклась, наткнувшись на предостерегающий взгляд Джона. Она собрала тарелки из-под хлопьев и пустые бокалы и поставила их на поднос.

— Позвольте мне. — Он взял поднос из рук Мэгги, едва она успела поставить на него последний бокал. По его резким движениям Мэгги догадалась, что Джон хочет, чтобы она скорее шла на кухню. Выходя из комнаты, Мэгги обернулась и некоторое время смотрела на девочек. Они стояли друг против друга, как два настороженных зверька, рассматривая друг друга со смешанным чувством любопытства и неприязни. Мэгги подумала, не будет ли Джолин чувствовать себя брошенной наедине с Энди. Она помедлила в дверях, но большая рука Джона, едва касаясь ее спины, подтолкнула ее по направлению к кухне. Вздрогнув, она обернулась и увидела, что Джон улыбается.

— Иногда, — сказал он, когда они пришли на кухню, — дети лучше находят общий язык в отсутствие взрослых.

— Я не уверена, что Джолин собирается находить общий язык с Энди в отсутствие или в присутствии взрослых, — ответила Мэгги, взяв в руки кофеварку. — Не проходит и дня, чтобы Джолин не жаловалась мне на новые беды, которые сваливаются на нее, как только она переступает школьный порог.

— Энди делает что-нибудь плохое? — Озабоченность сквозила в его голосе.

— Ничего. Ничего плохого не делает — просто существует. — Мэгги криво усмехнулась. — Это и так достаточно тяжело для Джолин — получить вдруг сестру-близнеца, но, как нарочно, Алисон, которая в прошлом году была ее лучшей подругой, теперь стала предпочитать Энди. Вообще-то, в этом году Джолин больше общается с Моникой, но по отношению к Алисон она — как собака на сене. Она ревнует. Поэтому она совершенно не расположена к общению, а Алисон у них — как мяч, которым они перекидываются.

— Судя по тому, что я читал в разных книгах, маленькие девочки всегда ведут себя подобным образом. Я подумал, что раз ты сама была когда-то маленькой девочкой, то должна быть готова к этому.

Мэгги засмеялась и подняла руки вверх.

— Ничто в жизни не могло подготовить меня к тому, что сейчас происходит.

Она взяла две чашки с полки, поставила их на стол рядом с сахарницей — аромат кофе уже начал заполнять комнату.

— Теперь я хорошо понимаю, почему моя бабушка так часто вздыхала, пока я росла, — сказала она, открывая холодильник, чтобы достать сливки, и улыбнулась ему через плечо. — Даже мне трудно справляться со всеми этими горестями и бедами, которые сваливаются на мою дочь, а моя бабушка была уже совсем старой. Мое детство, должно быть, превратило последние годы ее жизни в сущий ад. Он с минуту смотрел на нее.

— Ты рано лишилась родителей, Мэгги?

— Мой отец умер, когда мне было пять лет. — Она наполнила сливками маленький молочник и закрыла холодильник. — Моя мать снова вышла замуж и вскоре уехала отсюда.

Джон нахмурился.

— Без тебя?

Некоторое время она смотрела ему прямо в лицо, потом опустила глаза.

— Я не понравилась ее новому мужу. Так что бабушка и дедушка взяли меня к себе, — посмотрев на него, она слегка поежилась. — Вот и вся история.

— Нет, не вся. — Он взял ее руку и потянул Мэгги к себе. — Расскажи мне об этом, Мэгги.

— О чем рассказать? — Она высвободила руку, повернулась и взяла со стола апельсин, быстро очистила его, разделила на дольки и разложила на два блюдца. — Пойду отнесу это девочкам.

Он снова поймал ее руку и, уже не отпуская ее, посадил Мэгги на стул справа от себя. Тепло его больших рук с удивительной остротой напомнило Мэгги о его жарком поцелуе, о том, как одна из этих рук запрокидывала ее голову, а другая ласкала ее тело. Ее пронзило острое, как боль, желание. Она могла только надеяться, что это нельзя было прочитать в ее глазах, потому что его взгляд словно ощупывал ее лицо, заботливо и внимательно.

— Не уходи, — попросил он. Его мягкая улыбка согревала ее, создавала какое-то незнакомое, волнующее ощущение у нее внутри. — Сядь, поговори со мной.

Она села, потому что у нее подкашивались ноги. Боже мой! Если он так смотрит на своих пациентов — участливо, доброжелательно, сочувствующе, то его приемная, должно быть, переполнена двадцать четыре часа в сутки.

— Давай оставим девочек в покое, — продолжил он, проводя большим пальцем по ее руке. — Они не собираются умирать от недостатка витамина С в ближайшие десять-пятнадцать минут, да и вообще без нас они лучше узнают друг друга.

Взрыв хохота, донесшийся из комнаты Джолин, подтвердил его предположение. В отсутствие взрослых дела явно налаживались.

Джон встал, дотянулся до кофейника, наполнил обе чашки.

— Мне нужен твой совет, — проговорил он. — Я не совсем понимаю, что делать с одной проблемой, которая явно тревожит Энди.

— Что это? — спросила Мэгги.

— Она спросила меня, что будет с ней, если она потеряет и меня, и бабушку с дедушкой, как она когда-то потеряла маму. До сегодняшнего вечера я даже не предполагал, что она задумывается об этом. Я не уверен, что правильно разговаривал с ней. Как можно успокоить семилетнего ребенка, на собственном опыте знающего, что взрослые, которые его любят, могут умереть и умирают?

Мэгги покачала головой.

— Боюсь, мне нечем помочь. Я осталась одна, будучи еще совсем маленькой. Мне было четырнадцать, когда умерла бабушка, и семнадцать, когда я потеряла дедушку.

— Ты можешь помочь мне, — возразил он, — рассказав о том, какой была Мэгги Эдейр в детстве.

Она размешала сахар в чашке, толком не зная, с чего начать.

— Мэгги Эдейр — ребенок, — вслед за Джоном она назвала себя в третьем лице. — Для ее матери она была печальным напоминанием о несчастном замужестве. Для ее приемного отца — маленькая репродукция рыжеволосого ирландца, который, к сожалению, когда-то был частью жизни его жены и о котором он хотел поскорее забыть. Для бабушки с дедушкой, которым было за сорок, когда родилась их единственная дочь, Маргарет, и за шестьдесят, когда у Маргарет родилась дочь Мэгги, — тяжкой ношей и испытанием.

— Этому трудно поверить, — Джон покачал головой. Он снова взял ее руку и стал перебирать пальцы.

— Однако это правда, — ответила Мэгги, ее рука выскользнула из его ладоней. Она взяла чашку, сделала маленький глоток и поставила чашку на место, держа обе руки сомкнутыми вокруг нее. — Дедушке было почти пятьдесят, когда родилась моя мать, а бабушке — сорок три. Они давно уже не надеялись, что бабушка сможет выносить ребенка, поэтому появление на свет моей матери стало настоящим подарком судьбы. Они исполняли любой ее каприз, осыпали подарками и так испортили ее, что в конце концов потеряли контроль за ситуацией, и, когда осознали это, уже ничего нельзя было изменить.

Она снова заговорила о себе в третьем лице:

— Когда у них на руках оказалась Мэгги, плод крупной ошибки их дочери, которую она сделала в двадцать лет, они твердо решили учесть допущенные промахи. Никаких потаканий с малых лет. Даже ее любовь к лошадям все время использовалась в воспитательных целях — постоянно существовала угроза, что их отнимут, потому что катание на лошадях — привилегия, которую надо заслужить. — Она усмехнулась. — И эта угроза часто выполнялась.

Для Мэгги существовали правила, которые ей нельзя было нарушать, строгие рамки, которые определяли, за что она отвечает, а за что нет. Конечно, бабушка с дедушкой любили ее — она в этом никогда не сомневалась, — но они были строги к ней. Они должны были быть строги. Мэгги была, как бы это сказать мягче, трудным ребенком, строптивым и своенравным… — Она на секунду замолчала, уставившись в свою чашку, потом добавила: — Наверное, можно сказать, что Мэгги была злым ребенком.