Анатолий Николаевич Карасев, генеральный директор концерна «Геракл», сидел в машине с ноутбуком на коленях и просматривал графики продаж.

Оторвавшись от клавиш, он поднял руку и глянул на часы. Жена запаздывала. За пятнадцать лет совместной жизни Карасев привык к непунктуальности жены и, будучи по своей первой профессии человеком военным, приучил себя безропотно переносить все ее фокусы…

Но сейчас из-за нерасторопности жены страдали пятеро. Эти люди ждали Анатолия Николаевича в офисе. Он не собирался брать с собой на совещание жену, но она настояла. Жене надоело сидеть дома, она решила выйти на работу и просила Анатолия Николаевича принять ее на должность… Карасев знал, что словами жену не переубедить, и поэтому решил взять ее на совещание. Возможно, вид озабоченных менеджеров, обсуждающих рутинные проблемы, навеет на нее такую скуку, что она забудет о своем намерении и снова вернется к салонам красоты, соляриям, фитнесу и чем там она еще занимается, пока Анатолий Николаевич зарабатывает деньги.

Карасев снова посмотрел на часы.

— Черт, — сердито проговорил он, — как можно так долго возиться?

Наконец из подъезда вышла стройная светловолосая женщина в легком кожаном пальто и направилась к машине, быстро перебирая ногами в туфлях на высоченных шпильках.

— Извини, Ленка никак не хотела меня отпускать, сообщила она Анатолию Николаевичу, забравшись в машину. — Не хочу оставаться с фрау Гретой, и все тут.

Карасев пожал угловатыми плечами:

— Между прочим, я ее понимаю. Я тебе сразу сказал: лучше русской няни не бывает. Вспомни Пушкина.

— Ага, — усмехнулась жена. — «Выпьем, добрая подружка»… та-ра-ра-ра, «где же кружка». Так, что ли? Тогда было другое время, Толя. А Пушкин к семи годам знал французский как свой родной. Вот когда Ленка прочтет мне главу из «Фауста» на чистом немецком языке, тогда и подумаем о русской няне. Поехали, что ли?

Перед тем как отдать указание водителю, Карасев предпринял последнюю попытку удержать жену:

— Ты уверена, что хочешь два часа торчать в моем офисе?

Жена энергично кивнула:

— Да. Ты же обещал, что возьмешь меня топ-менеджером. Я должна быть в курсе дел.

— Ладно. — Карасев опустил крышку ноутбука и окликнул шофера: — Володь, едем!

Кофе был горьким и остывшим, но Фатима не чувствовала вкус. Ее лицо было спокойным. Красные от бессонницы глаза скрывали солнцезащитные очки. В руках она держала газету. На губах застыла задумчивая полуулыбка. Теплый ветер лениво перебирал длинные, густые волосы, покрашенные в платиновый цвет.

Фатима видела, как к крыльцу офиса гендиректора подкатил черный «БМВ», Шофер выбрался из машины и с подобострастной улыбкой на глупом лице открыл заднюю дверцу.

Фатима фиксировала каждое движение. Где-то там, в самых глубоких тайниках ее души, начался отсчет, словно кто-то включил невидимый таймер.

Из машины выбрался невысокий, коротко стриженный мужчина в светлом летнем пиджаке. А вслед за ним — светловолосая женщина в кожаном пальто. Она была очень красивая, эта женщина. Но ведь дьявол никогда не выглядит дьяволом, он всегда надевает маску, и лишь самые зоркие могут разглядеть его злую, отвратительную для мира сущность.

Мужчина и женщина вошли в офис. Шофер забрался обратно в машину.

Мобильный телефон, лежащий на столе рядом с чашкой кофе, мелодично запиликал. Спокойной, недрогнувшей рукой Фатима взяла трубку и поднесла к уху.

— Пора, сестра, — коротко проговорил мужской голос. И после небольшой паузы добавил: — Аллах акбар.

Она отключила телефон и спрятала его в сумочку. Затем положила на стол несколько купюр, аккуратно прижала их пепельницей, поднялась из-за стола и оправила юбку.

Темные, по-детски пухлые губы Фатимы шевелились, беззвучно произнося пылающие строки Корана. От строки к строке, от слова к слову страх уходил из ее души, уступая место ненависти и решимости.

В вестибюле офиса ей навстречу поднялся рослый охранник в синей форме и с дубинкой на широком поясе.

— Девушка, вы к кому? — спросил он с фальшивой вежливостью в голосе.

Она представила, как этот рослый, сильный мужчина снимает с пояса дубинку и коротко, наотмашь бьет ею по голове маленького темноволосого ребенка в дырявом, замызганном спортивном костюмчике. Она представила себе это так четко, что увидела струйки крови, сбегающие на ворот ребенку.

— К кому вы? — повторил охранник.

Фатима поправила сумочку и улыбнулась:

— Sorry… То есть извините. — Русские слова она произносила с небольшим английским акцентом, но предложения строила правильно, так, как и должна была говорить на русском языке английская журналистка, прожившая в России несколько лет. — Я из газеты «Москоу ньюс». Хотела встретиться с господином Карасевым по поводу интервью.

— А вам назначено?

Виноватая улыбка — и вслед за тем:

— Боюсь, что нет. У меня срочное задание, но я не смогла дозвониться до господина Карасева. Возможно, это получится сделать прямо сейчас?

Охранник окинул ее с ног до головы подозрительным взглядом. Фатима сняла солнцезащитные очки и улыбнулась охраннику приветливой, белозубой улыбкой. Она была очень симпатичной девушкой — и знала это. Охранник улыбнулся в ответ.

— Хорошо, — сказал он добродушным голосом. — Я попробую выяснить. — Он подошел к стойке с белым телефоном, снял трубку, стукнул пару раз по кнопкам, затем облокотился о стойку локтем и подмигнул Фатиме. — Алло, Анатолий Николаевич? К вам тут посетительница. Говорит, что…

Фатима уже не слушала.

— Аллах акбар! — выдохнула она и соединила контакты детонатора.

Взрыв потряс стены офиса.

Засидевшись над учебниками, следователь Владимир Дмитриевич Поремский лег спать в три часа ночи. Ночью ему приснился странный и немного тревожный сон. Ему снилось, что он поступил в аспирантуру и в первый же день занятий его отправили читать лекцию первокурсникам. Только вместо лекции он вдруг стал читать первую главу из «Евгения Онегина»:

Заверещавший будильник прервал поэтические чтения.

Проснувшись, осоловелый Поремский долго не мог понять, где он находится. И, лишь разглядев на потолке знакомый узор трещинок (при известной доли фантазии в нем можно было разглядеть очертания обнаженной девушки, расчесывающей волосы), Поремский понял, что лежит на диване в собственной квартире и что через двадцать минут ему нужно выходить на работу. Дальнейшие действия Владимира Дмитриевича были выполнены быстро и четко — на автопилоте. Тряхнув головой и окончательно проснувшись, он обнаружил себя стоящим в прихожей с портфелем в руке. Рубашка была застегнута, галстук аккуратно повязан, шнурки на туфлях зашнурованы. Вот только светлые волосы были слегка всклокочены, но искать расческу не было ни желания, ни сил.

Пригладив волосы рукой, следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Поремский покинул квартиру.

Телефонный звонок застал Владимира Дмитриевича за приготовлением кофе. Он спокойно высыпал содержимое ложки в свою любимую огромную чашку (которую мама Владимира Дмитриевича упорно называла супницей), аккуратно положил в чашку ложку и только потом снял трубку.

— Володя, здравствуй, — раздался в трубке голос Меркулова. — Ты сейчас не занят?

— Нет, Константин Дмитриевич.