Это были единственные японские войска, которые к тому времени находились на материке. Во всяком случае, остальная кавалерия других двух дивизий японской армии, гвардейской и 2-й, высадилась в Цинампо только 13-го марта, и только между 18-м и 22-м марта эта кавалерия достигла Анжу; даже тогда кавалерия Мищенко почти вдвое превосходила численностью японскую кавалерию. Поэтому русский кавалерийский начальник едва ли встретил бы какие-нибудь серьёзные затруднения на своём пути, если бы он решился со всем своим отрядом двинуться по направлению на Пхеньян через Ионгшонг — Сунчен — Чианзан, ведя разведку и действуя во фланг двигавшимся на север японским войскам.

Но вместо такого смелого кавалерийского набега, который только и мог дать необходимые разведочные сведения, ген. Мищенко больше всего заботился о прикрытии своего тыла и флангов и в погоне за этим разбросал весь свой отряд, действуя наперекор всем требованиям кавалерийского духа.

Так, по одной сотне было выставлено в русском поселении Ионампо, около устья Ялу, у Видчжу. Точно также по дорогам, ведущим на Сакчжу и Чжангзен, была выставлена одна сотня для связи и, наконец, 4 сотни Уссурийского полка, высланные из Ляояна для поддержания отряда Мищенко и находившиеся тогда в пути, были направлены им на Чжозан и Вивен для наблюдения за дорогой, идущей на Кангко.

Таким образом, при Мищенко оставались 9 сотен, из которых 5 сотен он выдвинул 12-го марта к Пакчену, а с остальными 4-мя сотнями Мищенко к тому же времени прибыл в Сенчен. Здесь он оставался бездеятельным из-за слабой японской заставы, находившейся в Анжу, и не делал никакой попытки действовать на флангах противника или силой выбить его оттуда.

Все донесения высылавшихся вперёд казачьих разъездов основывались поэтому только на показаниях местных жителей, так что Мищенко пришёл к выводу, что в Пхеньяне сосредоточена вся 1-я японская армия в составе 4-х дивизий, выславшая вперёд свою заставу в Анжу.

15-го марта Мищенко сам, во главе одной сотни, предпринял разведку против Анжу. Разведка не имела никакого успеха, потому что японцы не показывались, так что определить их силы оказалось невозможным. Видели, что в окрестностях Анжу возводятся мосты. Удовольствовались сведениями, добытыми от местных жителей, которые показали, что в Анжу находятся 3,000 японцев и, кроме того, другие японские войска находятся в пути из Пхеньяна в Анжу. Правда, были высланы ещё другие разъезды и отдельные сотни против Анжу, но все они никаких сведений о противнике добыть не могли, так что положение японцев всё-таки оставалось невыясненным. Ген. Мищенко затем ещё более разбросал свой отряд, выслав 2 Уссурийские сотни в Куйзенг, опасаясь обхода неприятеля со стороны Пакчена в северном направлении.

17-го марта Пакчен был занят японским разъездом, а 19-го марта китайские шпионы донесли ген. Мищенко, что 3 японских эскадрона прибыли в Пакчен и что 300 кавалеристов высланы из Анжу в Ионгпионг. Несмотря на то, что русской кавалерийский начальник, при всей разброске своего отряда, всё ещё располагал 9-ю сотнями вместе с теми двумя, которые он выслал в Куйзенг, он всё же ничего не предпринял, чтобы проверить полученные им донесения и чтобы оттеснить назад слабые силы японской кавалерии.

Сам Мищенко в это время доносил, что «бездеятельность противника, особенно его кавалерии, вызывает удивление». Вместо того, однако, чтобы использовать эту пассивность неприятеля Мищенко считал, что он доставил уже много сведений и что пора ему отступить назад через Ялу…

27-го марта, когда высадка 1-й японской армии близилась к концу у Цинампо и, следовательно, для русского кавалерийского начальника было особенно важно проявить усиленную разведывательную деятельность, конный отряд Мищенко как раз должен был перейти на Манчжурский берег реки Ялу. Всё было уже готово для отступательного движения, когда находившийся в Сенчене вместе со своим сосредоточенным отрядом ген. Мищенко получил через генерала Кашталинского телеграмму от нового начальника штаба ген. Жилинского, адресованную на имя исполнявшего должность командующего армией.

В этой телеграмме от 22-го марта указывается, что по мнению наместника «все предприятия конницы ген. Мищенко носят характер чрезмерной осторожности, граничащей с нерешительностью. Его превосходительство требует, чтобы внушить генерал-майору Мищенко воспользоваться всеми случаями для более энергичной деятельности против неприятельской кавалерии; для этой цели у него имеются достаточные силы, чтобы оттеснить и уничтожить неприятельскую конницу». Со своей стороны ген. Линевич прибавляет к этой телеграмме, что он сожалеет, что «Мищенко до того времени не успел окончательно вымести вон японцев».

В ответ на эту телеграмму, как говорят, Мищенко выразился: «хотят крови». Что касается командующего армией, то Мищенко ошибался, так как ген. Линевич действительно хотел «вымести вон» японцев, но опасался жертв, как это вполне доказывается всеми его предшествующими распоряжениями относительно кавалерии, а что касается существа дела, то требование наместника настолько понятно, что надо удивляться, как Мищенко находил в этом что-то особенное; без крови, конечно, никакая цель на войне достигнута быть не может.

26-го марта ген. Мищенко собрал всех офицеров своего отряда и обратился к ним со следующими словами: «Мы направляемся назад через Ялу и должны наш поход в Корею закончить боем, чтобы дать японцам хороший урок… Японская кавалерия, по-видимому, избегает боя, но мы заставим их принять бой, чтобы она могла испытать силу наших клинков»…

27-го марта Мищенко снова направился из Сенчена на Квангзан, откуда он 28-го числа предпринял разведку по направлению на Пакчен. Получив донесение, что 4 японских эскадрона стоят в 5-ти километрах от Тенгчжу, Мищенко оставил одну сотню Аргунского полка в Сенчене, а с 6-ю сотнями, по 3 от 1-го Читинского и 1-го Аргунского полков, двинулся на Тенгчжу, занятый несколькими японскими пехотинцами и 1-м эскадроном кавалерии.

Вместо того, чтобы оставить эту деревню в стороне и преследовать свою главнейшую цель, разведывание противника у Пакчена и Анжу, Мищенко решил, не считаясь со свойствами кавалерии, овладеть этим пунктом. Сотни спешились, заняли высоты, окружающие эту деревню, и вступили в очень продолжительную перестрелку с японцами, так что через полчаса два японских эскадрона спешно прибыли из Казана, и им удалось ворваться в деревню. Ещё через час показалась также и неприятельская пехота, — по русским сведениям около 4-х рот. С потерей З-х казаков убитыми, 4-х офицеров и 12-ти казаков ранеными, отряд Мищенко двинулся в Вунхин, откуда через несколько дней отступил назад в Сенчен[ 2 ¹].

Этим закончилась деятельность русской кавалерии. Кровь, в конце концов, была пролита, но совершенно бесцельно для задачи кавалерии, которую она должна была выполнить.

Никаких разведочных сведений относительно положения дел в Корее, сил и расположения противника, его намерений и планов кавалерия не доставила. Все её сведения, которые она доставляла, базировались исключительно на допросах местных жителей и донесениях шпионов, а для таких сведений кавалерия является совершенно излишней.

Несмотря на все эти ничтожные результаты по разведывательной деятельности кавалерии, высшее начальство, а также и кавалерийские командиры были преисполнены главной заботой — беречь кавалерию, чтобы использовать её в дальнейшем. 29-го марта отряд Мищенко сосредоточился в Сенчен, и здесь он получил «заслуживающее доверия» известие, что Куйзенг занят японским отрядом из 400 человек кавалерии с пехотой и 5-ю орудиями. Хотя на самом деле в Куйзенге не было ни одного японца, обстоятельство это, тем не менее, дало повод Мищенко распорядиться о движении назад на Ялу с целью переправиться на Манчжурский берег.

«Имея в виду, что лучший образ действий не подвергнуться опасности обхода заключается в том, чтобы идти навстречу угрожающему противнику, я немедленно направляюсь с 8-ю сотнями по направлению на Куйзенг, откуда двинусь прямым путём на Видчжу», — так доносил Мищенко 29-го марта. Конечно, это не есть лучший образ действий, в особенности, когда собственное воображение создаёт всевозможные страхи. Единственное и лучшее средство предохранить себя от угрожаемых обходов противника — это проявить в отношении его энергичнейший образ действий, поставив его в такую зависимость от себя, чтобы он исчерпал все свои силы в отражении ударов с нашей стороны, и таким путём принудить его отказаться от собственной цели.