— До завтра Далигар никто не тронет, — заверил Джастрин. — А если нам повезет и завтра пойдет дождь, то у нас будет еще один день жизни.

— Что, под дождем они не сражаются?

— Сражаются, но только когда очень спешат. Им не нравится дождь.

В это мгновение налетел ветер. С каждым часом он дул все сильнее и сильнее, пока не разогнал тучи, унеся вместе с ними и надежду на дождь.

Всего одна ночь. Последняя ночь.

— Болотные орки — отличные пловцы и неплохие скалолазы. Вон, видишь, внизу? Те груды непонятно чего? Это лодки. Они делают особые лодки, легкие, из веток и кожи. Болотные орки повсюду таскают с собой десятки таких лодок на небольших деревянных телегах, покрытых соломой.

— Значит, наш ров нам совсем не подмога?

— В чем-то он нам поможет: они не смогут установить лестницы, — утешил ее Джастрин.

Роби увидела лодки с высоты городских стен. Каждая из них могла вместить двух человек, и их было видимо-невидимо. Было очевидно, что один только ров не мог остановить орков. Нужны были еще какие-то оборонительные меры.

Недалеко от лодок орки установили высокий шест, обмазанный жиром и блестевший в тусклом свете костров.

— А это еще что? — спросила Розальба.

Джастрин на мгновение задумался, не сразу найдя правильный ответ.

— Это для тренировки воинов-акробатов.

Группа орков карабкалась по шесту, словно по столбу с призами на верхушке, который Роби видела однажды на ярмарке.

— Видишь? — спросил Джастрин. — Это и есть воины-акробаты.

— То есть лодки подплывают к городу, и потом орки лезут на стены?

— Ага, пока кто-то из них не сможет опустить подъемный мост. Тогда мы, считай, пропали.

Розальба смотрела на орков, которые взбирались по столбу и спускались с завидной ловкостью, будто в некоем вертикальном танце, бросая вызов скользкой поверхности и весу собственного тела, казалось, вовсе отсутствовавшему. Роби продолжала завороженно смотреть на орков-акробатов, не в силах оторвать от них взгляд, пока Джастрин не обратил ее внимание на катапульты.

За кавалерией и рядами пехотинцев Роби различила бесчисленные катапульты, огромные, черные, наводившие ужас. В них были впряжены ослы, приволокшие их сюда незадолго до захода солнца.

— Это для подъемных мостов. Орки закидают их связками пропитанных смолой и подожженных дров. Не думаю, что они смогут перелететь через городские стены и достать до крыш домов, но подъемные мосты точно сгорят дотла, и между орками и городом останутся лишь решетки. А решетки, если взяться всем вместе, можно и поднять.

Роби почувствовала, как ее захлестывает волна ужаса и отчаяния. Кроме нее, командовать городом было некому, а она совершенно не представляла, какая стратегия могла бы помочь ей отразить атаку орков. Роби стояла на городской стене и смотрела вниз. Смущенный ее молчанием, Джастрин отошел — видимо, чтобы поискать себе более благодарного и внимательного слушателя.

Единственным разумным планом казалось сдаться без боя. Но, как уже довольно пространно объяснил ей Джастрин, слово «разумный» было не слишком уместным по отношению к осадившим их бандам.

— Тех, кто сдается, они убивают еще более зверскими способами. Те, кто пытался сдаться, жестоко за это поплатились.

— Жестоко поплатились? Но за что? Ведь они всего лишь решили сдаться!

— Поплатились за то, что отняли у орков наслаждение битвой. Думаю, они оскорбляются, когда им не дают драться. Они ведь воины, понимаешь? Они чувствуют себя обманутыми, если никто не сражается с ними. Их это раздражает.

— Раздражает? — переспросила Розальба. Она не была уверена, что правильно все поняла. Джастрин старался использовать понятные слова, как это делал Йорш, но результат оставался сомнительным.

— Да, раздражает, — подтвердил Джастрин.

— Но мне кажется, они раздражаются и тогда, когда с ними воюешь или пытаешься от них убежать!

— Это так, — безутешно согласился с ней Джастрин. — Они вообще ужасно раздражительны.

— А ты не знаешь, существует ли какой-нибудь способ избежать гибели от лап орков?

— Да, если мы сами друг друга поубиваем. Была такая крепость, где все перебили друг друга, давно, еще до правления эльфийских королей. Когда пришли орки, то нашли всех мертвыми и ничего никому не смогли сделать.

— Они небось дико рассердились, — заметила Розальба, — они ведь такие раздражительные!

— Да уж, — ответил Джастрин без малейшего намека на сарказм, — но делать было нечего.

Наверняка даже самый великий из королей, самый могучий из воинов не нашел бы другого выхода, кроме как перерезать себе горло, после того как перерезал бы горло всем детям, избежав тем самым намного более длительной и мучительной процедуры умерщвления, которой подвергли бы их орки после взятия города.

Мысль о коллективном самоубийстве казалась ей единственно возможной, и Роби долго утешалась ею, пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом и на почти свободном от туч небе не засверкали первые звезды.

Потом она отбросила эту идею, ибо та была не чем иным, как трусостью.

Далигар погибнет, но погибнет, сражаясь, удерживая орков и давая возможность остальному, пока еще свободному, миру собраться с силами и отразить нападение. Они подохнут, все, до последнего ребенка, до последней вшивой собаки, последней больной курицы, но подохнут, сражаясь, сражаясь так долго, насколько это возможно.

Ее обожаемая дочка и ребенок, которого Роби носит под сердцем, умрут вместе с ней, и племя эльфов прекратит свое существование, так же как род Ардуина, Владыки света. Они умрут этой ночью, но умрут не трусами. У них нет выбора, жить или умереть, но они могут выбрать, умереть ли им людьми или жалкими мошками, которых кто-то просто прихлопнул рукой жарким летним вечером. Каждая пущенная стрела, каждый убитый, раненый или задержанный сражением орк — это еще один день для Мира Людей, чтобы собраться и контратаковать. И они не просто дадут остальным дополнительное время, они подарят им мужество и веру. Вокруг костров во время привалов, в сражении и просто безлунными ночами, когда вера теряется и быстрая смерть без мучений становится единственным желанием, люди будут рассказывать о Далигаре, который погиб, сражаясь, сопротивляясь врагу, отстаивая улицу за улицей, дом за домом, воина за воином, и тогда мужество вернется к людям и вновь возродится надежда.

Роби отвела взгляд от орков и направилась вниз по лестнице в Малый тронный зал. Под сердцем шевельнулось дитя, и она на мгновение замерла. Со дня гибели Йорша и до этого момента ребенок ни разу не шевелился. Глаза ее наполнились слезами.

Может, еще не все было потеряно. Может, судьбе было угодно, чтобы этот ребенок все-таки родился.

Джастрин мужественно старался придать смелости, которой не обладал и сам, группе мальчишек и девчонок, сгрудившихся вокруг него: он рассказывал им историю Ардуина и его солдат, которые победили орков, хотя тех было десять на одного, даже нет, двадцать на одного, тридцать, сто пятьдесят… И разгромил их Ардуин в одном-единственном сражении, подобно тому как порыв ветра сдувает сухую шелуху.

Роби перебила Джастрина и спокойным, уверенным голосом приказала детям немедленно подняться и созвать к городскому арсеналу всех, кто только мог стоять на ногах и держать в руках оружие. Королева Далигара, наследница Ардуина, она приказывала раздать все оружие, какое только имелось в городе. Собрать всех. Даже женщин. Даже детей. Худшим, что могло с ними случиться, была участь попасть в лапы к оркам после взятия города. И раз уж они все равно должны были погибнуть, то лучше погибнуть, сражаясь, с оружием в руках. Она приказала также бежать к колодцу и наполнять все имеющиеся бурдюки, кастрюли, кувшины и бочки чистой водой и раздать каждому по фляжке, чтобы хотя бы в первые дни осады жажда не представляла для них серьезной опасности.

— В первые дни, — еще раз спокойно повторила она, подтверждая: Далигар не погибнет завтра на рассвете.