Мы оба замолчали, причём я лихорадочно думал, как вести разговор дальше, если он не проявит интереса к моим словам. Просто встать и уйти? Помилуйте, но я со свойственной мне иногда самонадеянностью не прорабатывал никакого другого плана спасения, словно сумасшедший игрок, поставивший всё на зеро. Дольше просто сидеть и молчать становилось просто уже неприлично, подходил момент, когда мне необходимо встать и откланяться, либо унижено просить. И хотя это не зазорно для меня, но воспринимать как фигуру он меня однозначно не будет и жить мне останется ещё меньше, чем если бы я не посещал его. Постольку поскольку именно это посещение, пусть косвенно, подтверждало его недовольство. В висках стучало, на лице сверкала приклеенная улыбка, воздух сгустился словно сироп, мешая дышать. Я идиот, затеял этот разговор, основываясь на переписке Альфа незнамо с кем и сплетнях, причём даже не дворцовых, о том, что герцог любит свою полусумасшедшую дочь больше всего на свете. Большей глупости в этой жизни я ещё не делал. Господи, если есть рояли в кустах, то пусть этот рояль сейчас достанется мне.

— Всё, пора. Я поставил бокал вина, чтобы встать и выразить своё сожаление несостоявшимся разговором, когда вдруг услышал:

— И что интересного могли бы поведать МНЕ Ваши предсказатели.

Внутри отпустило так, что если бы была возможность, то я с удовольствием бы сбегал в сортир. Вместо этого я сложил губы трубочкой, посмотрел на вино, словно любуясь его рубиновым цветом, и неторопясь сказал:

— Сами понимаете, что я не рассматривал Вас и Вашу дочь по отдельности, — и заметив его нервозность заторопился. — Ваша жизнь как хорошая, прямая дорога, которая пересекает вашу жизнь, минуя горы, болота и тому подобное. Однако чуть за серединой жизни в вашей судьбе намечается развилка. Пока оба пути бледные, поскольку Вы ещё не определились с тем по какой из дорог пойдёте.

Клянусь, я был хорош, если бы я был представителем известной канадской фирмы, то сумел бы впарить любую вещь. Наконец я выдохся и замолчал.

— Хорошо, — он помолчал. — Если же, чисто гипотетически, я выберу ту дорогу, которая ведёт к благополучию моей дочери, не ожидает ли меня и там развилка?

На радостях я хотел заверить, что там прямая наезженная дорога, которая поведёт его через всю оставшуюся жизнь, но опомнился. Не мог человек стать номерным герцогом и быть при этом круглым идиотом. Поэтому я продолжил слегка печальным голосом:

— Разумеется Вы правы, после столь резкого поворота существует ещё одна развилка. Один путь ведёт в забвение, а второй уводит дальше, сквозь века… — и замолчал.

Мы сидели, пили вино и молчали. Но молчание было совсем иным, нежели в начале разговора. Знаете, такое молчание союзников. Я так вообще душой отдыхал, пусть герцог ещё не озвучил своего решения, но я был уверен в том, что он согласится. И поэтому услышав его голос ничуть не удивился:

— Знаете, пожалуй я разрешу Вам ухаживать за своей дочерью, однако… — он замолчал, словно принимая сложное решение и я даже удивился услышав как изменился его голос, — Алиса нормальная девочка и я…

Он опять замолчал, старательно подбирая слова. Я тоже молчал, боясь спугнуть свою удачу.

— Видите ли, внешне она полностью взрослая, сложившаяся девушка. И она не дура, однако… она ещё ребёнок. Не обижайте её.

А вот это прозвучало как угроза, причём такая, пренебречь которой я бы не рискнул. Отвечать я не стал, поскольку мне показалось, что слова будут лишними. Вместо этого я прижал руку к груди и слегка поклонился.

— Ну что ж, — он встал, пришлось подниматься и мне. — рад знакомству.

— Взаимно, — пробормотал я, понимая, что аудиенция окончена и меня, будущего короля, отпускает один из моих слуг.

Уже у самых дверей меня догнал голос:

— Мне хотелось бы иметь твёрдую уверенность, что вы понимаете, свою зависимость и… не будете делать глупостей.

Я склонил голову, изображая покорность, и вышел.

На следующий день я сделал богатое пожертвование в храм Святого Валентина и помчался ухаживать за своей наречённой. Если я верно понял переживающего отца, ничего против воли своей дочери он делать не будет, поэтому знакомиться и ухаживать придётся по взрослому. Пойдёт, судя по всему, легко. Дело в том, что если женщина мне просто нравиться, то ухаживать и уламывать мне такую всегда было намного легче, да и результат не замедливал себя ждать. Если же я влюблялся, то в этом случае всё было намного сложнее. Случалось, что я не один год вёл себя дурак дураком, прежде чем добивался предмета своей любви. Правда и было таких женщин от которых я терял голову, дар речи и способность трезво мыслить, немного — за все жизни трое. Так что сейчас думаю всё прокатит. Чуть чуть романтизма, страданий, нежностей и вперёд, к свадьбе. А то чем дальше, тем больше жить хочется. Потом я неожиданно задумался, если мои ухаживания будут настолько явными, то как это повлияет на остальных. Чем мне может ответить моя любимая семья? Так ничего и не придумав, я решил положиться на волю случая.

Альф по прежнему не показывался, Мауни и Хант были заняты порученными им делами, Патрик не годился на роль конфидента, поэтому надеялся я только на себя.

Может показаться, что я легкомысленно подошёл к этому вопросу, однако это неправда. Вряд ли герцог пошёл бы мне навстречу в этом вопросе, поскольку, положа руку на сердце, я не являлся хорошей партией для неё. Естественно, что отец хотел лучшей участи для своей дочки, чем принц, ещё вчера считавшийся безумным. Хант прямо отговаривал меня от такого сумасбродства, предлагая пойти потребовать объяснений к отцу, то бишь Его Величеству, который в мудрости своей и т. д. и т. п. Надо ли говорить, что я не пошёл? Думаю — нет.

Что же касается собственно разговора, то пожалуй резоны в моём предложении двенадцатому герцогу были, но многолетняя служба королю и моя ненадёжность, как делового партнёра, вряд ли бы подвигла его встретиться со мной, а не то чтобы согласиться на моё предложение. Поэтому мне пришлось заранее подумать об этом, по крайней мере я посчитал, что дополнительные усилия лишними не будут.

Так ещё до моего приезда, столицу посетил один человечек, который встретился с фигурой несколько одиозной и неоднозначной. Один дворянин, не буду называть его имени, будучи в годах молодых к тому же не обременённый должным опытом, приехал в столицу, посланный своим отцом нести службу. Появившись в местном высшем обществе, он после периода хождения с отвисшей челюстью, активно начал участвовать в жизни местного дворянского собрания, правда несколько однобоко. Будем говорить прямо, он стал жить на широкую ногу как аристократ, так, как это он себе понимал: перетрахал всех, до кого мог дотянуться; много играл, причём иногда успешно; завёл большой двор, уносящий кучу денег; забил на службу в гвардии, хотя уж это было нисколько не обременительно. В общем, когда встревоженные друзья отца этого молодого человека, послали весточку, то взбешённый папаша, прилетел в один миг, забыв о своём твёрдом желании дать возможность сыну пожить самостоятельно. В два счёта нарисовавшись в столице, он без труда нашёл вертеп разврата, то есть дом своего сына, где его обхамили слуги сына (прямо с дороги с двумя слугами и верхом, он не производил достойного впечатления), он осмотрел и поехал искать его по адресу, который ему продал один из дворян, находившихся в то время в доме. Найдя того в постели у дамы, годящейся ему не то чтобы в матери, а уже в бабушки, причём в хлам пьяного или под кайфом, он забрал его и засадил в комнату с решётками чтобы привести отпрыска в «чуйство». Никто н знает, что там произошло, но по слухам они поссорились настолько сильно, что обиженный отец отправился домой, лишив сына всякого содержания и сказав, что достойно жить он сможет только дома. Тот же, со всем пылом юности, ответствовал, что он вроде бы сам с усам, и в поучении выживших из ума мастодонтов не нуждается.

Папаша уехал, а ребёнок остался и пустился во все тяжкие, так что его поведение до этого, можно назвать образцом респектабельности. В это же время он достаточно близко сошёлся с младшим принцем, однако деньгами тот ему помочь не мог, поэтому дворянчику пришлось зарабатывать их самому всеми известными ему способами: играть, получать презираемое раньше им, жалованье гвардейца и… зарабатывать заказными дуэлями. Бретёр был первостатейный, фамилия в дворянских кругах настолько известная, что засудить его официально не получилось бы никак, чем он и пользовался. Вот именно к нему и подошёл человечек и предложил крупную сумму денег за сущие пустяки. Всего навсего требовалось вести себя естественно и влюбить в себя одну девушку. Поначалу тот возмутился, но получив в довесок к мешочку несколько долговых расписок, весьма скажу я Вам, неприятных — был вынужден пойти на уступки и оказать неизвестному лицу такую услугу.