Именно здесь, на этой дорожке, счетная машинка, непрестанно щелкавшая у олигарха в голове, работала наиболее эффективно и неизменно выручала его, хотя порой и доставляла массу неудобств, утомляя своей неутомимостью. Впрочем, в душе он гордился этим своим даром, который и сделал его богатым. А если все и дальше пойдет так, как он планирует, эта «машинка» сделает его не только богатым, но и всесильным — планы олигарха простирались много дальше простого наращивания банковского счета. В перспективе Аркадий Яковлевич видел себя на политическом Олимпе — не просто магнатом, но еще и выдающимся деятелем этой несчастной страны (так обычно называл он про себя Россию, хотя именно России обязан был всем — и своим математическим образованием, и богатством, и политическим весом)…

Однако как раз сегодня он не мог думать о делах, как ни старался, и виной всему была Олеся, его Лялька.

Она позвонила ему в четыре часа утра! Что само по себе неслыханно. Была пьяна! Это ей, свято берегущей свое здоровье и красоту, также совершенно несвойственно.

То хохотала, то плакала! Несла какую-то чушь, из которой он понял лишь одно: она во Франции.

— Что ты там делаешь? — окончательно проснувшись, прохрипел он в трубку.

— Я… С инс-п-к-т-рской проверкой, я ж тебе уже час толкую! Здесь полный бардак! Я разрываю контракт с этим… Берлуцкони..

— С Берцуллони? — не поверил услышанному олигарх.

— Да! Он подлец! — Она неожиданно разрыдалась. — Он плохо готовит Калашникова-а-а…

— Леля! Немедленно прекрати истерику и ложись спать! Ты пьяна! И не смей без меня ничего предпринимать, слышишь? Ты не, имеешь права! Это наш совместный бизнес!

— О Арканчик! Как я несчастна! Ты не представляешь! Разве тебе понять? У тебя вместо сердца калькулятор! Я устрою ему скандал, этому макароннику! Я забираю Калашникова в Москву!

— Леля! Не смей!

— А я хочу!

— Я сейчас же отправлю самолет и заберу тебя оттуда, слышишь?

— Нет, Арканчик, не надо… Я… Я буду паинькой… — И она опять зарыдала.

— Ложись спать! Я позвоню тебе в десять.

Короче, Лялька своим звонком ухитрилась перебулгачить ему весь предстоящий день.

Он давно подозревал, что она неравнодушна к этому самому Калашникову и даже, кажется… Нет, он не будет сейчас об этом думать, а уж до разговора с Лялькой на эту тему точно не опустится…

Но вмешаться все же должен. Не говоря о том, что все эти любовные шашни были сейчас совсем некстати, Лялька приняла совершенно неправильное решение: вместо того чтобы заставить французов выполнять условия договора, она собирается расторгнуть его. И что это даст? Только то, что у них не будет гонщика, да еще за это придется заплатить французам приличные деньги за неустойку, заложенную в контракте. Можно ли назвать такое решение рациональным? Хотя о какой рациональности может идти речь, если еще вчера утром у Ляльки и мыслей не было о том, чтобы оказаться во Франции!

Формально подготовка команды русских гонщиков, Калашников, его стажировка — все это было Лялькиным делом, ее забавой, но именно забавой! Не думает же она, что он позволит ей действовать вопреки его замыслам. Хорошо еще, хоть догадалась позвонить, дурища…

Это ж надо было ей так угадать! У него именно на сегодня запланирована, например, крайне щекотливая встреча с членом московского правительства, ведающим иностранными инвестициями, и встреча эта как раз насчет иностранных вложений в трассу «Формулы», стройки, в которой он, Соболевский, при всех своих миллионах, кровно заинтересован.

Ведь если Лялька порвет контракт с французами, это скандал на всю Европу, это ненужный шум, это лишний козырь врагам и конкурентам, подтверждение того, что он, Соболевский, не имеет никакого права фактически единолично осваивать такое ответственное дело, как стройка для «Формулы». И ведь всего-то, поди, захотела перетащить своего мальчишку в Москву, чтобы был поближе…

А может, и правда — приехала дуриком да увидела что-то такое, что разозлило ее, вывело из себя… Уж кто-кто, а он знал, как это у нее бывает.

Ровно в десять он связался с ней по спутниковому телефону. Она к этому времени протрезвела, но намерение свое о разрыве контракта с итальянцем подтвердила.

— Ни в коем случае! — сквозь зубы сказал он Олесе. — Ни в коем случае не трогай сейчас ни Берцуллони, ни Калашникова, ты поняла?

— Но ты же сам говорил, что я хозяйка, что это мой бизнес!

— Это и есть твой бизнес, только не забывай, что кроме этого мы с тобой еще и партнеры. С этим, надеюсь, ты не станешь спорить?

Она молчала, обиженно сопела в трубку.

— Партнеры или нет? — настойчиво переспросил Аркадий Яковлевич.

— Ну партнеры, — нехотя выдавила она, тяжело вздохнув, и он представил ее красивое лицо с падающей на щеку прядью белых волос.

— А раз партнеры, мы должны ответственные решения принимать вместе, понимаешь? Вот я тебя и прошу как партнер партнера… партнершу: Леля, умница моя, не трогай пока ни Берцуллони, ни Калашникова! Поняла? Ты слышишь меня?

— Но если я хочу! — не сдавалась она.

— А я хочу, чтобы по-умному! Говорю же тебе: не трогай пока ни того, ни другого. Пусть работают. Это приказ! — не выдержав, сорвался Аркадий Яковлевич.

— С какой это стати ты начал мне приказывать? Ведь это мое дело, сам все время это твердишь! Так или нет? Или я имею свой бизнес только на словах? Так нечего было дарить то, что все равно считаешь своим… — Ее понесло.

Соболевский так и представил ее дерзко вздернутый сейчас нос, ее горящие яростью глаза.

— Хорошо, — чуть мягче сказал он. — Я прошу тебя… Как партнер партнера… И вообще, очень бы хотелось узнать, какого черта ты так внезапно оказалась во Франции, да еще не предупредив меня? — перевел он стрелки.

В трубке повисла секундная тишина, затем уже спокойный, миролюбивый голос произнес:

— Просто захотелось проветриться, вот и все. Неужели тебе денег жалко? Для меня, для своей птички?..

— Так уж и просто?

— Уж не подозреваешь ли ты меня в чем-нибудь? — холодно осведомилась она.

Сейчас швырнет трубку и наворотит там дел, уж он ее знает! Нет, так разговор прекращать нельзя!

— Давай еще разок все проговорим. Не хочу, знаешь ли, никаких от тебя сюрпризов. Ты действительно считаешь, что нам надо с Берцуллони расплеваться?

— Да, я так считаю, — сухо и непреклонно сказала она и добавила, не забыла: — И считаю, что Калашникова надо отозвать в Москву.

«Нуда, это-то, конечно, тебя больше всего и волнует! — утвердился Аркадий Яковлевич. — Ну ничего, мы тебя все равно переиграем, деточка».

— Хорошо, — сказал он, поворачивая разговор нужным ему образом. — Увози своего Шумахера, если по-другому напугать Берцуллони не можешь. — Пусть считает, что это она придумала: забрать Калашникова не для чего-нибудь, а именно для того, чтобы надавить на французов. — Но в таком случае у меня к тебе и соответствующее задание: обставь все так, чтобы напугать итальяшку как следует. Поняла? Но только как следует, чтобы он в штаны наложил. Как, постараешься?

— А почему нет? — сразу повеселела Олеся. — Ты что, мой зайчик, сомневаешься в моих способностях? Напугаю, и даже с удовольствием. Заметано… — И не удержалась, спросила о том, что на самом деле волновало ее больше всего: — Значит, ты не против, чтобы Егор вернулся в Москву?

— Нет, я не против, но не «вернулся» — это перебор. Я не против, чтобы он приехал, так сказать, на побывку, на какой-то небольшой срок. Одна-две недели, не больше.

— Но, Арканя…

— Нет-нет, зайка моя! Я и так пошел у тебя на поводу. Только на некоторое время! Слишком много уже бабок в него вложено, чтобы все рушить. Чистый убыток будет… Так что, партнер, давай там дожимай ситуацию. Напугай итальяшку, чтобы сам захотел выпустить Калашникова на трассу как можно быстрее. Хоть увидим, чего наш Егор стоит в большом спорте, согласна? Он выпустит, а мы тут же устроим еще один рекламный удар. Поняла? Но сначала как договорились — напугай Берцуллони, чтобы он больше не дергался. Атомы его кормим, кормим, а он все в лес смотрит. Напомни ему как следует: мы тебя купили — давай, мол, отрабатывай денежки! Поняла?