Скрипнула тяжёлая дверь и внутрь ввалился библиотекарь, явно чем-то расстроенный:

— Ваше высочество, я конечно понимаю, что не след мешать человеку, погружённому в изучение достославных деяний своих предков, но личный посланник Его Величества настаивает на аудиенции.

Втиснувшийся за ним голос короля, то есть мальчик на побегушках, когда надо срочно позвать к себе кого либо, тут же вступил в разговор:

— Его Величество призывает к себе своего сына, для обсуждения некоторых вопросов.

Гм, это было что-то новенькое. До сих пор не было таких ситуаций, чтобы я неотложно понадобился папА. Надо попробовать покапризничать и узнать, то ли это блажь, то ли что-то серьёзное.

— Передайте Его Величеству, что я незамедлительно приду, только переоденусь в подобающую одежду, — проговорил я выходя из библиотеки.

В коридоре меня встречали Мауни с Хантом, встревоженные до нельзя, и пять человек королевской гвардии.

— Никак нет, — голос был непреклонен. — Его Величество выразил желание пообщаться с Вами незамедлительно.

Бодаться смысла не было, к тому же это унизительно, когда официального наследника престола волокут за собой.

— Ну что ж, — я смирено наклонил голову. — Желание Его Величества закон для всех его подданных, в том числе и для сыновей.

Сделав знак своим дворянам подойти, я неспешно пошёл по коридору за голосом, негромко переговариваясь и делая вид, что вооружённый эскорт позади, меня совсем не беспокоит. Пройдя широкими коридорами к месту встречи я попытался немного ослабить гнев Его Величества, а в том, что это будет гнев или ещё какая неприятность — я не сомневался.

— Я думаю мои друзья могут мне составить компанию, — насколько мог любезно обратился я к голосу, пытаясь пропустить их вперёд.

— Его величество передал, что разговор должен пройти наедине, — голос был непреклонен и двери закрылись перед моими друзьями, оставив меня одного.

Одетый, так сказать, и на войну и на пир, я слонялся по большой приёмной, удивительно пустой в это время. Впустив меня внутрь и закрыв за мной двери, распорядитель попросил немного подождать, пока Его Величество освободиться.

— Вот стану королём. Тогда посмотрим, как ты запоёшь, — привычно подумал я.

Делать было нечего, не разговаривать же с изображающими статуи гвардейцами, да они бы и не ответили. От нечего делать, я начал бродить по залу, рассматривая висящие на стенах картины, надо ли говорить, что мне не часто приходилось здесь бывать, поэтому вскоре я сделал для себя открытие, что на всех полотнах запечатлены знаменательные события и монархи, при которых это происходило. Так на одном из больших полотен, занимающих весь простенок между окнами, изображался суровый мужчина за столом, на котором были свалены в полном беспорядке свитки, стопки книг, а в руках он держал явно узнаваемую бумажку, основу для института ненаследного герцогства, на что я и сделал ставку. Ещё где-то с полчаса я бездумно бродил по комнате — это было уже просто невежливо, выдернуть меня из библиотеки, приволочь сюда и забыть, словно ненужную вещь. Так что ничего не оставалось, кроме как ходить и смотреть. Ещё одно, на этот раз батальное, полотно, привлекло моё внимание. Сама картина не была чем-то чрезвычайно интересным: схематично вырисованные фигуры, грубые мазки, раззявленные беззубые рты. Однако она очень точно передавала настроение художника. Картина запечатлела прорыв объединённой светлой армии в город последнего шанса, осаждённый тёмными войсками. Чего здесь было хорошо, так это тем, что не приходилось заморачиваться выбором врага. Есть тёмные и есть светлые и ты либо с нами, либо против нас. Другое дело сейчас, среди светлых постоянно идёт какая-то грызня, за тёмных не скажу — не знаю. Зато в чём я уверен, так это в том, что всем повезло, что появились тёмные, и если бы их не было, то их следовало бы придумать; поскольку в отсутствии внешнего врага все эти союзники передрались бы моментально. Ну сами посудите, гномам абсолютно насрать на верхних, но они до смерти нам завидуют за нашу возможность бесконтрольного воспроизводства. Люди, это вообще отдельная песня, завидуют и ненавидят гномов, за их мастерство, силу и богатство; эльфов не любят за красоту и практическое бессмертие. Попутно успевают враждовать со своим же людским племенем, хорезмцами. Магов — терпят и используют. Эльфы — это вообще песня, они тупо презирают всех.

И это только то, что лежит на поверхности и, так сказать, основные расы — я не учитывал полутонов и, как сказали бы у меня, «проблем малых народностей». Вот и скажите, могут ли столь разные существа быть союзниками? Впрочем вопрос риторический и ответа не требует. Орки появились как никогда вовремя и сразу же стали вселенским пугалом для цивилизованных светлых. Я на их месте молился бы на Тёмного Властелина, так ещё пару десяток веков и такой порядок станет обыденным и привычным.

Впрочем я не о том, а о картине. Так вот мешанина из тел прорывающихся внутрь города и тёмные, мешающие им в этом. Не знаю за орков, никогда не видел, но художник изобразил их мощными и тупыми машинами смерти, опасными, но не вызывающими тревоги. Гномы были хороши со здоровенными плечами в кольчугах и огромными секирами, воинственно сверкающ и глазами из под шлемов. Позади виднелись закутанные в плащи фигуры эльфийских лучников, со своими знаменитыми огромными ростовыми луками, с которым так наверняка неудобно пробираться через густые заросли. Но целью композиции была закованная в броню людская колона рыцарей, возглавлял которую огромный Чёрный рыцарь в белом плаще с чёрным же крестом, мне почему то при взгляде на него слышалось лязганье траков танковой колонны. Вот у него единственного лицо было выписано очень хорошо, лицо моего далёкого предка, первого среди равных. С грацией шашлычника, нанизающего мясо на шампур, протыкающего толстую змеюку, похожую на сардельку. Георгий Победоносец да и только!

В общем и целом картина потрясала и не обращайте внимание на мой стёб, это осталась привычка из моего первого мира, где чтобы быть таким как все, стало стыдно показывать искренние чувства, а стало правильным обсирать всё то хорошее, что ещё осталось в нашей жизни.

Мои экзерсисы прервал звук открывающейся двери. Гвардейцы выпрямились ещё сильнее, хотя сильнее уже казалось невозможно. Так как я стоял немного в стороне, ближе к камину, то вышедшие из комнаты двое меня не заметили.

— Мой король, — прощаясь, склонил голову человек, в котором я узнал двенадцатого герцога.

Король успокаивающим жестом положил тому на плечо руку и мягко ответил:

— Успокойтесь, мой друг. Я сам отец и прекрасно понимаю ваши чувства. Поверьте мне, я приложу все усилия, что разрешить сложившуюся ситуацию.

Проводив его до выходных дверей и дождавшись пока они за ним закроются, он направился обратно, громко скомандовав:

Этого ко мне в кабинет, — тем не менее не обращая на меня никакого внимания.

Таким злобным я его редко когда видывал.

Вас ждут, — склонил голову, моментально нарисовавшийся около меня Голос.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, — вкрадчиво поинтересовался у меня папА.

Я пожал плечами, твёрдо рассчитывая дождаться любых обвинений, чтобы знать, от чего идти в отказ. Чай не мальчик, на такие уловки не введусь, а чистосердечное пусть лох пишет. Это не пресс, это разговор по душам, так что… подождём.

Отец расценил моё движение совершенно правильно. Бездумно наблюдая за моей покачивающейся ногой, он начал воспитательный процесс:

— Знаешь, когда ты был неадекватен, от тебя было гораздо меньше проблем, чем сейчас.

Я ещё раз пожал плечами, но он не обратил на это никакого внимании, продолжая словно рассказывать себе, нарочито исключая меня из разговора. Он рассказал о том, что я по его мнению представляю из себя, что мой брат будет гораздо лучшим королём чем я, на что я имел неосторожность заметить, что я так не считаю.