На дне ямы глубиной в два метра обнаружилась жила — забил родник. Грязные и мокрые ребята уселись на выкинутой земле и с гордостью смотрели, как поднимается уровень воды. Их внимание отвлек верховой. Он показался на бугре и направился к ним.

— Никак председатель! — удивился Вася.

И верно, это был председатель колхоза. Круто осадив коня, он соскочил на землю, подошел к роднику, осмотрел его.

— Вода?

Ему никто не ответил, потому что и так было ясно.

— Молодцы!.. — Председатель потер подбородок и добавил: — Ездил сейчас на Кленовик… Пасутся! Пасутся, леший их подери!

Он зачерпнул в пригоршню воды, отпил несколько глотков, пытливо посмотрел на ребят и спросил неожиданно:

— А что?.. Ведь выправим колхоз, а? Как думаете?

— А то как же, — ответил за всех Вася Щекин.

Год был богат событиями. Два из них особенно радовали восьмиклассников. Первое — это график дней рождения. Лучшие художники класса с любовью разрисовали большой лист белой бумаги, вписали в него все семнадцать фамилий, расставили числа и вывесили график на самом видном месте. С этого дня у пионеров появилось семнадцать новых праздников в году. Вернее, шестнадцать, потому что на третье февраля падало сразу два дня рождения — Вольта Ромоданова и Ани Шестеровой.

Второе событие — это мастерские. Два школьных шефа — паровозоремонтное депо и мебельная фабрика — подарили пионерам по комплекту оборудования для слесарной и столярной мастерской. Каждый вечер в школу приходили рабочие, спускались в подвальное помещение и занимались установкой станков, верстаков и предохранительных сеток.

Мастерские поступали в полное распоряжение всех учеников школы, но основными хозяевами считались восьмиклассники. Было решено, что организуют комбинат по ремонту школьного инвентаря и возьмут под свою опеку все пятнадцать городских детских яслей и садов: будут чинить старые игрушки и делать для ребятишек новые.

Больше всего разговоров и споров было по поводу кандидатур на руководящие посты комбината. Окончательно этот вопрос должен был решиться голосованием на общем собрании отряда. А пока каждый агитировал за своего кандидата. Чаще других в предвыборных потасовках и перепалках упоминалась фамилия Вольта Ромоданова.

Соберутся мальчишки на переменке, затронут злободневный вопрос, раскричатся, а Вольт стоит, спокойно поглядывает на них: «И чего, — мол, — волнуетесь? Придет время, проголосуете и выберете, кого нужно!»

Вольт за себя не ратовал, не шептался в уголках с приятелями, а их у него было порядочно. Но и других кандидатов на пост директора комбината он не выдвигал.

— Ну, а ты-то как думаешь? — приставали к нему.

— О чем? — спрашивал Вольт, приподнимая красивые, крылатые брови.

— Да о директоре! — злились ребята, не понимая его подчеркнутого спокойствия.

— Кого выберете, тот и будет директором.

— А если тебя?

— Я и буду…

— А может, другого?

— Так он будет! — отвечал Вольт, и в его больших карих глазах загоралась насмешливая искорка.

Увидев эту искорку, мальчишки почему-то переставали спорить. В самом деле: кто из них имеет столько же прав на почетную должность, сколько Ромоданов?

Во-первых, круглый отличник! Во-вторых, сам своими руками собрал двенадцатиламповый приемник. В-третьих, вообще душа-парень: спокойный, никого даром не обидит, а какие подарки он дарит одноклассникам в дни рождения! Ахнешь и закачаешься! В-четвертых… Да что там в-четвертых! И в-пятых, и в-десятых, Вольт неизменно оказывался лучше других!

Даже девочки и те склонялись на сторону Ромоданова. Он нравился всем: и классным модницам, которые восхищались острой складкой на брюках Вольта, и таким, как Шестерова.

У Ани не было возможности часто покупать новые платья и туфли. Но она без зависти смотрела на своих нарядных подруг, а на одежду мальчишек и вовсе не обращала внимания. Вольт нравился ей выдержкой, уверенными ответами на уроках, постоянным ровным отношением ко всем ребятам и девочкам. Это было особенно дорого для Ани, которая иногда чувствовала со стороны других одноклассников этакую холодную снисходительность. Все называли ее Анькой. А Вольт не признавал презрительных суффиксов. Он и ее называл вежливо — Аней и, здороваясь, учтиво пожимал большую грубоватую руку девочки.

29 января монтаж оборудования в мастерских был закончен. Оставалось установить кое-где деревянные перегородки, застеклить конторки, в которых будут работать директор и его заместители. Все это шефы обещали доделать к четвертому февраля. На тот же день пионеры назначили выборное собрание. А пока они упросили рабочих пустить их в подвал — осмотреть комбинат.

Вольт первый перешагнул порог. За ним весь класс втянулся в подвальное помещение. Залитый электрическим светом, перед ними раскинулся просторный цех с двумя рядами поблескивающих станков. Каждое рабочее место было заботливо огорожено металлической сеткой. Сомкнув стальные челюсти, ждали хозяев тиски. На верстаках лежали напильники, молотки, дрели, микрометры. В конце комнаты сквозь низкий проход с полукруглым сводом виднелся второй цех — деревообделочный. Там тоже поблескивали станки. В углу громоздился ручной пресс. А рядом, выставив проголодавшиеся по работе зубья, искрился диск электрической пилы.

Пожилой рабочий, руководивший монтажом, растрогался, подметив у ребят неподдельное восхищение.

— Вижу, — сказал он, снимая очки, — не зря мы старались!

Пионеры пошли между станков. Каждый в отдельности станок был знаком ребятам и не удивил бы их, но, собранные вместе, расставленные, как на настоящем заводе, они создавали впечатление могучей силы. И, главное, все это богатство принадлежало им — восьмиклассникам.

Вольт, переходя от одной линии станков к другой, по-хозяйски поглаживал станины, крутил ручки тисков и вдруг повернулся к шагавшим сзади пионерам.

— Тут не только игрушки чинить, — сказал он. — С таким оборудованием можно что хочешь сделать! И прибыль будет. Теперь любое предприятие должно быть рентабельным. А на игрушках и амортизацию станков не покроешь!

Вольт любил блеснуть знанием специальных терминов. Но старому рабочему в очках экономические соображения Вольта пришлись не по душе.

— У этих станков трудная задача! — произнес рабочий. — И рентабельность тут особая… Пустил станок, а фреза, она не только по заготовке пошла, а и по душе твоей проехалась! Ты думаешь, болванку на станке обтачиваешь, а на самом деле станок тебя шлифует, человека из тебя делает! Вот она, рентабельность-то! Ее не в рублях надо считать, а в людях, которые из школьной мастерской выйдут!

— Это само собой разумеется, — согласился Вольт, не уловив скрытого упрека в словах старого рабочего. — Но и деньги не помеха. Создадим общий фонд, накопим, а летом купим туристские путевки — и в поход! Разве плохо?

Пионеры одобрительно зашумели.

— На Кавказ! — крикнул кто-то.

— Можно и на Кавказ! — снисходительно отозвался Вольт.

— Ромоданов! Ромоданов! — позвал Олег Коротков. — Смотри! Это тебе кабинет соорудили!

Ребята гурьбой повалили в угол цеха, где на низеньком помосте высилась легкая деревянная пристройка — еще не застекленная конторка с фанерной дверью, на которой уже красовалась табличка с надписью: «Директор комбината».

— Почему же мне? — спросил Вольт, улыбаясь с легким смущением и радостью. — Это четвертого решится.

— Чего скромничаешь! — возразил Олег. — Проголосуем!.. Верно, ребята?

— Спрашиваешь!

— Решено!

— Хоть сейчас!

— Нет, сейчас не надо! — рассудительно сказал Вольт. — Потерпите. Придет четвертое — сразу выберем и директора и всех других.

— Неужели всех будем выбирать? — спросил Олег. — Даже уборщиц?