Папа рассказывал мне, что учился врачеванию в Португалии.

Он жил там в семье и работал у еврея-колдуна, который держал аптекарскую лавку. Он узнал все о европейских травах и их целительных свойствах. Он даже ездил в Англию к человеку по имени Дженнер, который придумал способ, как предотвратить оспу.

Миссис Холли надеялась, что папа снова спасет ее мужа, хотя на этот раз тому было хуже, чем когда-либо. Я помню как она говорила своим хриплым голосом:

— Надеюсь только на тебя, Сэмюэл, и больше ни на кого.

Так звали моего папу — Сэмюэл. В Африке его звали Тсамма — так называется дыня, которая там растет. Имя поменял ему хозяин в Виргинии.

Больной хозяин лежал в своей комнате, и на плантации стало легче дышать. Мы почти поверили, что за нами не следят, хотя, разумеется, и надсмотрщик, и черные десятники только и ожидали от нас малейшего признака усталости, чтобы обозвать нас ленивыми ниггерами и потащить к бочонку для порки. Но все равно мне начало казаться, что, если только Хозяин оставит меня в покое, со мной больше ничего плохого не случится.

Вечером двадцатого сентября, когда часы в чайной комнате пробили девять раз, я, как полагалось, постучала в дверь Большого Хозяина Генри, чтобы дать ему стакан горячего лимонада.

Последние десять дней стряпуха Лили готовила этот лимонад для Хозяина каждый день, в точности, как велел мой папа. Его делали из лимонов, растущих на плантации ниже по ручью, с медом, который папа собирал из своих ульев в лесу и на лугу. У него было особое разрешение ходить туда и собирать мед.

Однажды Хозяин сказал мне, что израильтяне жили в пустыне, питаясь только медом и лимонами, поэтому он и пил такой лимонад. Вообще Большой Хозяин Генри должен был все это знать, потому что его отец был в Чарльстоне пастором. Но к десяти годам я прочитала Ветхий Завет от корки до корки и ни разу не встретила упоминания об этом. Поэтому я поняла, что он сам придумывает себе Библию. Собственно, так поступают все белые, даже если цитируют ее правильно.

— Ты можешь запомнить слова, не понимая, что они на самом деле означают, — говаривал мой папа.

Так что я постучалась, мне велели войти, и я поставила стакан на тумбочку Хозяина, не глядя на него, потому что не хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Но я слышала его свистящее дыхание. Потом я выскользнула из комнаты. Через час его жена пришла пожелать ему сладких снов и обнаружила, что дверь заперта. Она позвала его, но ответа не получила. У Хозяина был один ключ от комнаты. Второй хранился в прикроватной тумбочке его жены.

Обезумев, она побежала за ключом, хотя по-настоящему боялась воспользоваться им. Она не хотела обнаружить своего мужа мертвым, не хотела увидеть его призрак, парящий над телом.

Миссис Холли очень боялась темноты, потому что однажды ее мама увидела, как из ее кроватки поднимается привидение и вылетает в окно; поэтому она крикнула, чтобы мой папа пришел из кладовой и отпер дверь. К этому времени Лили, кухарка, сообщила надсмотрщику мистеру Джонсону, что в Большом Доме что-то случилось.

Папа долго шел к миссис Холли, потому что он плохо ходил: Большой Хозяин Генри перерезал ему ахилловы сухожилия за год до моего рождения. Но она больше никому, кроме папы, не доверяла.

В тот момент, когда папа отпирал дверь в спальню Хозяина, в Большой Дом ввалился мистер Джонсон и с грохотом помчался вверх по лестнице.

— Убери отсюда свои костлявые черномазые руки, Сэмюэл! — заорал он и выдернул ключ из папиной руки.

Мой папа сказал ему «спасибо» — он всегда благодарил людей в очень странных случаях.

Все домашние рабы, и я в том числе, столпились у подножья лестницы, слушая адские вопли миссис Холли. Лили и ее внук Горбун, который помогал накрывать на стол к ужину, молились, чтобы ничего не случилось. Но не дайте себя одурачить — конечно, они молились о том, чтобы сердце Хозяина продолжало биться, но это лишь потому, что боялись — если он умрет, их могут продать другому хозяину с еще более грязными мыслями.

Что до меня, так я изо всех сил надеялась, что он мертв, как безголовый сом, и так сжимала веки, что мне казалось — сейчас из-под них потечет кровь.

Не знаю, помогли мои надежды или нет, но Большой Хозяин Генри был мертв на совесть. Стакан, из которого он пил, выпал из его огромной холодной руки на пол, и меня могли заподозрить в том, что я отравила его, и повесить той же ночью, но у него из шеи торчал нож с деревянной ручкой. Счастлива сказать, что этот нож спас меня от того, чтобы мое тело качалось на дереве. И Лили тоже, потому что лимонад готовила она. Нет, мы его не травили. Лили верила в Божью кару и не стала бы нарываться на Его отмщение. А я, признаться, хотела бы. Я думала об этом каждый раз, как он засовывал в меня свой разбитый стакан.

Как убийца смог заколоть Большого Хозяина Генри и сбежать сквозь запертую дверь, было тайной, которую каждый хотел бы разгадать. От окна спальни Большого Хозяина Генри до земли было двадцать четыре фута, поэтому никто не сумел бы взобраться в комнату или выпрыгнуть из нее без лестницы.

Что до ключей, то один отыскался в кармане сюртука Большого Хозяина Генри, сложенного на стуле в его спальне. Второй ключ лежал в ящике прикроватной тумбочки миссис Холли, которая до того, как нашла тело мужа, два часа раскладывала пасьянсы на своей кровати. Если убийца взял ключ до этого, то как он — или она — вернул его на место в тумбочку, откуда миссис Холли взяла его?

Лестница была надежно заперта в первом амбаре. Крови на ней не было. И рабы, работавшие в поле, не видели никого, кто бы лез в дом. Так что мистер Джонсон велел десятнику привязать к бочонку для порки Кроу. Потом поднял плетку и начал его бить, потому что «этот чертов беспечный черномазый» был личным рабом Хозяина и обязан был его защитить.

Кроу плакал под плетями, как ребенок, потому что кожа, которую сдирали с него и раньше, заживая, покрывалась рубцами и шрамами, и была такой чувствительной, что горела от ударов. Чтобы еще больше унизить чернокожего, мистер Джонсон сплевывал табачную жвачку ему на ноги.

На следующий день Кроу сказал мне:

— Знаешь, Морри, вроде и стыдно так себя вести, но мне казалось, что меня пилили ржавой пилой.

Я обняла его и заверила, что мы все им гордились. И пообещала себе, что однажды они нам за все заплатят. Правда, я еще не знала, как.

Мы молчали во время порки, только считали удары да молились за Кроу. Потом надсмотрщик выдернул из нашей толпы внука Лили, Горбуна. Ему было всего одиннадцать, а мама его умерла. У него были большие черные глаза и самые нежные губы во всем Ривер-Бенде.

— Я всыплю этому мальчишке десять хороших плетей, — сказал мистер Джонсон, — если вы, черномазые, не скажете мне, что произошло вчера вечером. И я буду пороть ваших детей до тех пор, пока кто-нибудь из вас не заговорит.

Лили пронзительно закричала, упала на колени и стала умолять его пощадить мальчика.

Скорее всего, кто-нибудь из нас прекратил бы его муки и назвал имя преступника, если бы мы его видели.

— Позор, позор, позор! — закричала я. — Вы платите за свое место в аду прямо сейчас, мистер Джонсон, прямо сейчас!

— Ты следующая, Морри! — заорал он в ответ. — Очень уж у тебя большой рот! Так что ты получишь двадцать плетей!

Я была в такой ярости, что даже не испугалась. И очень безрассудной от того, что Хозяин и вправду умер. Я решила, что все самое худшее уже позади.

Тогда мой папа сказал, что он никому не позволит сделать мне больно, а мистер Джонсон заорал:

— Заткнись, черномазый, или она получит тридцать!

— Благодарю вас, мистер Джонсон, сэр, — очень вежливо отозвался папа. — Но если вы выпорете мою дочь, я могу пообещать вам очень, очень серьезные последствия, и вряд ли вам это понравится, — улыбнувшись, добавил он.

— Можешь обещать, вот как?

— Безусловно, могу. Я понадоблюсь миссис Холли, если заболеет кто-нибудь из ее детей. А мне потребуется Морри. Здоровая. И Горбун мне тоже нужен целым.