Из коридора раздались чьи-то голоса, и Андреас заставил себя встать. Одну за другой он быстро приподнял остальные картины, убедившись, что и за ними ничего нет, и после этого направился к двери. Только сейчас ему пришло в голову, что надо было не обращать внимания на указания суперинтенданта и запереть входную дверь.

В квартиру, улыбаясь, вошел моложавый светловолосый мужчина в кожаном пиджаке и темных очках. Тот самый, который преследовал его сегодня. Вполне вероятно, подумал Андреас со страхом, это тот самый голландец, который ранил Бенни. Чтобы выйти из комнаты, нужно пройти мимо голландца, а у того наверняка великолепная реакция.

— Господин Спиридис, извините за опоздание. Вероятно, вы уже обследовали квартиру, и я вынужден просить вас потерпеть, пока мы сделаем это еще раз. Повернитесь, пожалуйста.

Андреас отбросил руку, которая потянулась к его плечу, но не успел увернуться от последовавшего удара в живот. Это был не сильный удар, иначе он уже валялся бы на полу, хватая воздух ртом, как рыба. Слабость удара была почти оскорбительной: его было недостаточно, чтобы убить старика, но вполне хватило, чтобы тот, задыхаясь, осел на колени. Перед глазами у него плясали черные пятна, пока опытные руки светловолосого ощупывали его в поисках оружия, которого, конечно же, не было.

— Мы очень в себе уверены, понятно, — пробормотал светловолосый, выпрямляясь и помогая Андреасу подняться на ноги. — Послушайте меня, пожалуйста. Ничего не стоит выключить вас навсегда. Мне известны ваши привычки, поэтому я готов ко всему, что бы вы ни предприняли. Сидите тихо и не дышите.

Уже присев, Андреас заметил, что в квартире находится еще один человек — старше его, в теплом пальто, похожем на его собственное. Он увидел тонкие губы, голубые глаза навыкате, и тут же время сжалось, прожитые годы отпали мертвой чешуей. Их внешность казалась не более чем морщинистой оболочкой, в которой заключались молодые люди, которыми они когда-то были и в чем-то еще оставались. И не имело значения, что этого человека он видел вблизи всего три или четыре раза — пятьдесят шесть лет назад. Андреас сразу же узнал Мюллера. Старый немец пристально смотрел на него без всякого выражения на лице.

— Дель Каррос, — почему-то произнес Андреас.

— Если вы предпочитаете это имя, — ответил Мюллер. Время изменило его голос, а годы странствий стерли акцент. — Надеюсь, Ян не слишком грубо с вами обошелся?

Андреас хотел было ответить, но сбившееся дыхание не позволило ему это сделать. Он знал, что за шоком последует страх, но надеялся сохранить ясность мысли и хотя бы видимость спокойствия. Он понимал, что голландец мог легко расправиться с ним и, наверное, в конце концов так и сделает, и боялся: нет, не боли, он боялся опозориться. Сейчас его спасением было молчание. Он не должен вести себя вызывающе, но и льстить тоже не надо. Надо тянуть время и надеяться на случай.

Ян быстро обыскал комнату, проверив те места, которые уже осмотрел Андреас. Подойдя к нему вплотную, чтобы достать пейзаж со стены, голландец даже извинился. Некоторое время они с Мюллером рассматривали внутреннюю поверхность картины.

— Она была здесь, — наконец сказал немец, посмотрев на Андреаса. — Интересно, где она сейчас?

Вопрос, написанный на этих двух лицах, почему-то разозлил его.

— Какого бы черта я здесь делал, если бы знал, где она?

Немец понимающе кивнул:

— Я думал, вы с ним, с Драгумисом, заодно, но теперь понимаю, что это не так. Он опять вас предал, да?

Этот идиот ничего не знал, понял Андреас; вот и хорошо, пусть и дальше идет по ложному следу.

— И все-таки, — продолжал Мюллер, — вы знаете Драгумиса лучше, чем кто-либо другой. Наверное, вы можете предположить, каков будет его следующий шаг или где он может быть сейчас.

Андреас неопределенно покачал головой. Пусть Мюллер думает что хочет. Это было невероятно — вот он, Мюллер, стоит перед ним — и даже как-то нереально.

— А если не вы, — продолжал Мюллер, — то, возможно, ваш внук. Может быть, он знает. Может быть, он со своей подружкой что-то утаил от вас? Как вы думаете? Вам по-прежнему нечего сказать? Почему-то мне кажется, что вы втроем могли бы сложить все эти обрывки вместе.

«Будь осторожен», — подумал Андреас. Именно сюда, на эту почву, он меньше всего хотел ступать.

Сидя с безучастным видом, Ян что-то прошептал Мюллеру.

— Да, — согласился тот. — Пора идти. Здесь мы больше ничего не добьемся. Вы пойдете с нами, капитан. Мы дадим вам время поразмыслить о том, чем вы сможете нам помочь.

Выхода не было — приходилось подчиниться. По крайней мере теперь он будет знать, где они живут. Голландец опять помог ему подняться на ноги и встал у него за спиной. Мюллер вышел из дверей первым.

— Осторожней с этим суперинтендантом, — сказал Андреас. — Он вор.

В ответ Ян лишь засмеялся.

— Нам нужно поговорить, господин Спиар. Это не терпит отлагательства.

Ана возражала против его поездки в город. Даже его родители, почти ничего не знавшие о том, что происходит, пытались ему воспрепятствовать. Но на работе его не будут ждать вечно. Начальник отдела, Невинс, с пониманием отнесся к его длительной отлучке, но старший юрисконсульт хотел с ним встретиться, чтобы поговорить об иконе. После этого Мэтью вполне могли перевести на испытательный срок или временно отстранить от должности. Он пообещал Ане, что прямо из метро отправится в музей, не будет никуда заходить и вернется как можно раньше. Но, прочитав бумаги, которые Кэрол оставила ему в конверте на столе, он уже не мог думать о работе. Любопытные взгляды и расспросы коллег заставили его искать убежища в тишине крыла, посвященного мусульманскому искусству. Там, перед огромным, во всю стену, михрабом — местом для моления, — привезенным из Ирана, и нашел его священник.

— Отец Джон.

— Пожалуйста, называйте меня Иоаннес. Вы сказали мне, что вы грек.

В свете, отражавшемся в тысяче бирюзовых плиток, лицо священника казалось бледным, болезненным. На этот раз он уже не улыбался. На лице его была написана озабоченность и отчаянное желание эту озабоченность скрыть.

— Да, я это говорил, — сказал Мэтью. — Только вот интересно почему. Конечно же, я американец. Вам кто-то сказал, что я здесь?

— Один из ваших коллег. Не расстраивайтесь, люди охотно отвечают на вопросы священника. Видимо, вы часто сюда приходите. Я понимаю почему: здесь очень красиво.

— И тихо. Жаль, что византийские залы еще не закончены. А я пересекаю границы и перехожу от одной религии к другой.

— У православных и мусульман много общего. Это может отрицать только глупец. Вы прочитали материалы, которые я вам оставил?

— Да.

— И что же?

— Я вышел из игры. Она слишком опасна для любителей. Люди уже пострадали.

— Люди были убиты. И еще будут убиты.

— Возможно, но я ничего не могу поделать. Разве что рискнуть стать одним из них. И вы тоже, отец. Этим ребятам все равно, кого убирать с дороги. Священники погибали и раньше.

— Меня не это волнует. И я не прошу вас рисковать собой, я прошу лишь ответить на несколько вопросов. Вы знаете, где сейчас находится ваш крестный?

— Нет.

Иоаннес оценивающе смотрел на него несколько минут. Несмотря на то, что это было чистой правдой, Мэтью почувствовал себя неуютно под его взглядом.

— И вы не догадываетесь, где он может быть?

— Послушайте. Ну что вы сможете сделать? Вы считаете, что вам удастся сберечь икону? Надеетесь, что увезете ее в Грецию и вам никто не помешает? Вы уверены, что ваша коррумпированная церковь действительно сможет сохранить эту икону?

Лицо священника оставалось спокойным. Похоже, он не обиделся на эти резкие слова.

— Я не уверен, что могу ответить на ваши вопросы, но разделяю ваши опасения. Поэтому я считаю, что необходимо более разумное решение. Обсудим его здесь или найдем более уединенное место?

Мэтью оглянулся, но ничего не увидел. Что-то в словах священника задело его; он почувствовал, что об этом действительно стоит поговорить. Где? В каком кафе будет достаточно спокойно и безлюдно?