Поремский пристально вгляделся в худое лицо Свиридова, однако оно оставалось совершенно непроницаемым.

«Чертов инквизитор, — подумал Поремский. — С такой рожей только ведьм на костер посылать! Или людям на дыбе руки выкручивать!»

— Значит, об этом вы и беседовали по телефону с Евстигнеевым? — спросил Поремский. — О намерении?

Свиридов кивнул:

— Конечно. А о чем же еще? Ведь Владлен искал киллера. Так или иначе, но мы бы убили Карасева. Нам помешал этот дурацкий взрыв. Уж можете мне поверить, мы бы так и сделали: не сейчас, так после — когда все эта история с убитыми менеджерами забылась бы. Хотя… — Свиридов усмехнулся, — о чем это я? Ведь с ним разобрались и без нас. Кто-то проделал за нас всю работу. Честное слово, этого человека стоит поблагодарить!

Свиридов запрокинул голову и вдруг сухо рассмеялся.

Поремский посмотрел на его острый, подпрыгивающий от хохота кадык, затем вынул из стаканчика карандаш, повертел его в пальцах, положил карандаш на стол и принялся задумчиво перекатывать его пальцами по столу, не сводя с «инквизитора» внимательных глаз. Свиридов перестал смеяться и теперь наблюдал за действиями «важняка» молча, с легкой, ироничной улыбкой.

— За намерения мы вас, конечно, арестовать не можем, — задумчиво сказал Поремский. — Но и подозрения в убийстве я с вас снимать не собираюсь. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем настоящего преступника.

Свиридов пожал костлявыми плечами:

— Что ж, ловите. Это ваша работа. Я рассказал вам все, что было. К сказанному мне абсолютно нечего добавить. И вообще… — Он демонстративно зевнул, — я устал и хочу спать. Отвезите меня в камеру.

Допрос Владлена Евстигнеева не дал ничего нового. На все вопросы Поремского тот отвечал коротко и односложно — «нет», «не знаю», «не помню», «не понимаю». Держался он расслабленно, веки его маленьких карих глаз были флегматично полуопущены, словно он ждал удобного момента, чтобы заснуть, а все вопросы следователя воспринимал как досадную, хотя и не такую уж значительную помеху.

Лишь два раза за все время допроса в тусклых, безразличных глазах Евстигнеева мелькнул интерес. В первый раз — когда Поремский прокрутил ему кассету, во второй — когда он услышал о признании Свиридова. Однако и тут гендиректор «Титана» не ст&л проявлять нервозности или суетливости. Он просто пожал плечами и сказал:

— Ну и что? Это все равно ничего не доказывает.

И тут же прервал свой монолог, посчитав, должно быть, что наговорил много лишнего.

Таким образом, в конце допроса Поремский знал ровно столько же, сколько и в его начале.

Звонок Миши Камелькова застал Поремского в кафе, где он с удовольствием поглощал горячие тефтели, запивая их яблочным компотом.

— Владимир Дмитриевич, здравствуйте! Это Камельков!

— А, Мишаня. Ну как? Показал снимки Михайлову?

— Да-да.

— И что?

— Хорошая новость. Михайлов только что опознал на снимке убийцу Роткевича. Это Алексей Кузнецов!

— Один из бодигардов?

— Он самый!

— Ясно. Сейчас же снаряжу бригаду. Пусть Михайлов остается на месте. Глаз с него не спускай. Как только привезем Кузнецова, я тебе позвоню.

— Понял. До связи.

Взяли Кузнецова без шума и эксцессов. Он и не думал сопротивляться. Сам протянул руку под «браслеты». Еще и улыбался, глядя на Поремского. А уже в машине повернулся к Поремскому и сказал с холодком в голосе:

— У меня влиятельные знакомые. Вам придется ответить за этот беспредел. Вы это понимаете?

— Придется — отвечу, — спокойно сказал Поремский.

— Самое забавное, что у вас на меня абсолютно ничего нет, — с усмешкой добавил Алекс Кузнецов. — Хотя… зная ваши методы, могу предположить, что вы подкупите пару свидетелей и по вашему приказу они опознают во мне хоть самого Бен Ладена.

— Поживем — увидим, — все так же спокойно отозвался Поремский.

Кузнецов замолчал и за всю последующую дорогу не произнес ни слова.

Однако в кабинете Поремского он неожиданно разговорился. Причем беседовал, вальяжно развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, словно был не на допросе, а на светской вечеринке. Его рыжие волосы слегка растрепались, галстук съехал набок, однако в целом вид у бодигарда был вполне респектабельный и довольный.

— А у вас здесь уютно, — весело сказал он, обводя взглядом кабинет Поремского. О, и чайничек имеется! Может, вдарим по Чайковскому, а, шеф?

— Как-нибудь потом.

— Отчего же потом? Потом может и не быть. Думаете, мы с вами еще когда-нибудь встретимся?

Поремский вежливо улыбнулся.

— Уверен в этом, — сказал он. — Не могу же я отказать себе в таком удовольствии.

— Ладно, как скажете, — согласился Алекс Кузнецов. — Возможно, я и навещу вас в вашей камере, куда вас упрячут за беспредел, который вы здесь творите. Может, даже принесу чего-нибудь. Вам что больше нравится — бананы или яблоки?

— Виноград.

— Виноград в это время года дорог. Ну да ладно, чего не сделаешь ради хорошего человека!

В лице Поремского не дрогнул ни один мускул.

— Высказались? — спокойно спросил он.

Кузнецов кивнул:

—Угу.

Отлично. А теперь буду говорить я. Вы подозреваетесь в убийстве бизнесмена Роткевича…

— Это которого шлепнули в Питере? — иронично прищурился бодигард. — Да вы в своем уме, Поремский? Я сроду в Питере не бывал. Я и Эрмитаж-то видел только на картинке. А кстати, хорошая идея! Нужно будет съездить в Питер на выходные, глянуть на Зимний, плюнуть в Неву. Чем я хуже других?

— Идея хорошая, — кивнул Поремский. — Правда, осуществить вы ее сможете лет через пятнадцать. Само собой, если попадете под амнистию.

— Опять угрожаете, — вздохнул Кузнецов. — И что это за манера такая у наших следователей — угрожать, давить на психику. Нет чтобы угостить чаем, рассказать что-нибудь веселое, втереться к подозреваемому в доверие, стать ему отцом родным. Так нет же, все, что вы умеете, это только угрожать. В то время как…

— Ну хватит кривляться, жестко осадил его Поремский. — Вам не отвертеться, Кузнецов. В день убийства Роткевича вас не было ни на работе, ни дома.

— Ну и что?

— А то, что в этот же день вас видели в Питере. В милицейской форме и с пистолетом в руке. Не припоминаете?

— Нет.

— Жаль. Случается, что чистосердечное признание смягчает наказание.

— Это только в кино.

— Ну почему же. В жизни такое тоже бывает. Все, что от вас требуется, откровенно отвечать на мои вопросы.

Кузнецов задумался. Покосился на Поремского:

— И что, много мне скостят?

— Это решать суду.

— Ну да, конечно. — Он опять задумался. Затем, нахмурившись, посмотрел на следователя, вздохнул и махнул рукой: — Ладно, давайте бумагу. Я все напишу.

— Можете просто рассказать.

— Да нет, уж лучше напишу. Я, когда говорю, не могу сосредоточиться.

Поремский вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул его бодигарду.

— А ручку?

Поремский вынул из стаканчика карандаш и положил его на стол перед Кузнецовым.

— Пишите этим.

Кузнецов взял карандаш и склонился над листком бумаги. Он корпел минут пять, затем поднял голову и спросил:

— О том, что раскаиваюсь, писать?

— Пишите.

Кузнецов кивнул и вновь склонился над бумагой. Наконец он отложил карандаш и протянул свой шедевр Поремскому:

— Вот. написал.

Поремский взял листок и стал читать.