Когда я спустилась обратно на пляж, Макс уже куда-то исчез. Скрыться в этом месте почти негде. Наверху, на валунах, его не было. В воду он в такое время года ни за что бы не пошел, или все-таки мог? Тогда бы я непременно это заметила. Я громко позвала его, но ответа не последовало.

— Ты не видел Макса? — спросила я Юнатана.

— Только что видел, — ответил он. — Там. — Он показал на валуны. Я снова принялась кричать.

Когда я в пятый или шестой раз выкрикнула его имя, в совершенно неприступном месте, на самом верху горы, среди валунов, внезапно возникла его красная кепочка. Он показался, уловив в моем голосе пронзительные нотки испуга.

Увидев сияющее лицо Макса, я так обрадовалась, что даже не подумала о том, как он очутился среди валунов на самом верху.

— Вот ты где! — закричала я, опьяненная материнской любовью.

— Как ты туда забрался? — заорал Юнатан, мысливший более трезво.

Макс лишь рассмеялся.

Затем он опять исчез среди огромных камней. Он так долго не появлялся, что я снова забеспокоилась.

Юнатан бросил спиннинг и устремился к тому месту, где только что появлялся Макс. Но ему тут же пришлось отказаться от этой затеи. Валуны были чересчур большими для того, чтобы он мог взобраться на самый верх. Но если Юнатан, которому девять лет, не в силах туда залезть, как же с этим справился его шестилетний братишка?

— Макс! — закричала я. — Прекрати дурачиться, вылезай! Там опасно! Макс!

В следующий миг где-то совсем рядом раздался смех. Возле моих ног посреди ракушек сидел Макс и заходился от хохота, разбрасывая вокруг себя горсти песка. Я стояла вытаращив глаза. Не может быть!

— Как ты тут оказался? — спросила я.

Юнатан, благодаря богатому опыту, почерпнутому из приключенческих фильмов и компьютерных игр, уже во всем разобрался.

— Ты нашел пещеру! Подземный ход с берега в горы! Подожди, я с тобой!

— Здесь нет никаких пещер, — сказала я.

Ведь мы в детстве столько играли на этом месте. Я знала его как свои пять пальцев.

И дело не только в том, что это было наше излюбленное место для игр. Оно много значило еще по одной причине. Именно тут, на Ракушечном пляже, нашли Майю. Младшую сестру Анн-Мари, которая пропала летом 1972 года. После ее исчезновения мы сюда больше не ходили, хотя до этого бывали на пляже так часто, что я, казалось, знала тут каждый камень, каждое ущелье, каждое изменение в окраске горного лишайника.

Макс залез на ближайший валун, а затем спустился в узкую щель между камнями. Юнатан проследил за ним взглядом и тут же отправился следом.

— Мама, смотри, — прокричал он снизу. — Здесь длинный подземный ход. Отсюда можно проползти в гору. Под камнями. Все видно до самого верха. Я вижу небо. Тут очень здорово.

Я слышала их голоса из-под камней и старалась не нервничать. Мне снова пришлось внушать себе, что валуны держатся на своих местах очень надежно. Если они неподвижно пролежали тут тысячи лет, то, наверное, могут спокойно пролежать и то недолгое время, пока мои сыновья будут под ними ползать. Тем не менее мысль о том, что мальчики находятся под этими грудами камней, меня пугала, и я облегченно вздохнула, когда увидела, что они вылезают из отверстия и машут мне руками с того высокого, неприступного места, где уже раньше появлялся Макс.

Мальчишки несколько раз пролезли по подземному ходу туда и обратно. Я же улеглась на живот на нижний валун и стала смотреть в широкую щель, служившую им лазом. Там виднелись ракушки, разлохмаченное перо чайки и песок. И темное пространство под соседним валуном. Ни за что в жизни я не полезу вниз под эти валуны. Тесные пространства меня пугают.

Юнатан был не прав, это совсем не пещера. Всего лишь ход под валунами, образовавшийся благодаря мелким камням, на которых они держались.

Но почему же мы с Анн-Мари во время наших бесчисленных игр на пляже не обнаружили этот необычный лаз, который мои сыновья отыскали за какие-то пятнадцать минут?

Просто никому из нас даже и в голову не приходило спрыгивать в трещину. Может, смелости не хватало, а может, мы были недостаточно любопытными или недостаточно глупыми, чтобы подвергать себя такой опасности.

Все-таки удивительно, сколько дети тебе всего открывают. Мне часто кажется, что они учат меня куда большему, чем я их.

В следующее мгновение мальчики подняли страшный шум. Через отверстия до меня доносились их голоса:

— Мама! Мы нашли пещерного человека! Скелет!

— Наверное, это какое-нибудь животное, — ответила я. — Может быть, норка. Здесь много норок.

— Смотри! — прокричал Юнатан откуда-то из глубины.

Я подняла взгляд, и в том же самом недоступном месте высунулась голова.

Но на этот раз посреди огромных камней появился не светловолосый улыбающийся мальчик в красной кепочке, а желтовато-коричневый человеческий череп с пустыми глазницами.

Машина у полицейских была новая и ехала мягко и беззвучно. Я сидела на переднем сиденье.

— А где вы работаете? — спросил полицейский, сидевший сзади.

Нам предстоял довольно долгий путь от полицейского участка до местечка Тонгевик, и надо было о чем-то разговаривать. Мы ехали не на полицейской машине, а на самой обычной. Полицейские были одеты в штатское и говорили на бухусленском диалекте.

— Я — научный сотрудник этнологического института, — сказала я.

— И что вы там исследуете?

— Мифы о пленниках гор. Знаете, например, в прежние времена молодых девушек посылали пасти коров на далекие пастбища. И если они там по каким-то причинам исчезали, то люди говорили, что их забрали тролли и держат в плену в горах. Или, если у кого-нибудь начинался психоз и у него менялся характер, люди думали, что этот человек побывал в плену у гор и его буйство — результат колдовства.

Я рассказывала быстро и увлеченно. Если я не знаю, о чем говорить с незнакомыми людьми, я всегда рассказываю о своих исследованиях. Многим это оказывается интересно. Я рассказываю об этом попутчикам в поездах, соседям на многолюдных застольях и приятелям моих детей. Истории о горных пленниках всегда пользуются успехом.

— Подобные мифы распространены почти во всех частях света, — продолжала я. — Но от региона к региону они несколько различаются. В Швеции и Норвегии люди исчезают в горах. В Англии — среди холмов. И вместо троллей там эльфы.

— Но сейчас ведь, наверное, уже никто в это не верит? — спросил полицейский, сидевший за рулем.

— Да, но существуют люди, которые могут рассказать о том, как их похитили неземные существа и увезли на космическом корабле. Это современная форма все тех же мифов. Модель та же самая. Неизвестные существа используют людей, ставят на них медицинские эксперименты и тому подобное. Иногда возникают детали, связанные с сексом. Бывает, люди получают что-нибудь взамен, но при этом лишаются чего-то существенного. Души, индивидуальности. Неправильно говорить, что эти существа злые или добрые, они бесчувственны и смотрят на человека как на вещь. После таких происшествий жертвы меняются. Часто теряют память. Во сне, под воздействием гипноза или терапии, человек может вспомнить, что с ним произошло. В США есть психологи, специализирующиеся на работе с жертвами подобных путешествий. А их оппоненты полагают, что психологи сами внушают жертвам эти воспоминания.

— О господи, сколько на свете идиотов, — простонал полицейский на заднем сиденье.

— Вы таким людям не верите? — Я попыталась его спровоцировать.

Те, кого не увлекают истории горных пленников, обычно очень злятся. Некоторые люди просто терпеть не могут иррациональных теорий.

— А вы сами-то какого мнения? — спросил водитель.

Я ответила так же, как и всегда:

— Я воздерживаюсь от оценок. Я эти мифы изучаю. В этом моя работа.

— Вот бы нам так, — невозмутимо сказал полицейский, сидевший за рулем. — Может, возьмем на вооружение, Ян-Эрик? Когда бандюги начнут вешать нам лапшу на уши, мы сядем и будем ее изучать.