В ту ночь в баре Джек испытывал непреодолимую потребность с кем-нибудь поговорить. Он все еще находился под впечатлением своего недавнего разговора с Полли и пребывал поэтому в редком для себя общительном настроении. Больше всего на свете ему хотелось, разумеется, чтобы здесь оказался Гарри, с которым он наверняка мог бы обсудить всю болезненность и сложность своих переживаний. Но Гарри находился за тысячи километров отсюда, в Огайо. А под рукой имелся только Шульц. Джек остановился рядом с игровым автоматом и принялся наблюдать, как Шульц теряет всех своих защитников одного за другим за очень короткое время.

– Господи, Шульц! – произнес наконец Джек. – Худшего счета, наверное, не видали за всю историю существования этой игрушки.

– О нет! – отозвался Шульц, окончательно проигрывая партию. – У меня однажды был счет гораздо хуже.

– И зачем же ты тогда хватаешься за ружье?

– По мере возможности я стараюсь им вообще не пользоваться, – ответил Шульц, потягивая свою соду.

– Расскажи мне что-нибудь, Шульц – попросил Джек. – Например, у тебя в жизни было когда-нибудь такое, что ты очень хотел получить и не мог?

Шульц минуту подумал.

– Разумеется, было, Кент. Например, не далее как сегодня вечером в нашей столовой мне ужасно понравились профитроли, а они сказали мне, что только что продали последнюю порцию. Это отвратительно. Они даже вычеркнули их из меню. А почему ты спрашиваешь?

– Забудь об этом.

Джек допил пиво и вернулся в свою скромную армейскую келью.

– написал он. –

Их объятие было прервано столь же внезапно, как и началось.

Полли отошла в сторону.

– Я не должна вешаться тебе на шею, Джек. Я вообще не должна на тебя вешаться.

Значительная часть ее существа просто жаждала продолжения объятий, но еще большая часть никак не могла забыть ту рану, которую когда-то нанес ей этот человек.

Джек тоже сделал шаг назад. Он вовсе не ожидал этих объятий. И это смутило его.

– Да-да, я же сказал, что просто рад тебя повидать.

Полли решила, что ей следует получше разглядеть Джека, и включила настольную лампу. Однако на свету убогость обстановки ее квартиры стала слишком уж явной, и она тут же пожалела о своем решении.

– А я часто себе воображал, как должно выглядеть твое жилище, – произнес Джек, оглядываясь кругом.

Ни о каком порядке в комнате не было и помину. Что было, между прочим, обычным явлением в жизни Полли. Ее вещи лежали в порядке только один раз, в тот день – вскоре после ее переезда на эту квартиру, – когда к ней в гости собиралась прийти мать. Готовясь к ее визиту, Полли старательно все убирала, расставляла, чистила, мыла, терла, скоблила и наводила чистоту с большим рвением.

Мать между тем нашла, что все в квартире перевернуто вверх дном.

Она вообще считала, что тарелки должны находиться в буфете, кастрюли – стоять на том месте, где у Полли почему-то стояли кружки, а кружки, в свою очередь, должны висеть на специальных крючочках, которых у Полли не обнаружилось вовсе. Исключение мать делала только для самых красивых кружек, которым, по ее мнению, все-таки разрешалось украшать собой интерьер. Она принялась воплощать свои идеи в жизнь и преуспела во всем, кроме кружек, для которых крючочков так и не нашлось. Поэтому кружки она оставила в сушилке в надежде, что Полли в скором времени исправит ситуацию, но там они и оставались до последнего времени, иногда чистые, но чаще грязные.

Собственная жизнь внезапно показалась Полли ничтожной и унылой. «Убогой» – вот самое подходящее слово, которое пришло ей на ум, или еще более подходящее – «тусклой». Она чувствовала себя растерянной, что, в сущности, было несправедливо, потому что если кому-то и надлежало здесь чувствовать себя растерянным, так это Джеку, и все-таки именно Полли почувствовала, что краснеет.

Она спешно принялась за уборку. Вообще-то она была по природе «ронятельницей» вещей, а также их «разбрасывательницей». Она никогда не занималась текущей ежедневной уборкой, но делала это по заведенному однажды порядку раз в семь дней. Почему-то именно на этот раз цикл был нарушен, и она прилагала усилия к наведению чистоты в своем доме девять дней назад. На полу валялись колготки и трусики, грязные тарелки и кружки стояли на столике возле кровати вперемешку с журналами и книгами, которые вообще-то были разбросаны повсюду. Полли понимала, что в первую очередь должны быть спрятаны предметы интимного обихода, а затем то, что успело обрасти плесенью, особенно если эти две категории вещей совпадали.

Наблюдая за суетливыми усилиями Полли очистить пол и другие поверхности от своих трусиков и бюстгальтеров, Джек не мог не погрузиться в воспоминания о том времени, когда она, еще юная девица, занималась поисками своих интимных принадлежностей в гостиничных номерах и на сиденьях автомобиля. Однажды случилось так, что ее неуловимые трусики так и остались ненайденными, и они рискнули пойти поужинать, боясь не только быть застигнутыми вместе, но и того, что под коротенькой джинсовой юбочкой Полли была совершенно голой. До чего же чудесный получился у них тогда ужин! Джек скинул под столом ботинок и совал свою ногу между ног Полли. За все прошедшие с тех пор годы этот славный ужин всплывал в мозгу Джека тысячи раз. Ему даже казалось иногда, что это был самый счастливый момент в его жизни. Во всяком случае, среди всех ужинов этот был точно самый счастливый.

– Могу поклясться, что ты даже представить себе не мог, что все здесь так ужасно, – сказала Полли, засовывая собранное с полу грязное белье в ящик для чистого белья.

Но Джек думал совсем о другом. Наблюдая за ее перемещениями, он вдруг понял то, чего боялся больше всего на свете. А именно то, что он все еще ее любит.

– Нет, успокойся, – ответил он. – На самом деле я думал, что все будет гораздо хуже.

Джек мог видеть практически все, чем владела Полли, находящееся теперь у него перед глазами. Мебель, одежда, утварь. Ему не показалось, что со времен юности она кардинально изменила свою жизнь. Вот сувенирные кружки, полученные ею после забастовки шахтеров в 1984 году. Вот плакат, рекламирующий концерт на стадионе Уэмбли в честь освобождения Нельсона Манделы. Вот один из пластиковых цветков, которые начинают танцевать, когда включается музыка (правда, только в том случае, если не села батарейка). Вот плакат Даниэля Ортеги «Никарагуа должна выжить!». Вот плакат Гарнфилда, на котором мультипликационная кошка говорит, что ненавидит утренние часы. Вот вставленная в рамочку первая страница «Лондон ивнинг стандарт», датированная числом, когда Маргарет Тэтчер ушла в отставку (Джек, как и многие другие американцы, просто не мог постичь, как это бритты вообще допустили ее отставку: ему казалось очевидным, что ее деятельность за все проведенные у власти годы была необычайно успешной; и все-таки они ее кинули точно так же, как Черчилля после войны). У Полли было множество книг. Пара простых кресел от ИКЕА из серии «мой первый дом», сигнальная система на случай вторжения непрошеных гостей, маленький телевизор. Тридцать или сорок чистых лазерных дисков, сорок или пятьдесят пустых коробок из-под лазерных дисков.