Таким образом, первоначальное превосходство сил на стороне русской армии, благодаря полнейшей пассивности её вождей, обратилось решительно в сторону японцев, потому что в то время, когда японцы успели усилиться 6-ю пехотными дивизиями и отдельной артиллерийской и кавалерийской бригадами, на стороне русских последовал незначительный прирост сил ввиду того, что перевозка войск н течение мая совершенно остановилась и к началу июня успели подвезти только 4-й Сибирский корпус (2-я и 3-я Сибирские пехотные дивизии) под начальством генерал-лейтенанта Зарубаева и Сибирскую казачью дивизию генерал-лейтенанта Симонова. Кроме того, 9½ батальонов 1-й Сибирской пехотной дивизии были перевезены в Ляоян и Мукден. Что касается числа тактических единиц, то на стороне русских войск всё ещё было превосходство в силах, около 35 батальонов и 60 сотен; но в отношении числа орудий решительный перевес был, во всяком случае, на стороне японцев.
Вот в это-то время, в начале июня 1904 года — единственное время за всё продолжение войны, когда превосходство сил было не на стороне русских, — ген. Куропаткина против его воли принуждали к наступательным действиям…
Едва только наместник прибыл в Мукден, как он скоро возвратился к своей первоначальной точке зрения, выраженной им ещё в начале войны, относительно ведения операций и в письмах и телеграммах стал требовать от командующего армией проявления большей инициативы и решительности в действиях, на что, как мы видели выше, у него не хватило твёрдости воли настоять при личном свидании с Куропаткиным. Уже 11-го мая, т.е. только 5 дней спустя после своего свидания с Куропаткиным в Ляояне, где он выказал себя отчасти склонным ко взглядам командующего армией, он в длинном письме к Куропаткину старается доказать ему, что положение на театре войны, вообще, нельзя признать затруднительным, и обращает его внимание на последствия, которые вызвало бы отступление русской армии от Ляояна — именно «окончательную потерю престижа на Дальнем Востоке, потерю Порт-Артура, вероятную гибель флота и т. д.». Поэтому адмирал Алексеев в заключение своего письма выражает уверенность, что «славные войска Манчжурской армии сумеют оказать решительное сопротивление противнику при его выходе из гор в равнину, а после прибытия подкреплений из Европейской России перейдут тотчас же в победоносное наступление».
Пока, в данное время, со стороны наместника не выражалось никаких опасений за участь Порт-Артура, напротив, адмирал Алексеев выражает уверенность, что крепость на долгое время, наверное, прикуёт к себе сильную японскую армию. Но как только командующий армией в своих ответных письмах указал на «возможность отступления до Телина и даже далее, обусловливая это отступление необходимостью «исполнить волю Государя, указавшего на сосредоточение армии как на ближайшую задачу», то наместник снова поднял вопрос о необходимости оказать поддержку Порт-Артуру, указав при этом, что Государь Император сам в своей телеграмме от 10-го мая затронул вопрос об опасном положении крепости, которая едва в состоянии будет продержаться 2-3 месяца, но что отступление от Ляояна отдалит выручку Порт-Артура на несколько месяцев.
Трудно было, строго говоря, в присланной из Петербурга телеграмме усмотреть возбуждение вопроса о выручке Порт-Артура[ 3 9], но адмирал Алексеев воспользовался определённостью этой телеграммы, чтобы истолковать её в желательном для себя смысле. Находясь в Порт-Артуре, он, ввиду надвигающейся опасности и нерешительности в командовании войсками на театре войны, вынес впечатление, что как крепость, так и флот будут не в состоянии оказать продолжительное сопротивление атакам неприятеля, поэтому он считал необходимым скорейшую их выручку посредством наступления полевой армии. Во время своего личного свидания с Куропаткиным ему не удалось настоять на осуществлении своих взглядов, потому что командующий армией мог с полным правом возразить ему, что он, наместник, совершенно меняет свой взгляд относительно обороноспособности Порт-Артура, поэтому он сам должен нести ответственность за последствия такого оборота дела, если снабжение крепости, на котором Куропаткин упорно настаивал ещё в начале войны, окажется теперь недостаточным, чтобы оказать неприятелю продолжительное сопротивление. Вот почему наместник начал действовать за спиной петербургских властей и в своих настояниях перед Куропаткиным о необходимости идти на выручку Порт-Артура прикрывался волей Государя.
Снова обозначилось противоречие во взглядах наместника и командующего армией, которое обострялось всё более и более. Нет сомнения, что неясность отношения между адмиралом Алексеевым и генералом Куропаткиным значительно затрудняла для последнего командование войсками. Ответственность за ведение операций лежала на командующем армией; между тем, в телеграмме из Петербурга наместнику Алексееву снова подтверждалось, что ему предоставляется полная свобода в направлении военных действий.
Сколько-нибудь самостоятельный полководец на месте Куропаткина, так или иначе, покончил бы с таким положением. Но Куропаткин, точно также, как и Алексеев, в своих телеграфных сношениях с Петербургом старался склонить в пользу своих взглядов руководящие круги Петербурга. Со своей стороны петербургские власти, несомненно, вредили успеху дела тем, что вмешивались в разногласия Куропаткина и Алексеева, вместо того, чтобы возложить всю ответственность на одного из них. Ещё хуже было то, что неопределённость решений, исходивших из Петербурга, давала возможность и Куропаткину и Алексееву понимать всё по-своему, а это ещё больше увеличивало трения между ними.
Как ни симпатичными представляются настояния Алексеева и его требования о переходе к активным действиям, нельзя не обратить внимание на то, что эти настояния исходили не из оснований стратегической обстановки, не ввиду необходимости, вообще, захватить инициативу в свои руки, чтобы предписывать свою волю противнику, а обусловливались, как это упомянуто было выше, заботой наместника об участи Порт-Артура.
Между тем, адмирал Алексеев перед началом войны, как это доказывает Куропаткин в своем отчёте, утверждал, что Порт-Артурская крепость так сильна, что для обороны её достаточно будет одной дивизии-теперь же, когда крепость даже ещё не осаждена неприятелем, требует её скорейшей выручки.
Достойно внимания, как крепость Порт-Артур с самого начала войны уже стеснила деятельность армии. Удивительно, что Куропаткина гораздо меньше упрекают в том, что он придерживался такого пассивного образа действий, что он предоставил японцам захватить в свои руки инициативу, чем за то, что он с самого начала войны не принял мер к освобождению Порт-Артура.
Такое положение является безусловно неверным. Всякая крепость имеет всегда задачей облегчить действие полевой армии и служить ей поддержкой. Такую же задачу, без сомнения, могла бы выполнить и крепость Порт-Артур, приковывая к себе значительные силы японцев и угрожая в то же время тылу другой части наступающей японской армии. Но какая же цена крепости, которая с первого же шага взывает к помощи полевой армии и связывает все её операции?!
Если ген. Куропаткин считал невозможным перейти к наступательным действиям и по тем или иным причинам не ожидал от них успеха, то выручка Порт-Артура, осада которого должна была быть предусмотрена до войны, никоим образом не должна была служить причиной отказа от раз принятого плана.
Но если забота в данное время о Порт-Артуре не должна была изменить решения командующего армией, то настояние наместника о движении на выручку крепости представляло бы собою незабвенную заслугу с его стороны, если бы только он тотчас же по своем отъезде из Порт-Артура настоял на энергичном и быстром наступлении на юг всеми силами, потому что в то время этого требовала стратегическая обстановка. Нельзя было терять ни одного дня, потому что с каждым днём возрастали силы высадившихся японцев.
Вместо же этого наместник соглашается с доводами Куропаткина, и только неделю спустя, 13-го мая, снова поднимает вопрос о выручке Порт-Артура, причём сделал он это в такой форме что его требование отнюдь не могло быть обязательным для командующего армией. Больше того, получилось положение, которое весьма ярко характеризует русских полководцев: в таком положении, где выигрыш каждого дня имел решающее значение, где во главе действий должен был быть поставлен девиз «быстрота и натиск» («асtivité, асtivité, vitesse») — в таком положении в штабе наместника и командующего армией, вместо того, чтобы действовать, принялись за сочинение операционных планов.
