– Не удивляйся, пожалуйста, – сказал голос. – Это я, Джек. Джек Кент.

Но Полли уже успела удивиться. Потрясенная, она застыла возле телефона в одной сорочке и с изумлением смотрела на это изобретение людей, доносящее до нее голос человека, которого она не видела и не слышала больше шестнадцати лет.

Она встретила его в придорожном ресторане на шоссе А-4. Ей было тогда семнадцать лет, и она была пламенной политической активисткой. Более того – она была пламенной политической активисткой в том смысле, в каком ею можно стать только в семнадцать лет. Более пламенной, более политической и более активной, чем все бывшие до нее пламенные политические активисты, вместе взятые, – по крайней мере, так ей самой казалось. Она мысленно совершала сногсшибательные подвиги в духе обожаемого ею Льва Троцкого и считала Маргарет Тэтчер скучным (то есть, во всяком случае, непламенным) аполитичным демагогом.

В собственных глазах Полли была одновременно феминисткой, социалисткой и анархисткой, что, разумеется, автоматически превращало ее в невыносимо скучную собеседницу. Любой, даже самый короткий разговор с ней немедленно вызывал изнуряющую скуку, потому что двух предложений она не могла связать без того, чтобы не вплести в них слова «фашист», «Тэтчер» или «капиталистический заговор». Поэтому, когда она выразила желание поехать в женский лагерь мира, который находился в Гринхэм-коммон, ее родители втайне этому даже обрадовались.

– Я поеду туда только на лето, – заверила их Полли, ни минуты не сомневаясь в том, что они обязательно будут возражать.

– Да, дорогая, конечно. Это очень хорошо, – ответили ее родители.

– Именно это, по-моему, мне просто необходимо сделать, – продолжала Полли. – Вы же видите, гегемония белокожих мужских особей с ярко выраженными европоцентристскими наклонностями привела к всеобщему засилью культуры насилия, которое…

В продолжение ее длинной тирады о социально-политическом движении вообще и о ее личном решении присоединиться к анархо-феминистическому движению мира в частности глаза ее родителей приняли безжизненное, можно даже сказать – стеклянное выражение. Им гораздо больше нравилось, когда их дочь столь же пламенно отдавалась своему восхищению ансамблем АББА.

Проблема идеализма молодых людей сродни проблеме секса, им кажется, что они первые, кому пришлось с ней столкнуться. Родители Полли всю жизнь считали себя либералами и готовы были убеждать кого угодно, кто имел желание их слушать, что они всегда выступали против войны, то есть против того, чтобы мир был уничтожен в ядерном пожаре. Но их дочь валила их в одну кучу с Рейганом и Чингисханом и считала своим долгом помочь им свернуть с этого пагубного пути поджигания войны, по которому шли все предыдущие поколения.

– Вы что, не знаете, что однодневный американский военный бюджет может прокормить весь «третий» мир в течение целого года? – спрашивала их Полли за завтраком, поглощая очередную порцию мюсли. – И что нам прикажете с этим делать?

Родители Полли прекрасно понимали, что под словом «нам» она подразумевает не кого-нибудь, а именно их, и истинная правда заключалась в том, что, кроме поддержания порядка на принадлежащей им ферме, они действительно ничего «с этим» не делали.

Более того, отправляя свою обожаемую дочь в женский лагерь и испытывая по этому поводу неподдельную горечь разлуки, они в то же время чувствовали и нечто похожее на облегчение, поскольку теперь они смогут некоторое время наслаждаться своим завтраком, не испытывая при этом угрызений совести по поводу того, что тем самым они оказывают поддержку Пентагону или обворовывают голодных африканских детей.

Без сомнения, миссис и мистер Слейд очень гордились своей дочерью. Они восхищались ее моральным рвением. Другие дети отправлялись летом во Францию собирать виноград и подрабатывали в супермаркетах только ради того, чтобы купить себе в рассрочку мотоцикл или с шиком растратить заработанные деньги на пляже. А их дочь в это самое время занималась тем, что спасала целую планету от уничтожения. Миссис и мистер Слейд чувствовали, что если она успешно справится со своей задачей, а также прочитает всю рекомендованную литературу для сдачи аттестационных экзаменов, то можно считать, что лето она провела с пользой.

Существовало и еще одно соображение, по которому они охотно отправляли свою дочь в лагерь, – мальчики. Полли была своевольным ребенком и в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет приводила своих родителей в ужас тем, что приглашала домой на чай каких-то совершенно отпетых личностей: нечесаных, немытых и нестриженых, с невероятным постоянством падающих со своих мопедов, самоуверенных и нахальных «новых романтиков», которые слишком увлекались косметикой; а однажды привела даже зеленоволосого паренька, по всем признакам панка, который именовал себя Джонни Мамашин Любовник и рассказывал, что съел живого голубя. К счастью, после того как Полли открыла для себя политику, эти ужасные молодые люди показывались в их доме все реже и реже, хотя мистер и миссис Слейд все еще продолжали жить в страхе, что на каком-нибудь очередном ралли их дочь будет просто-напросто изнасилована каким-нибудь пламенным анархистом и борцом за мир с татуированным пенисом и кольцами, продетыми во всех мыслимых и немыслимых местах.

Родители считали, что в Гринхэм-коммон риск подобного несчастья практически равен нулю. В этот лагерь принимали одних женщин, мужчинам запрещалось оставаться там на ночь. По мнению мистера и миссис Слейд, все это было замечательно придумано. Летний лагерь, сколько угодно свободного времени, чтобы читать, компания серьезных, идеалистически настроенных женщин – что может быть лучше? Разумеется, первое же участие дочери в демонстрации и сюжет в телевизионных новостях, где было показано, как ее увозят в полицейский участок, стали для них шоком. Но все равно они посчитали, что пусть лучше ее лапает бобби, чем какой-то там немыслимый тип совершенно бандитского вида, который катается на мотоцикле и стирает свои джинсы в урине.

Джек спрятался за своей газетой и оттуда вел скрытое наблюдение за девушкой и ее родителями, которые заказали себе чай и булочки. Вот некий унылый поденщик в дурацком поварском колпаке выполнил их заказ, вот они пытаются намазать на булочки масло, и у них, разумеется, ничего не получается, потому что масло заморожено до каменного состояния и только крошится под их ножами. Да, Джек им сочувствует: несвежие булочки с непременным полагающимся в таких случаях куском масла слывут, можно сказать, фирменным блюдом подобных ресторанов.

Вот они расправились-таки со своими булочками, и человек с обликом папаши спросил счет. Джек вздохнул про себя, резонно предположив, что его прекрасному видению вот-вот наступит конец. Маленький лучик солнца, сверкнув на мгновение, собрался погаснуть. Он надеялся, что девушка выйдет из ресторана последней и он сможет хотя бы поглазеть на ее ноги.

В это время двое взрослых встали из-за стола, поцеловали дочь и покинули ресторан без нее.

Вот так сюрприз! Вплоть до этого момента интерес Джека был совершенно пассивным. Он просто старался хоть немного скрасить свое безрадостное армейское существование и получить маленькое удовольствие, разглядывая хорошенькую девушку. Но теперь другое дело. Девушка оказалась одна, и в его уме сразу же запрыгали озорные мысли. Интересно, ответит ли она, если он прямо сейчас подойдет к ней и запросто скажет: «Привет!»? Разумеется, это сумасшествие. Он – офицер американской армии, она – борец за мир, занятый разрушением всего того, что ему так дорого. Но самое главное: она была по крайней мере на десять лет его моложе!

С другой стороны, она так прекрасна, что, право же, при любом раскладе к ней стоит подойти. Ну какой особый ущерб грозит ему от такого поступка? В худшем случае она просто пошлет его с его приветом куда подальше, и на этом дело кончится.