Его ложь сработала. Полли посмотрела Джеку в глаза. Он пришел прямо к ней. В этом действительно что-то было такое… Что-то волнующее, чего она действительно не могла отрицать. Точно так же она не могла отрицать, что он остался таким же красивым. Даже еще красивее, чем раньше. Ей нравилась седина на его висках и нравилось то, что он теперь не носит свои дурацкие усики в стиле Барта Рейнольдса. Казалось, он похудел, стал крепче, выносливее. И с годами совершенно не постарел.

Но тут она вспомнила, что ненавидит его. Что он покинул ее, не сказав ни слова на прощание – даже «всего хорошего» и то не сказал! Он был дрянью.

– Но это же абсурдно, Джек! Черт возьми, я себе спокойно спала! Что ты там наговорил? Что ты пришел прямо сюда? Но почему? Почему ты пришел прямо сюда? Я постарела на семнадцать лет. Мы же расстались почти двадцать лет тому назад…

– Шестнадцать лет и два…

– Да-да, я знаю, знаю! Я знаю, как давно это было! Но то была другая жизнь! Сейчас мы друг друга совсем не знаем! Мне следует вышвырнуть тебя вон.

Джек молча взглянул на Полли. Он не проронил ни слова, но под его внимательным взглядом Полли почувствовала себя очень неуютно. Казалось, Джек вот-вот собирается облегчить перед ней душу, поделиться с ней своими тайнами. Но затем, судя по всему, решимость покинула его: плечи его поникли, он опустил глаза и тяжело вздохнул.

– Ты права, – сказал он наконец. – Это глупо. Абсолютно глупо. Просто сумасшествие. Мне лучше уйти.

Джек повернулся к двери, поникший и потерянный, – ни дать ни взять человек, чьи самые сокровенные, отчаянные и безнадежные мечтания вдруг оказались растоптанными. Разумеется, его прием сработал.

– Не будь идиотом! Ты же не можешь сейчас просто так взять и уйти!

– Я решил, что ты хочешь именно этого.

– Нет! Это несправедливо! Не хочешь же ты сказать, что ждал все эти шестнадцать лет и два месяца только того, чтобы вот так вдруг поднять меня среди ночи с постели, ворваться в мою жизнь, а потом так же неожиданно из нее исчезнуть!

Снова возникла пауза.

– Так, значит, ты не хочешь, чтобы я уходил?

– Я и сама не знаю, чего я хочу.

Полли взяла с кухонного стола пачку не самых слабых сигарет. Когда она наклонилась над газом, чтобы одну из них зажечь, пластиковый дождевик, в который она была завернута, слегка приподнялся, и под ним мелькнули ее голые ноги. Ее ноги по-прежнему были потрясающими, просто сказочными. Джек всегда обожал ее ноги, хотя, разумеется, в те времена он обожал все, что касалось Полли. Она снова повернулась к нему, облокотилась на плиту и глубоко затянулась. Джек едва не рассмеялся – и одновременно едва не расплакался. Он вспомнил, как длинными вечерами они лежали вместе после любовной близости и смотрели в темноте на горящие концы своих сигарет, разговаривали, спорили обо всем на свете, не соглашались друг с другом ни в чем, кроме разве что одной вещи: своего желания быть вместе.

Все существо Питера трепетало от ненависти. Из своего укрытия возле магазина он наблюдал, как этот мерзкий американец вошел в дом Полли! Питер продолжал минут пять стоять неподвижно, как в трансе. Ревность и мысль о том, что его предали, поразили его в самое сердце, потрясли настолько сильно, что некоторое время он просто не мог сдвинуться с места. Она встречается с другим мужчиной! Приглашает его к себе посреди ночи специально для того, чтобы он, Питер, их не застукал! Обманывает его, заставляет думать, что она хорошая, а на самом деле она всего лишь мерзкая лгунья, мошенница и проститутка! И все ради кого? Ради этого ужасного американского ублюдка! Питер не находил слов, чтобы выразить степень своего отвращения к этому человеку. Он застрял в его сознании в виде расплывчатого красного пятна.

Тем не менее, как только Питер вышел из состояния шока, он понял, что должен немедленно заполучить обратно свой нож. Если когда-нибудь он в нем и нуждался, так это именно сейчас. Со всех ног он бросился назад к телефонной будке, а далее к той самой сточной канаве, куда мерзкий американец забросил его нож. Питер еще тогда приметил, что нож шмякнулся не в воду, а на кирпичный выступ в канаве, и вопрос заключался только в одном: там он сейчас или нет?

Разумеется, он был там. А куда же ему было деваться? Любимый нож Питера, он не мог у него быть отобран просто так. Опустившись на колени прямо в грязь, Питер мог его хорошенько разглядеть: вот он, все еще там лежит, ждет возвращения своего хозяина. Питер отправился на поиски подходящего инструмента, с помощью которого можно было бы достать из канавы нож. На ближайшей помойке в мусорном баке он обнаружил старую проволочную вешалку для одежды и соорудил из нее что-то наподобие длинного крюка. Он знал, что на тупом конце ножа имеется маленькая металлическая петля, с помощью которой нож прикрепляется к ремню. Именно за эту петлю Питер собирался подцепить крючком свой нож. Сложность задачи заключалась в том, что это надо было сделать, не сдвинув нож с места ни на миллиметр, иначе он может упасть еще глубже, туда, откуда его точно уже невозможно будет достать. Итак, Питер снова встал на колени в грязь и опустил свой крючок в одно из отверстий металлической решетки, которая прикрывала интересующую его водосточную канаву – это алчное, бурлящее жерло, питающее подземный Лондон дождевой водой, нечистотами и прочими жидкими субстанциями.

– Ублюдок! Мерзкий ублюдок! Уж я тебя достану! Я тебя достану! – приговаривал шепотом Питер, и обращался он при этом явно не к ножу.

– Ты все еще куришь? – спросил Джек.

– Я скоро брошу! – с жаром ответила Полли. – Через неделю или через две. В общем, надеюсь, что в этом месяце. А уж к концу года так это точно. Только не говори мне, что ты бросил!

Джеку очень не хотелось бросать курить, но его заставили это сделать. Он работал в правительственной системе, и перед ним встал выбор: либо бросить курить, либо потерять работу, то есть превратиться в жалкого изгоя. Не говоря уже обо всем остальном, курение стало слишком утомительным занятием. С тех пор как Клинтон пришел к власти, зоны, где курение запрещалось, становились все шире и шире вокруг общественных зданий. Напрасно Джек спорил и с пеной у рта доказывал на самом высоком уровне, что делать Пентагон бестабачной зоной – это скорей похоже на не слишком удачную шутку. И он, и его коллеги обращали внимание своих политических хозяев на то, что Пентагон – это здание, в котором ежедневно планируются массовые убийства, химические и атомные в том числе, и здесь просто смешно вводить здоровый образ жизни.

Полли была удивлена. Джек всегда был так предан своему курению.

– Ты же говорил, что никогда не бросишь курить. Ты говорил, что скорей умрешь.

– Да, но разве я тогда знал, что самая великая страна в мире кончит тем, что отдаст власть над собой в руки каких-то унылых либеральных слюнтяев?

Да, в этом была, разумеется, еще одна особенность Джека. Полли помнила о ней очень хорошо. Неисправимый реакционер. Задиристый, фанатичный и нахальный вояка с сексуальными и политическими наклонностями Чингисхана в дни его самых кровожадных и бессмысленных набегов. Самое странное заключалось в том, что в глубине души Полли находила консерватизм Джека очень привлекательным. Джек всегда так искренне и бесстыдно признавался в том, что принадлежит к правым ублюдкам! И будучи глубоко растерянным и, в сущности, давно усомнившимся либералом, Полли находила такую самоуверенность просто неотразимой.

– Приятно узнать, что ты совсем не изменился, – сказала она. – Получается, что добренькая, умиротворенная Америка ухитрилась совершенно не затронуть твои убеждения?

– Да как сказать? Я все надеюсь, что мы действительно когда-нибудь станем добрее и мягче по отношению к тем несчастным, которые любят выпить, покурить и почитать на досуге журнал «Плейбой». Все это лицемерие я не выношу. Наши демократы над нами просто издеваются. Те же самые дерьмовые демократы, которые теперь запрещают курение, пятнадцать лет назад подмешивали в свой кофе кокаин. А теперь они на кофейных банках печатают предупреждения о вреде кофеина для здоровья!