— Но зато технология лучше.

— Это, — Бенни махнул рукой в сторону монитора, — в случае с Мюллером нам не поможет. Не думаю, что он облегчил нам задачу, остановившись в большом отеле.

— А почему нет? Уже многие годы за ним не было слежки. Частное лицо, путешествует под чужим именем, где лучше всего спрятаться, как не в крупном отеле, в котором полно постояльцев?

Бенни помолчал в раздумье.

— Может, ты и прав. Хотя мой опыт говорит, что привычки людей с годами не меняются. Они могут изменить модель поведения, но не настолько, чтобы ее нельзя было определить. Старые нацисты не останавливаются в отелях.

— А где они останавливаются?

— У знакомых, если они есть. И в таком случае мы его не найдем. Я давно уже не следил за этими ребятами, а здесь тем более, но я знаю две маленькие скромные гостиницы, которыми владели пожилые немецкие леди. Одна находится в Бруклине, вполне возможно, что ее уже нет, другая — в Виллидже. Оттуда я бы и начал.

— И начнешь?

— У меня есть некоторые условия.

Андреас вздохнул. Он готов заплатить царский гонорар, лишь бы никто не выдвигал ему никаких условий. Но с Бенни нельзя обращаться, как с каким-то наемным частным детективом — они с ним играли на равных.

— Я слушаю.

— Что ты собираешься делать после того, как найдешь его?

— Это не условие, это вопрос.

— Одно определяет другое. Мне нужно знать. — Бенни не мигая смотрел на Андреаса, пока тот безуспешно пытался сформулировать ответ. — Мой друг, — сказал Бенни, откинувшись на стуле, — а ты сам-то знаешь, зачем он тебе нужен?

— У меня есть к нему вопросы, если, конечно, удастся заставить его на них ответить. Кроме того, мне надо понаблюдать за его действиями.

— Когда-то у тебя были более решительные планы.

— Я был моложе. Бенни, он не несет ответственности за твоих родителей. Он там только воровал. Это все, на что он был способен.

— Может, это и так, но его действий это не извиняет. Я видел ордера на арест, подписанные его рукой. Он был замешан. Плюс к этому твоя история — причин достаточно.

— Причин для чего? Да скажи мне наконец свои чертовы условия.

Из окон донесся отдаленный вой сирен. В соседней комнате раздался женский смех. Андреас чувствовал, как возраст и усталость придавливают его к стулу.

— Для начала — мне не нужны твои деньги. Или мы делаем это вместе, или я вообще в это не влезаю. Я нахожу его, мы наносим ему визит. В моем присутствии он будет лучше отвечать на твои вопросы.

— А потом?

Бенни пожал плечами:

— Если обстоятельства позволят, мы от него избавимся.

— На этот раз я приготовила свежий кофе.

Она умела произвести впечатление спокойной уверенности в себе, Мэтью это сразу понял, но сейчас ее метание между кухонными столами выдавало ее нервозность. Был ли он этому причиной? Но почему? Скорее всего причиной были те путаные сведения об унаследованной ею иконе, которые он на днях сообщил ей, чтобы помочь подготовиться к продаже. Он брел вдоль озера, почти не чувствуя резкого ветра, не замечая затухающего золотого света на воде, обгоняющих его бегунов, забрызганных грязью. Его чувства были притуплены картинами, рисовавшимися в воображении: слепой пастух, вдруг увидевший свет; вдовы в черных накидках, стоящие на одеревеневших коленях, открывающие свои печали Матери и уходящие от нее очищенными, темная комната, заполненная усталыми, изнуренными, безропотно молящимися людьми, которых одно прикосновение, один взгляд превращали в единое целое, пусть даже ненадолго. Лица такие же, как у его деда, его теток и двоюродных братьев и сестер, как у него самого. Слова Майер-Гоффа стучали в его мозгу: «Я видел это собственными глазами». Он чуть было не забыл выйти из парка на Девяностую улицу. Его дорогие туфли были запачканы грязью, а его шаги и сердцебиение неприятно ускорились в тот момент, когда вдали показался коричневый дом Кесслера.

— Спасибо, — ответил он. — В этом нет необходимости.

— Конечно, это не кофе по-гречески. Я не знаю, как его варить.

— Для этого нужен особый помол, как для эспрессо. Лучше пойти туда, где его хорошо умеют готовить.

— А вы знаете такое место?

Ана поставила две кружки на стол и села наискосок от него. Ее лицо по-прежнему казалось усталым, хотя за этой усталостью проглядывала сила. Она хорошо держалась.

— Я знаю несколько мест.

Он был настолько уверен, что за этим последует вопрос, где эти места и не сходит ли он туда с ней, что даже смутился, когда она этого не спросила.

— Спасибо, что зашли, — глядя в кружку, сказала она. В ее голосе послышались деловитые нотки. — Я знаю, что заманила вас возможностью еще раз посмотреть на икону. Но вам придется заплатить за это, обсудив со мной некоторые вопросы. Неофициально. Насколько я понимаю, вы соблюдаете ваши обязательства по отношению к музею.

— Буду рад вам помочь.

— Вы можете сказать, насколько серьезны намерения музея?

— Безусловно, мы заинтересованы. Однако я затрудняюсь сказать, насколько сильна эта заинтересованность.

— Вы имеете в виду, что это будет зависеть от цены?

— Это тоже имеет значение, конечно. Икону должен увидеть главный смотритель моего отдела. И директор.

— Значит, я не с вами буду обсуждать сделку?

— Я буду участвовать в обсуждении, но окончательное решение будет приниматься на более высоком уровне.

— Жаль, — уныло произнесла она. — Мы с вами вроде неплохо поладили.

Он нервно засмеялся. Она была настолько прямолинейна, и в то же время ее настроение так стремительно менялось, что он никак не мог ее раскусить.

— Вы могли бы настоять на этом. Иногда такие вещи случаются. Как-то к нам обратилась одна эксцентричная пожилая дама, так она соглашалась беседовать только со старшим юрисконсультом, потому что он закончил тот же университет, что и ее покойный супруг.

— Превосходно.

— Директор так не думал.

— Может, и мне так поступить? Это поможет вашему служебному росту?

— Знаете, — ответил он осторожно, — наверное, вам лучше предоставить вести дела с музеем вашему адвокату.

— Мой адвокат — парень непростой. Может с завязанными глазами ограбить обе стороны.

— Может, вам нанять адвоката, которому вы сможете доверять?

— Я думаю, я ему доверяю. — Она отвела взгляд, прежде чем сделать глоток кофе. — Он проработал на Кесслера тридцать лет и знает все секреты. Я не смогла бы избавиться от него, даже если бы захотела.

— Вы уже подумали о цене?

— Он подумал. На мой взгляд, высоковата, но если икона действительно такая редкая, как вы говорите, то, может быть, и нет. Конечно, мне бы хотелось, чтобы вы назвали реальную цену.

— Жаль, что я не могу вам ее назвать. Цена определяется рынком.

— Но мы не сверяемся с рынком.

— Не поверю, что ваш адвокат не прозондировал почву.

— Вы думаете, нам следует закинуть удочки?

— Это будет совершенно естественно.

— Поговорить с этими сутенерами, толкущимися на аукционах? — резко проговорила она. — Они пообещают солнце, луну и звезды в придачу.

— Они могут их достать.

— Что вы пытаетесь мне этим сказать, Мэтью? Чтобы я обратилась к какому-нибудь богатому коллекционеру?

Она пристально взглянула на него, и он почувствовал угрызения совести.

— Честно говоря, я думаю, это было бы ужасно. В смысле ужасно не для вас.

— Не говорите ерунды.

— Просто сама мысль о том, что эта икона будет спрятана от людей, висеть на стене чьего-то дома…

— Как сейчас, — добавила она.

Он медленно выдохнул:

— Да, как сейчас. Это была бы печальная участь. Она должна находиться там, где ее смогут увидеть люди.

— В музее?

— Выбор в пользу музея был бы самым очевидным.

— А музей сможет уделить ей то внимание, которого она заслуживает?

Опять вопрос, который он уже слышал от Фотиса, и опять он не нашел на него лучшего ответа.

— Вы можете оговорить условия в договоре продажи. Это обычная практика.