— Нет, — ответила СуСу. Она шагала, слегка наклонив голову, босиком по чистой серой дорожке из врофа.

— Почему ты так поступила? Мы с Джамилой не в состоянии обслужить всех желающих.

— Придется, — мягко проговорила СуСу. — Я не хочу больше быть проституткой.

— Ты в своем уме? — уставилась на нее Фалональ.

— Я бросила.

— Б р о с и л а ?

— Меня остановили, — сказала СуСу и замерла, ожидая услышать тихий вкрадчивый голос. Но он не появился.

— Кто остановил?

— Меня остановили, — повторила СуСу, слегка улыбнувшись, затем исподлобья взглянула на Фалональ. Темные, слегка запавшие глаза спутницы превратились в узенькие щели. У нее была смуглая, загорелая кожа, хотя она почти не бывала на солнце, и круглый, выдающийся подбородок, напоминавший выступающий из земли камень.

— Ты не можешь бросить свое ремесло.

СуСу промолчала.

— Ты не сделаешь этого, потому что ты проститутка. — Фалональ нахмурилась, резко рассмеялась и снова нахмурилась. — Думаешь, это легко?

— Здесь мы сыты, Фалональ, и нам тепло. Я… бросила, — почти неслышно повторила она.

— Тебе не позволят, — сердито возразила Фалональ. — Что прикажешь делать легионерам, если все проститутки захотят бросить свое занятие? Они не позволят тебе!

— Мне позволила тишина.

Фалональ уперлась руками в бедра и изучающе посмотрела на СуСу. Уголки ее губ опустились, подбородок, казалось, стал еще тяжелее.

— Чем ты лучше нас с Джамилой?

— Но вы тоже можете бросить.

— Да ты и вправду сошла с ума! — вскричала Фалональ.

Громкое восклицание привлекло Джамилу, которая шла по дорожке следом за ними.

— В чем дело?

— СуСу больше не хочет быть проституткой.

Джамила, хорошенькая, пухленькая, с голубыми камешками в изящных ушках, вопросительно взглянула на СуСу.

— Почему?

СуСу пожала плечами.

— Что это тебе взбрело в голову? — искренне удивилась Джамила. — Здесь платят больше, чем в Джеле. И клиентов столько, сколько сможешь обслужить.

Сегодня ночью я приняла двенадцать легионеров.

— Вряд ли они позволят тебе бросить, — вставила Фалональ.

— Но почему ты не хочешь? — настаивала Джамила.

СуСу ничего не ответила ни той, ни другой, отвернулась и зашагала по дорожке. Ей вдогонку донеслось злобное шипение Фалональ:

— Ты проститутка, СуСу, п р о с т и т у т к а . Ты из такого же теста, что и мы с Джамилой. Не воображай, будто ты одна из этих чистюль-сестер.

Я-то знаю тебе цену!

СуСу промолчала. Войдя в Дом Обучения, она отыскала комнату, помеченную красным кружком, и уселась, как всегда, в дальнем углу, стараясь занимать как можно меньше места. Голова ее привычно опустилась, и СуСу осталась в одиночестве на спасительном островке. Она не слышала разговоров. Тишина — обволакивающая, темная — нежно плескалась о берег ее новой жизни.

Сегодня в Доме Обучения не раздавался стук игральных костей. Никто не торговался, не шептался, не подпирал лениво стены. Кадровые военные и солдаты стояли, угрюмо глядя друг на друга, за поясами у них поблескивали джелийские ножи, делизийские дубинки с двумя зубцами и кинжалы гедов из тусклого врофа. Горожане скучились в углу и молчали. Только огромный белый варвар пассивно и отрешенно сидел, как всегда, в центре, моргая большими розовыми глазами. Он смотрел на геда. Знает ли гигант о сапожнике или его ничто на свете не интересует? — подумала Эйрис, усаживаясь на свое место на делизийской половине, поближе к геду, за первый стол. На этом столе чужак показывает разные предметы и материалы и рассказывает об их свойствах. Это лучшее место в зале. Отсюда все видно и удобно задавать вопросы. Однако оно ближе всего и к джелийцам… но Эйрис старалась об этом не думать.

Взгляд Эйрис остановился на Граксе, к горлу вдруг подступил комок.

«Если людей выгонят из Эр-Фроу…»

Гракс взмахнул рукой, и крышка стола растаяла, уступив место другой, на которой лежали уже знакомые предметы. Гед на них даже не взглянул. Он рассматривал лица людей, а когда открыл рот, начиная беседу, в воздухе внезапно разлилось напряжение, и Эйрис послышалось, что сзади кто-то судорожно втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы. Упомянет ли гед об убийстве? Что он скажет?

— Это не медь, — произнес Гракс. — Поток электронов будет течь по этому веществу гораздо быстрее, чем по меди.

Он не собирался говорить об убийстве! Эйрис почувствовала, что вот-вот упадет. Она взглянула налево — лицо командира делизийцев потемнело от гнева.

— Эта проволока, — продолжал Гракс, — изготовлена из особого сплава при очень высокой температуре. — Больше он ничего не добавил — геды никогда не открывали секретов своей технологии, а только приводили факты, отвечали на вопросы. И все.

Все сидели неподвижно. Пауза затягивалась. Ни новая проволока, ни другие предметы не спешили исчезнуть со столов в складках джелийских или делизийских туник. Гракс ждал вопросов, а Эйрис снова подумала, что это терпеливое ожидание куда необычнее, чем три глаза. Гед мог ждать часами, мог провести в Доме Обучения целый день, не сказав ни слова, пока кто-нибудь не заговорит. Но должен же он понимать, что сегодня людей волнует совсем другое, они хотят знать, каким будет суд гедов! Геды определили законы, а законы подразумевают наказания. Хотя, как заметила Эйрис, в других городах часто творилось беззаконие.

Когда молчание стало невыносимым, делизийского командира вдруг прорвало:

— Джелийский мерзавец убил делизийца.

Ножи выскользнули из-за поясов.

Гракс повернул голову, чтобы взглянуть на говорящего. Такое с ним редко случалось. Обычно он смотрел только на тех, кто интересовался наукой гедов. Он произнес спокойно, как в первый день:

— Вы пришли сюда, чтобы получить Знание.

Командир нахмурился и, сжимая в руке нож, шагнул вперед. Эйрис скорее догадалась, чем увидела, как справа от нее напряглись джелийцы. Но солдат смотрел не на них, а на геда, и Эйрис неожиданно вспомнила о невидимой броне, которая покрывала чужака. Гракс не шелохнулся. Командир обескураженно застыл на месте.

— Вы пришли сюда, чтобы получить Знание, — повторил Гракс и вновь уставился на столик.

Гнев исказил лицо командира. Но, видимо, он понял, что нападать на Гракса бесполезно, а затевать драку с джелийцами здесь, в запертой комнате, где у них численное преимущество, — глупо. И он отступил к стене.

Эйрис разжала стиснутые кулаки и положила руки на стол. Под ногтями выступили капельки крови.

Проволока была серебристо-серой. Эйрис сосредоточилась на ней, не глядя по сторонам. Проходили секунды, минуты, никто не бросился с оружием в руках на соседнюю половину комнаты. Наконец слева от себя она услышала какой-то шорох и, повернувшись, увидела, что делизиец-горожанин тихонько тянет проволоку со стола себе под рубашку.

Предметы начали исчезать со всех столов, утро входило в привычное русло. Эйрис протянула руку, накрыла свой моток проволоки, чтобы никто его не украл, и подумала: «Обучение Знанию! Чужаков явно не заботит, чем занимаются люди в Доме Обучения — учатся или воруют. Тогда к чему этот обет послушания?»

Делизиец, сбитый с толку неподвижностью Эйрис, потянулся к чаше из врофа, стоявшей перед ней. Но она накрыла чашу ладонью, и воришка убрался восвояси.

На столе стояли две чаши, наполненные кислотой. С этой кислотой Эйрис работала в стеклодувной мастерской. Она поместила в чаши четыре металлические пластины. Теперь у нее получилось два элемента. Где бы достать третий? Ах, опоздала! Все делизийские столы уже опустели. Пластины с чашами стояли только перед гигантом-альбиносом, который никогда к ним не притрагивался, но никто не решался подойти и забрать их у него.

Эйрис прикрепила проволоку к обоим элементам и чуть не вскрикнула от боли. Засунув палец в рот, она принялась рассматривать проволоку, которая ударила ее сильнее, чем медная. Почему это произошло и как теперь до нее дотронуться? Немного подумав, женщина-стеклодув догадалась, что надо поступить так же, как она обращалась с кислотой у себя в мастерской.