Диккенс тяжело посмотрел на своего бугая, а тот посмотрел на него с таким же выражением. Что-то промелькнуло в их глазах, я не понял точно, что именно — как будто маленькая молния проскочила.

— Ладно. Заправляйся и отведи его в гребаный сортир.

Бугай вышел из фургона и вставил шланг в отверстие бензобака. Диккенс вытащил из кармана перочинный ножик, открыл лезвие и начал чистить им ногти.

— Знаешь что, — сказал он задумчиво, — спасибо тебе. Не помню уже, когда у меня было такое хорошее настроение. Не могу дождаться, когда мы приступим к нашим играм.

— Вы о чем?

— Ох, Эллиот, не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Наслаждение болью. Наслаждение чужой болью, Эллиот. — Он сложил ножик и опустил его в карман. — У меня даже мурашки бегут по коже, когда я думаю о том, что сделаю с тобой. Прямо как в ночь перед Рождеством.

— Не понимаю, о чем вы.

— Ох, Эллиот, ты очень скоро поймешь, поверь мне.

Человек Диккенса вытащил шланг из бензобака и повесил его обратно на стойку, хлопнул рукой по крыше фургона, открыл заднюю дверь и схватил меня за щиколотки. Он развязал веревку, посадил меня и сказал:

— Попробуешь хоть какие-нибудь фокусы, даже посмотришь не в ту сторону, и я сломаю тебе все пальцы, один за другим. Понял?

— Да, понял.

Он развязал мне руки и одним рывком вытащил из машины. Пока я стоял, качаясь, пытаясь унять головокружение, со стороны дороги донесся какой-то знакомый звук. Ну да, конечно, это же ревет двигатель Спайка — тот все никак не соберется его отрегулировать! А вот и сам фургон — вывернул из-за поворота и мчится прямиком в сторону заправки… Но только ехал он почему-то очень быстро. Слишком быстро. Когда фургон приблизился, я увидел за стеклом лицо водителя. Совершенно белое, голова болтается, рубаха залита блевотиной, но улыбка от уха до уха. Я его прекрасно понимал — сам еще недавно чувствовал себя примерно так же. Водиле хотелось пить, но он сам не знал, насколько сильно. Он уже дошел до зеленой стены, высокой, густой, душистой, непроходимой… Какой-то старик едва вывернулся из-под его колес и что-то проорал вслед, и на секунду водила попытался выпрямиться и нажать на тормоз.

— Мать твою!.. — потрясенно пробормотал бугай.

Слишком поздно. Белый фургон заехал колесом на бордюр, заскользил боком, отскочил назад на дорогу и наехал на урну. Из нашей машины выскочил Диккенс и заорал: «Что происходит, мать твою?!» Бугай отпустил меня и побежал в сторону белого фургона. Урна взлетела в воздух и с оглушительным грохотом рухнула на дорогу, разбросав в разные стороны мусор, затем откатилась к обочине. Фургон снова наехал на бордюр, и я услышал резкий хлопок — наверное, лопнуло колесо. Фургон врезался в фонарный столб, крутанулся вокруг своей оси; водитель крепко стукнулся лбом о руль, откинулся назад и оторопело приложил руки к глазам. Диккенс с бугаем побежали к нему, и я решил, что дольше оставаться тут мне не имеет смысла. Так что я пригнулся и дал деру.

Я добежал до густых зарослей, что росли на холме недалеко от заправочной станции, нырнул в подлесок, перекатился по земле и выглянул из-под густой листвы в тот момент, когда колеса фургона уже крутились вхолостую над придорожной канавой. Водительская дверь распахнулась, и водила, истерически хохоча, показался на подножке. Он махал Диккенсу руками и что-то кричал. Из магазинчика выскочили несколько человек в униформе — наверное, сотрудники заправки. Вдали послышалась сирена. Диккенс вдруг остановился и оглянулся назад. Я опустил голову как можно ниже и отполз в самую середину куста. Бугай держал в объятиях своего дружка, который все так же хохотал, орал и булькал. Диккенс постоял минуту, затем медленно направился в сторону красного фургона. Он старался выглядеть так, как будто суматоха его вообще не касается. Он сел в фургон, завел двигатель и медленно вырулил с заправки. Бугай что-то крикнул ему вслед, но Диккенс не остановился. Он глядел прямо перед собой — лицо его оставалось бесстрастным и ясным. Я наблюдал за ним, пока он не исчез за поворотом.

К этому времени к заправке подъехала полицейская машина. Бугай спохватился и попытался бежать, но из какой-то машины выскочил здоровенный мужик, схватил бугая за шею и ловко швырнул его, так что тот врезался в деревянный столик для пикника. Что-то мерзко хрустнуло, как будто ветка сломалась. Он заорал и схватился за ногу, и тогда здоровяк пнул его в бок. После этого бугай замолчал и больше не шевелился. Второй водила валялся на земле, умирая от смеха. Полицейский сел ему на живот, застегнул на запястьях наручники и попытался поднять, но в этот момент того снова вырвало — неудержимой желтой струей, дугой прочертившей воздух. Полисмен отпрыгнул в сторону, заорал «мать твою!», поскользнулся и повалился рядом. Из-за поворота с воем вылетела пожарная машина, визжа тормозами и оставляя черные следы на асфальте, остановилась рядом, и из нее выскочила целая бригада пожарников, которые тотчас же принялись разматывать шланг. Тогда я встал и отправился вниз к дороге.

Я шел не оглядываясь. Я запретил себе думать, выбросил из головы сумасшедший хохот обдолбанного водилы, угрозы Диккенса, визг сирен и крики боли. Я сосредоточился на шагах — мелких, но решительных. Надо идти вперед. Вперед, вперед. Запястья саднило, ноги болели, голова раскалывалась, но я не обращал внимания на боль. Не обращал внимания ни на что, кроме собственных шагов. Мои шаги становились все более твердыми, размеренными и свободными.

Пройдя с милю, я подошел к перелазу через каменную изгородь. Оттуда тянулась тропинка, и я отправился дальше по ней через поле. Я представления не имел, где нахожусь, но, оглядевшись, заметил вдалеке крыши домов. Солнце стояло высоко, тени почти не было. За моей спиной дорога змеилась на восток, а к северу на самом горизонте огромным глазом блестело море. Пели птицы, в небе неслись редкие высокие облака, блестели проезжающие по дороге машины. Здесь я был чужаком, я и сам это чувствовал. Если бы кто-нибудь увидел меня тут, то, наверное, принял бы за бродягу или за призрака, потерянную душу, заблудившуюся на краю неба и земли. В любом случае встречаться с местными жителями мне не хотелось. Я нашел укромное местечко около изгороди и улегся отдохнуть. Мне всего трясло, я ощущал, как адреналин проносится сквозь мышцы. Я закрыл глаза и сразу же уснул. Не знаю, сколько времени я проспал, но проснулся я от ритмичного чавканья и хлюпанья, раздававшихся у меня над ухом. Я с трудом открыл глаза и наткнулся взглядом на любопытные коровьи морды. С полдюжины телок столпилось около меня, пережевывая жвачку и роняя слюни на траву. Я пошевелился и сел, и они сразу же отпрянули, а когда я встал, бросились врассыпную. Я немного постоял, пытаясь сориентироваться, — тени сильно выросли, значит, было уже далеко за полдень. На горизонте вновь собирались облака. Я заметил человека, идущего по тропе через поле, и по привычке бросился на землю, затаившись в высокой траве. Напрасно. Тот человек был обычным фермером, и до меня ему не было никакого дела — он просто выгуливал свою собачку.

Я унял дрожь в ногах, направился в сторону деревни и через час уже подходил к ней. Называлась она Ведмор, тихое место с парой дюжин симпатичных каменных домиков, сонная собака валялась прямо посреди дороги. Проходящая мимо женщина с корзинкой остановилась и вежливо сказала:

— Добрый день!

— Подскажите, пожалуйста, который час?

— Половина четвертого.

— Спасибо.

У меня была пара фунтов в кармане, и я зашел в магазин, купил пирожок и бутылку минералки и сел обедать на автобусной остановке. Солнце припекало, пирожок показался мне страшно вкусным, а когда подошел автобус, я взял билет до Уэлса, сел на заднее сиденье и стал смотреть в окно на пролетающие мимо пейзажи. Через какое-то время утренние переживания немного улеглись и как-то отошли на второй план, и я смог ощутить себя обычным туристом, путешествующим по стране, — тихим, мирным человеком с пирожком в желудке и улыбкой на губах, наслаждающимся ласковым вечерним солнцем.