Хозяин еле рот успел открыть и пролепетать какое-то подобие почтительного приветствия — и на него обрушилась буря. Гневно рыча, престарелая дама принялась обвинять беднягу во всех мыслимых и немыслимых грехах. Заведение его — грязная дыра, прислуга — наглая и ленивая, и вообще непонятно, как у него еще наглости хватает требовать хоть сэн [30]с каждого из порядочных путешественников — благородной дамы и ее спутников, привыкших, кстати сказать, к помещениям и обслуживанию совершенно другого уровня!

Обалдевший от такого напора хозяин только и мог, что непрестанно бить поклоны да время от времени пытаться вставить хоть словечко в столь бесконечный поток суровых обвинений, да какое там! В полном отчаянии он послал Кадзэ молящий взор, надеясь, видимо, что самурай окажет некую помощь и призовет наглую старуху к порядку. Кадзэ, умирая в душе от хохота (уж больно занятная сценка перед глазами его разыгрывалась, хоть сейчас в пьеску вставляй), покачал сокрушенно головой, но в перепалку предпочел не ввязываться — упаси боги мужчину спорить с женщиной, а уж с такой — подавно.

В итоге доведенный до отчаяния хозяин завопил, что за счастье почтет принять у себя благородную даму и ее спутников всего лишь за два сэна — а обычно ночлег на троих у него стоит и вовсе пять! Старуха на то раздраженно фыркнула: делать нечего, придется уж ей нелюбезно воспользоваться плодами столь невообразимой щедрости и преклонить голову под, несомненно, дырявым кровом гостиницы. Но два сэна — все равно цена несусветная, внук и слуга ее преотлично и под открытым небом переночуют. И говоря по чести, хозяин сам бы постояльцам должен приплачивать, чтоб они только согласились почтить своим присутствием сей гнусный клоповник!

Тут хозяин, измученный до состояния полной прострации, счел за лучшее попросту удрать, а служанка пусть как умеет, так сама и разбирается с чудовищами во образе посетителей!

Кадзэ с наслаждением досмотрел спектакль до конца, однако ж заканчивать свой обед предпочел молча, не вступая более с новоприбывшей троицей ни в какие разговоры, ровно и не сидел с ними в одной зале. Впрочем, старуха и двое остальных и меж собой-то не слишком много разговаривали — жадно поглощали поданную служанкой еду. Кадзэ разрывался от любопытства — кому же собирается мстить эта нелепая троица? Тем более у женщины на лбу такая повязка — дело явно серьезное! Но разумом он все же понимал: хватит, достаточно уже пообщался с наглой старой стервой, ни к чему продолжать знакомство, расспрашивая ее об имени обидчика и характере нанесенного им оскорбления.

Доесть в тишине, впрочем, Кадзэ так и не довелось. Кланяясь на ходу, прислужница ввела в общую залу очередного гостя. Они еще через порог переступить не успели — а Кадзэ уж вскочил на ноги, хватаясь за рукоять меча.

— Вы?! — В голосе нового постояльца звучали изумление и гнев.

Перепуганная служаночка резво, точно крольчонок, отпрыгнула назад. Троица в углу подняла глаза от мисок и с любопытством уставилась на происходящее. Кадзэ же просто невозмутимо склонил голову.

Молоденький задира-самурай, над которым Кадзэ так зло подшутил на островке, тоже схватился за рукоять меча.

— Имею честь вызвать вас на немедленный поединок, и на сей раз попрошу обойтись без трюков типа «меча, меча не имеющего»! — прошипел он зло.

Несколько секунд Кадзэ смотрел в бешеные глаза юноши. Потом заговорил:

— Не знаю, как и вымолить у вас прощение за свою нелепую и глупую шутку. Характер у меня такой невозможный — люблю розыгрыши. — Он опустился на одно колено: точь-в-точь — простой солдат, отдающий донесение военачальнику. — Нижайше прошу вас простить мне эту обиду!

— Да вы не просто мерзавец, а еще, оказывается, и трус? — хмыкнул молодой самурай.

Кадзэ не ответил на оскорбление. Так и оставался в коленопреклоненной позе просителя.

— Нет, — упрямо настаивал юноша. — Извинений ваших я не принимаю. Я настаиваю — давайте немедленно сразимся. Выходкой своей вы оскорбили не только лично меня, но и всю славную школу меча Ягию. Обида столь великая может быть смыта лишь кровью, пролитой во время честного поединка!

— Пусть так, — Кадзэ поднялся, — но соизвольте хотя бы согласиться сражаться не на боевых мечах, а на деревянных, тренировочных. Ведь суть поединка в том, что вы хотите продемонстрировать мне свое высокое мастерство во владении мечом? К чему же использовать боевое оружие?

Юный самурай одарил Кадзэ взором, полным презрения, — видимо, и впрямь заклеймил его мысленно трусом. Однако произнес сквозь зубы:

— Отлично! Значит, пусть будут деревянные мечи. Сражаться станем прямо здесь и сейчас.

— Полагаю, лучше все-таки будет выйти на улицу, — негромко посоветовал Кадзэ. Повернулся к извертевшейся от интереса служаночке и велел: — Принеси-ка нам, красавица, две палки длиной с катану. Ждем тебя снаружи.

Девица округлившимися глазами уставилась на самураев. Закивала. Умчалась куда-то — палки подходящие разыскивать.

Вежливо пропустив молоденького самурая вперед, Кадзэ неторопливо вышел с постоялого двора. Надел у дверей сандалии. Остановился посреди пыльной деревенской улочки. Юный противник последовал за ним. Поодаль стеснились нежданные зрители: старуха с повязкой мстительницы, ее тощий слуга и внучок собрались насладиться интереснейшим зрелищем.

Девчонка воротилась со скоростью поистине неправдоподобной. За ней поспешали хозяин, его пышнотелая супруга и целая орава ребятишек. В подоле верхнего кимоно служанка несла две палки, каковые с довольно изящными поклонами и вручила участникам поединка. Кадзэ осмотрел свое оружие, покачал головой и, вынув меч, обтесал нижний конец, дабы тот хоть относительно напоминал рукоять нормального меча. Молодой самурай вынул из кармашка длинную белую ленту и стремительными скупыми движениями подвязал ею рукава своего щегольского кимоно — так, чтобы лента сначала перекрещивалась на спине, а потом охватывала концами плечи. Проделал он это эффектно и с большой помпой, явственно играя на публику — маленькая группа зрителей и впрямь ответила одобрительным ворчанием. С победоносной улыбкой юноша обернулся навстречу Кадзэ.

Кадзэ засунул свой настоящий меч за пояс. Взялся обеими руками за импровизированную рукоять палки. Глядя на молодого противника, замер в классической боевой стойке. Юноша бросился на него со звонким кличем, но Кадзэ стоял все так же неподвижно, деревянный меч в его руках даже не шелохнулся.

Молоденький самурай, несколько сбитый с толку столь полным отсутствием реакции противника на его атаку, приостановился на мгновение — обдумывал, похоже, что дальше делать. А потом завопил еще громче и набросился на Кадзэ со всей силой, стремительностью и задором юношеской ярости, обрушивая деревянный меч вниз в мощнейшем ударе. Кадзэ почти небрежно отразил этот удар. Оба противника одновременно перешли к приему кириотоши. Что есть кириотоши? Описать можно без труда, применить же на деле — непросто. Разом блокировать атаку врага и перейти в контратаку самому, не разделяя эти два движения, но, напротив, слив их в одно, единое, — немногие способны на такое. Молодой самурай, впрочем, сражался недурно, и от удара Кадзэ уйти сумел, отпрыгнув с кошачьей быстротой и грацией, и собственный прием в то же время провести попытался.

Снова и снова стукались друг о друга деревянные мечи.

Во взгляде юного воина, обращенном на Кадзэ, презрительная насмешка сменилась поначалу удивлением, а после и вовсе восторгом.

— Да ведь вы великий мастер меча! — вскричал он наконец.

— Благодарю вас за доброту. — Кадзэ коротко поклонился. — Ну что же, можно считать, теперь ваша честь отмщена?

— Ну, я бы сказал, что мы с вами сражаемся на равных. Впрочем, полагаю, подобный исход поединка меня вполне удовлетворяет, — отвечал юноша.

Кадзэ помолчал мгновение. Прозмеилась лукаво точеная бровь.

— Отлично, — улыбнулся он, — коли вам угодно считать, что мы сразились вничью, я — только «за».