Вот поэтому Касси уже третий вечер подряд проводила в компании пожилых женщин, все больше чувствуя себя неумехой, когда портила вышивку бисером на браслетах, жакетах и мокасинах. Доротея отложила в сторону мешочек, который вышивала, и приподняла край одеяла Розалинн.

— Это можно будет удачно обменять, — сказала она. — Это лучшее, что ждет нас на выходных.

— Прямо не знаю, — вздохнула Марджори. — Я хоть и стара для танцев, но мне нравится смотреть, как танцует молодежь. Нравится слушать барабаны. Так громко.

Доротея засмеялась.

— Может быть, если Касси встанет поближе к музыке, ребенок родится раньше.

Касси меньше всего этого хотела. Она ничего не знала о детях и всерьез не задумывалась о повседневных вещах: о подгузниках, отрыжке, укачивании. Она больше думала о ребенке, как о блестящей развязке ситуации, в которой очутилась. Но было что-то в этой развязке — в ее завершенности! — чего она не хотела видеть.

Распахнулась дверь, и в струях летнего дождя возник Уилл. Даже не понимая, что делает, Касси встала, и мокасины, которые она вышивала, упали на пол — бисер рассыпался по полу, закатился в щели между гладкими сосновыми досками.

— Ой! — воскликнула она, нагибаясь, насколько позволял живот, и собирая упавшее.

— Знаю, знаю, — проворчала Марджори. — Ты просишь извинения.

— Добрый вечер, дамы, — усмехнулся Уилл. — Как продвигается работа?

Доротея пожала плечами.

— Что сделано, то сделано.

Уилл улыбнулся — эти слова в некоторой степени отражали философию его жизни. Он посмотрел на Касси.

— Я подумал, ты захочешь пойти прогуляться…

Марджори встала и забрала у Касси бисер.

— Отличная мысль! Уводи ее отсюда, пока она больше ничего не испортила.

Доротея перевела взгляд с внука на Касси, потом обратно.

— Она почему-то грустит, — предупредила Доротея. — Возможно, тебе удастся ее развеселить.

Именно этим Уилл и собирался заняться. Он думал, что Касси будет пребывать в приподнятом настроении, зная, что скоро станет на добрых десять килограммов легче, но складывалось впечатление, что с каждой минутой она ускользает все дальше и дальше. Как будто, по мнению Уилла, вот-вот бросится бежать.

У него только один шанс, и он скоро выпадет. В день большой ярмарки он даст Касси это понять. А сейчас ей совсем не повредит немного улыбнуться.

— Что скажешь? — не отступал он.

Касси взглянула поверх его плеча в открытую дверь.

— Дождь идет, — ответила она.

Она перенесла тяжесть тела на другую ногу. Она давно уже хотела повидать Уилла, ей было тревожно. Она должна была бы прыгать от радости, что есть возможность бросить это тоскливое занятие, — что же с ней такое?

— Мы намокнем, — заметила она. — И не сможем погулять.

Глаза Уилла засияли.

— Ладно. Займемся чем-нибудь другим, — предложил он.

Внезапно женщины окружили Уилла и положили его руки Касси на талию. Он начал что-то напевать и закружил ее в диковинном тустепе, давя ковбойскими сапогами мокасины и вязаные сумочки. Обрадованная Розалинн поддержала его высоким мелодичным сопрано.

Касси стала пунцовой и вцепилась Уиллу в плечи, чтобы не упасть. Краем глаза она заметила, как Марджори встала, улыбнулась и убрала с дороги стул, когда Уилл закружил ее в танце к открытой двери.

Доротея, Марджори и Розалинн стояли, прижавшись лицом к залитому дождем окну, смотрели на них и хлопали в ладоши, вспоминая те далекие дни, когда сами шептались под одеялом с любимым, как трясли сверток со своим будущим, пытаясь заглянуть внутрь, а может быть, даже — как танцевали под дождем. Касси прислушалась к низкому, окутывающему смеху пожилых женщин — к совершенно другой музыке, которая казалась такой же свежей, как хихиканье молодых, привлекательных девушек.

Она пристально смотрела Уиллу в глаза, когда они переступили порог и оказались под дождем. Кружась по лужам, она чувствовала, как внутри неспешно переворачивается ребенок, как прохладный дождь касается щек. Он все смывал. На одно прекрасное дождливое мгновение Касси искренне поверила, что все может остаться таким, как сейчас.

Доротея сидела на полпути между домом Марджори Два Кулака и своим собственным и думала о том, что история повторяется. И дело не в том, что она устала или сумка, в которой она несла свое рукоделье, внезапно потяжелела. А в том, что неожиданно рядом с ней возник призрак Энн, ее невестки, и это не давало пожилой женщине идти дальше.

Захарий, единственный сын Доротеи, тридцать шесть лет назад влюбился в белую школьную учительницу, и хотя Доротея никогда не желала своему сыну ничего плохого, она сделала все, что в ее силах, чтобы воспрепятствовать этому увлечению. Она подкладывала под матрас сына особые корешки и сухие цветы, молилась духам, даже обратилась к шаману, Джозефу Стоящему на Солнце. Но случилось то, чему суждено было случиться. Если честно, то в тот день, когда Энн покинула Пайн-Ридж, чтобы оказаться подальше от Захария, в тот день, когда ее сын вскочил на коня и отправился искать свою любимую, Доротея стояла всего в метре от происходящего, наблюдала за разворачивающимися событиями и качала головой.

Доротея никогда бы в этом не призналась, но Энн стала ее навязчивой идеей. Когда стало ясно, что Захарий женится на учительнице, что бы ни случилось, Доротея сказала сыну, чтобы на свадьбу он ее не ждал. Но все же она решила присмотреться к женщине, которая станет ее дочерью. Она стояла под окнами школы, в которой работала Энн, и привыкала к звучанию ее голоса. Следовала за ней в магазин и присматривалась к продуктам, которые она покупала: тальк, имбирные капли, голубые тени для век. Даже сходила в муниципалитет и узнала ее имя, фамилию, год рождения, группу крови и номер карточки социального страхования.

За три дня до свадьбы Энн уснула под тополем, ожидая Захария у дома. Доротея опустилась рядом с ней на колени и коснулась почти прозрачной кожи ее лица. Как завороженная она почти десять минут смотрела на белую шею Энн, пытаясь запомнить расположение ее бледных вен.

— Что вы делаете? — спросила по-английски проснувшаяся Энн.

— Тебе я могу задать тот же вопрос, — ответила Доротея на языке лакота.

Энн села, понимая, что ответ «Жду Зака» — совсем не тот, которого ожидает Доротея.

— Я люблю его так же сильно, как и вы, — негромко ответила Энн.

— В этом-то все и дело, — сказала Доротея.

Она встала, намереваясь вернуться в дом, но Энн остановила ее.

— Я бы хотела, чтобы вы пришли на свадьбу, — сказала она на лакота.

Доротея тут же перешла на английский.

— Ноги моей не будет в церкви бледнолицых!

— Ну что ж, — как ни в чем не бывало ответила Энн, — тогда встретимся у церкви.

Доротея обернулась.

— Почему ты так в этом уверена?

Энн улыбнулась.

— Потому что ничто не сможет удержать вас дома.

В день свадьбы Сайрес умолял Доротею передумать хотя бы ради Зака, но она упорно сидела на потертом коричневом диване в домашнем халате. Но как только он уехал, она переоделась и по ближайшей дороге на попутке добралась до города. Она приехала к церкви и, верная своему слову, осталась снаружи, подглядывая в щель в наспех сколоченной деревянной стене. Наконец непоправимое случилось, священник благословил новобрачных, и Доротея увидела, как темная рука ее Захария нежно сжала ладонь жены.

Она оторвала взгляд от их рук и увидела, что Энн не смотрит влюбленными глазами на Зака и даже не обращает внимания на священника. Стоя вполоборота к алтарю, она смотрела через щель в стене на Доротею, а потом подмигнула свекрови.

Доротея попятилась на пыльную улицу и там дала волю чувствам — разразилась смехом. Так впервые из бессчетного числа раз невестка превзошла все ее ожидания. Так впервые из бессчетного числа раз Доротея призналась себе, как ей нравится Энн и какое уважение она вызывает. И сейчас, когда невестки давно уже нет, ей ее по-прежнему не хватает.

— Знаешь, после аварии Зак умер из-за тебя, — сказала она. — Он не смог бы без тебя жить.