Ранкстрайл расхохотался при виде того, как радостно скулил его Волк. Это показалось ему хорошим предзнаменованием. Дама Народа Гномов посоветовала ему быть осторожным с матерью: дикая волчица никогда не была приручена или выдрессирована и проявляла к людям открытое недружелюбие, если не откровенную злобу. Капитан ответил, что не забудет ее совет. А веселый и игривый щенок подбежал к решетке и принялся лизать ему руки.
Каждое утро капитан и его солдаты выходили из северных ворот, и орки осыпали их с противоположного берега тучами стрел. Для защиты наемникам были выданы тяжелые щиты далигарской армии, обнаруженные на оружейном складе города. Всадники рассредотачивались в каштановых лесах и зарослях тростника, возвращаясь оттуда когда с зайцем, когда с перепелкой, а когда и с целым кабаном. Эти прогулки были далеко не безопасными: с первых дней они то и дело натыкались на небольшие банды орков, переправлявшиеся через реку на своих заново отстроенных лодках. Из-за этих банд не стоило даже мечтать о побеге, хоть горожане и шептались о нем постоянно, готовились к нему, но потом вновь отказывались от этой мысли. Ни небольшими группами, ни все вместе они не могли покинуть Далигар, ставший для них одновременно убежищем и ловушкой, и скрыться в Алиле или в Северных горах. Они были вынуждены оставаться в городе: их было слишком много, чтобы бежать, и слишком мало, чтобы сражаться.
Постоянно балансируя на грани голода, Ранкстрайл все же умудрялся прокормить охотой свою свору солдат, чтобы их присутствие не уменьшало и без того скудные запасы горожан. Кроме того, патрулируя берега реки, наемники могли одновременно пасти своих лошадей, учитывая, что в городе совсем не осталось сена. Волк при этом бегал на свободе, не пугая жителей Далигара. Наконец, во время подобных вылазок рожи его солдат, вызывавшие у горожан некоторую тревогу, оказывались вдалеке от площадей, где женщины выращивали свои чахлые баклажаны, а ребятишки играли в пятнашки, выложив разноцветными камешками на булыжной мостовой «дом орка», из которого нужно было спастись.
Наемники были родом из разных земель, но обладали одинаково горячим нравом. После встречи с Последним Эльфом Ранкстрайл изменил свое обращение с ними.
Эльф не соврал.
Не соврал и не преувеличил.
Ранкстрайл начал обращаться к своим солдатам по-другому, и они изменились. В этом мире громких голосов, крепких слов, оскорблений и ругательств, ставших привычными от постоянного повторения, богатство речи капитана и его проявление уважения к солдатам, словно те были принцами или королями, стало приятным новшеством, окутывавшим их, будто волшебная музыка. Ссор стало меньше. Замечания, которые каждый солдат любил отпускать в адрес матерей остальных, обливая грязью их появление на свет (причем той же грязью, которой кто-то облил до того его собственное рождение), смягчились, стали не такими мрачными, не такими яростными. Между наемниками все еще сохранилась привычка непрерывно обзывать друг друга самыми невероятными и замысловатыми выражениями, но теперь в них слышались почти веселые нотки.
Чтобы наемники понимали написанные им приказы, хотя и не только для этого, капитан заполнял остававшееся от патрулей время тем, что учил своих солдат читать. Он уже занимался этим в годы своей службы на Высокой скале, но те солдаты, что были тогда с ним, за исключением Лизентрайля, Тракрайла и Нирдли, остались сейчас в Вариле.
Заодно он научил солдат писать свои имена. Огромные руки брались за отточенные кинжалы, способные одним ударом распороть живот буйвола, и вырезали кособокие буквы на камнях или стволах деревьев. Капитан заметил, что день за днем солдаты возвращались туда, где написали свое имя, чтобы прочесть его, словно это был некий след их пребывания в этом мире. По вечерам, собираясь вокруг костров, на которых жарилась их охотничья добыча, солдаты начали рассказывать о своей жизни. Такое случилось впервые. Капитан не совсем понимал, произошло ли это из-за близости неминуемой смерти или из-за того, что, оставив свой след в мире, им было легче оставить и собственное прошлое. Это были жестокие истории, и рассказчики казались не слишком тронутыми собственной судьбой, разве что в самом начале рассказа, когда речь шла о матери, оставшейся одной, без мужа, где-то на границах Изведанных земель.
Столкновения между солдатами Ранкстрайла и орками увеличивали количество голов как на кольях Далигара, так и во вражеском лагере. Всякий раз, когда кто-то из наемников погибал и голова его оказывалась на пиках орков прямо перед южными воротами Далигара, капитан взял за привычку находить место, где погибший вырезал свое имя, и проводить по буквам рукой, так, для памяти. Остальные солдаты тоже стали следовать этой традиции. Кто-то из них добавлял какой-нибудь орнамент и несколько слов, что-то вроде: «Хороший был мужик» или «Жаль, что тебя убили», и эти надписи оставались на дереве или камне рядом с именем.
К счастью, орки не могли перевозить на своих ореховых скорлупках лошадей, что давало людям значительное преимущество.
Но и в самом городе не обошлось без потерь. Орки построили полдюжины огромных арбалетов. Передвигать их нужно было как минимум вдвоем, прицелиться было невозможно, зато можно было усыпать стрелами и дротиками городские стены, где стояли часовые с приказом почаще выглядывать из укрытий, дабы защитить город от нового возможного нападения воинов-акробатов. Караульная служба перестала быть безопасным и безболезненным занятием, как это было раньше. Тучи стрел даже перелетали через стены города и неожиданно падали с неба куда попало. Горожане старались как можно реже выходить на улицу и передвигаться под прикрытием портиков или под защитой самодельных щитов, но жертвы все равно были.
Во внутренних дворах Аврора учила стрелять из лука всех, кто был в состоянии натянуть тетиву. Иногда кто-то даже попадал в большие соломенные мишени. Когда Аврора не пропадала во дворах со своим луком, она собирала женщин и убеждала их устроить во дворце общую лечебницу, где помогали бы раненым, не имевшим семьи, в том числе и солдатам Ранкстрайла. Мысль о том, что женщины должны были не только приближаться к наемникам, но и дотрагиваться до них, вначале была признана совершенно неприличной, но постепенно с ней свыклись. Меньше всего лечебницей были довольны господа Народа Гномов, которые предпочли бы, чтобы их оставили в покое и лечили грязными бинтами и жеваными травами — как Тракрайл, который не собирался ни мыть их, ни разлучать с их лошадьми. Когда Аркри, господин Народа Гномов, самый старый из наемников, был легко ранен в живот, его доставили к принцессе Далигара, и та попыталась было уложить его в кровать и продержать хоть день без привычного ему черствого хлеба с луком. Но гном сбежал и спрятался в конюшне, где и скрывался ото всех несколько дней, пока Роса не нашла его и не решила сама заняться его раной.
По истечении первых двух лун ликование совсем исчезло и радость угасла.
Понемногу, день за днем, город становился все молчаливее. Тишина наступила с исчезновением голубиного воркования, доносившегося обычно из множества городских голубятен: птицы закончились, а с ними и последняя остававшаяся у горожан картошка. Свист дроздов и чириканье воробьев умолкли раньше, чем куриное кудахтанье: кур оставили напоследок ради яиц. Когда стихло мяуканье котов, взгляды людей затуманились потерей радости, когда умолк лай собак, их глаза омрачились утратой доверия. Из всех звуков в Далигаре осталось лишь ржание лошадей да крики чаек, круживших под облаками выше ветра и не доступных никаким стрелам, дротикам или снарядам пращи.
Страшный голод и беспросветное отчаяние поглотили Далигар, окутали его, словно туманом, от подвалов, где давно уже не было крыс, до чердаков и крыш, откуда исчезли гнезда ласточек.
Лето взорвалось невыносимой жарой, прогнавшей с небосклона даже самые маленькие облачка. Воды больше не хватало.
Последним исчезнувшим из Далигара звуком был детский смех. Когда город оказался на пороге смерти, исчез и плач детей. Умолкли цикады, зажаренные на углях, и остался лишь бой барабанов в ночи: орки били в них, не переставая, до самого утра, напоминая осажденным, что для них оно могло и не наступить.
