Сезон на воде начинали рано, не дожидаясь, когда лед сойдет до конца, — плавали в старицы, в разлившиеся протоки, где можно было взять щуку. Но больше, конечно, не щука их привлекала, а сама возможность погонять по промоинам, скребя бортом о крепкий еще лед. Так они, пацаны, проверяли себя на мужество, выясняли, кто из них достоин быть вожаком… Несколько лет бессменным вожаком был Витька.

В тот раз они вышли на реку вдвоем. Егор тогда вообще в рот спиртного не брал, а Витька крепко выпил портвейну. И вот Витек, войдя в азарт, сидя на корме, на подмоторной доске летал вокруг Егора птицей, то и дело разгоняя лодку так, что она стоймя вылетала из воды. Егор с завистью наблюдал за ним — и вдруг увидел, как лодка, очередной раз став на попа, не падает снова на пузо, а с гулким ударом переворачивается на спину, вверх днищем, над которым вращается бешено воющий в воздухе винт, а еще через мгновение плюхается в воду.

Егор, не раздумывая, кинулся в ледяное крошево, поплыл к лодке, ощущая лишь, как перехватило дыхание от холода… Он нырял за Витькой несколько раз. Ему казалось, что он сам вот-вот уйдет под воду. Но он его вытащил! К счастью, все произошло недалеко от берега.

Егор свалился с воспалением легких. А Витька ничего — обошлось, даже не чихнул.

— …Меня больше всего поразило, что ты даже насморк тогда не схватил! — улыбнулся Егор.

— А меня знаешь что тогда сразило? Даже не то, что ты меня спас. Я бы тоже за тобой в речку сиганул… Ато, что ты никому ни слова не сказал про меня. Типа вместе перевернулись, вместе выплывали… Я бы похвастался: вот, мол, спас друга! Так я все эти годы хотел тебя спросить: а почему ты тогда не признался, что это ты вытащил меня?

— Ну… — Егор замялся. — Ну ты же у нас вожаком был, помнишь? Вожак — это звучит гордо! Что же я развенчал бы тебя перед пацанами? Дескать, Витек с лодкой не справился… Акела промахнулся? Не, я не мог. Да и зачем? Что я, для кого-то это сделал? Для тебя. И для себя. Во имя мужской дружбы.

— Это ты хорошо сказал, — медленно произнес Виктор, не спускавший с Егора глаз. — Что ж, давай за дружбу! Ты пей до дна!

— Витя, мне же ехать нужно! Завтра квалификация…

— Это я в курсе, — медленно произнес Виктор. —

Первый в истории этап «Формулы-1» в России. Впервые в нем участвует наша команда. А ее первый пилот — знаменитый Егор Калашников — задержан на таможне с грузом наркотиков. Зачем же ты, Егорша, наркоту-то перевозишь, а?

— Что?! — опешил Калашников.

— То! В багажнике твоем целый пакет наркоты нашли. Синтетический наркотик очень сильного действия. Конечно, потребуется экспертиза, но по оперативным данным — это наркотик. Да и по виду ампул — тоже. Я ведь наркоты достаточно навидался. Что смотришь как баран на ворота? Да-да, вон в этом пакете, что в углу стоит.

— Это лекарство! Для раковой больной!! Ты что, с ума сошел?

— Я — нет. Ты, похоже, да. Кто тебе это лекарство подсунул?

Егор, торопясь и захлебываясь от возмущения, пересказал то, что поведала ему Селин.

— Селин, говоришь? Селин Дюссо, она же Мари Готье, она же Мария Жарова. Это твоя невеста?

— Невеста. Почему ты о ней так… Что за имена разные? Я не понимаю ничего…

— А ты позвони ей, может, она тебе объяснит.

Но Егор и так уже вынул из кармана мобильник, защелкал кнопками.

— Отключен… Странно, мы договаривались, что будем на связи все время.

— Позвони ей домой.

Виктор подвинул Егору аппарат. Но и домашний телефон Селин не отвечал. Кому же еще позвонить? Сумасшедшая тревога заполняла сердце, мешая сосредоточиться.

— Может, у вас там есть общие знакомые?

— Знакомые? Нуда! Мадам Зитуни, моя хозяйка.

Он снова защелкал кнопками, моля, чтобы женщина взяла трубку. Трубку она действительно взяла, но голос Егор не узнал… И не разбирал, что она говорит, не понимал смысла ее слов. Лишь ледяная тоска заволакивала душу.

Они пили всю ночь. Виктор, медленно роняя слова, рассказывал Егору правду.

Егора била дрожь, он отказывался верить.

В аэропорту Калашникова ждал охранник Володя. Он радостно махал рукой в толпе встречающих, но Егор не ответил на улыбку.

— Что с вами, Егор Андреевич? — обеспокоился Володя, глядя на осунувшееся, постаревшее на добрый десяток лет лицо гонщика.

— Ничего, — лаконично ответил тот и молчал всю дорогу до автодрома.

Из гостиницы Егор позвонил домой родителям. Мать, как всегда, запричитала:

— Что же ты к нам не приехал, Егорушка? Засел в гостинице, будто дома у тебя нет…

— Некогда, мама. Вот-вот квалификация начнется, потом заезды. После этапа приеду…

— Что-то голос у тебя…

— Какой?

— Как неживой. Случилось что?

— Ничего, все в порядке.

— Катюше-то звонил?

— Нет. С чего это? Я только приехал.

— Ах ты засранец! — вскипела мать. — Девочка ребеночка твоего носит, а ты, подлец, не звонишь, не пишешь ей…

— Кто? Катька? — опешил Егор.

— А кто же еще? Или у тебя ребеночков по миру как гороха на поле?

— Нет, ты что, мама, я впервые слышу…

— Как? Она тебе ничего не писала?

— Нет.

— А мне сказала, что написала… Еще мне запретила говорить, сама, дескать, скажу… Вот! Вот ты какой шалопай! Девочка даже не сообщила тебе! Не надеется на тебя, видно! Только учти: мы его своим внуком считаем! Ты там как хочешь, а он наш, родной!

— Он что, родился уже? — совсем ошалел. Егор.

— Откуда родился-то? Ты считать умеешь? Ты когда у ней ночевал-то, забыл? А я помню — восемь месяцев тому назад, когда на побывку приезжал, когда ночью по Москве гонялся… Вот и считай!

— Так… Почему же она мне ничего…

— Я ж говорю: не рассчитывает она на тебя. И не хочет себя навязывать. Она девчонка гордая. Да еще фифа эта гадостей ей наговорила…

— Какая фифа?

— Жена твоего олигарха, вот какая! Уж не знаю, как она про Катю пронюхала, а только заявилась к ней домой, оглядела животик и зашипела змеей: дескать, никогда он на тебе не женится, я, мол, ему не позволю, да и у него там француженка есть. Это чего она тобой распоряжается? И кого ты там завел, во Франции, беспризорник? Ты учти: Катюша нам родной человек, мы ее в обиду не дадим! И ребеночка тоже! Ей УЗИ делали. У нее мальчик будет! Сын у тебя будет, Егорша!

— Ну-ну, мать, хватит! — трубку перехватил отец. — Чего ему на башку проблемы перед гонкой вешаешь? Ему за руль садиться, а ты… Слышь, Егор, ты ее не слушай! Для тебя сейчас главное — гонка! Вот выиграешь, тогда и свадьбу сыграем. Да?

В голосе отца было столько напряженного ожидания, что Егор не посмел сказать то, что хотел. Он произнес:

— Хорошо, отец. Поговорим после. Я рад.

— Да-а, что-то голос у тебя… Правду мать говорит… Будто схоронил кого…

Два дня, две квалификационные сессии, он прожил как в дыму. Он не слышал злобных подколок в спину со стороны второго пилота команды, Сергея Зеленяка, который считал, что Егор перешел ему дорогу. Еще в предыдущие свои приезды, уже после травмы, он с удивлением отметил, что никто ему особо не рад. Соболевский больше всего опасался ренессанса в их отношениях с Олесей. Для пилота команды Сергея Зеленяка Егор был слишком серьезным соперником. Один из механиков так просто провоцировал Егора на скандал: дескать, говори, Калаш, кто выиграет? На кого ставить? Вы ж, поди, все расписали уже…

Козел малолетний… Мало ему, Егору, Макса! Прессу он не любил сам, не любил их дешевых, дилетантских, изобилующих штампами комментариев, страсти ко всякого рода клубничке. Постепенно и папарацци изменили к нему отношение, стали упрекать в высокомерии… Все это было неприятно, но Егору до ночи в Торфяновке, которая разрезала его жизнь надвое, до этой ночи все эти неприятности казались мелочью в сравнении со счастьем ходить, управлять болидом, участвовать в чемпионате «Формулы-1».