—  Я люблю тебя, — произнес он пафосную фразу. Его рука легла на ее ладонь, которую она прижимала к животу.

Она дождалась шороха шин по подъездной дороге, схватила куртку и покинула дом Алекса. Мир поплыл перед глазами, ей приходилось собираться с каждым шагом, чтобы убедить себя, что она поступает так, как должна поступить. Она уверяла себя, что если уйдет, пока Алекса не будет в городе, то он не так будет страдать.

Она бесцельно шла по улице. Она бы пошла к Офелии, но там Алекс станет искать в первую очередь, когда узнает, что она пропала. Больше ей обратиться было не к кому. На стороне Касси было лишь ее слово против созданного средствами массовой информации золотого образа Алекса, и ей, как и ее тезке, греческой пророчице, никто не поверит, если она скажет правду.

Ей почти удалось вспомнить. Сжатые кулаки лежали на коленях, она плакала, понимая, что предала себя, потеряв память. В противном случае она смогла бы на шаг опережать Алекса.

Он был внимателен и заботлив, наверное, потому, что она не стала бросать ему в лицо обвинения прямо в полицейском участке в присутствии журналистов, как только его увидела. Она бы никогда так не поступила, Алекс должен был бы понимать. Она не хотела обидеть его — никогда не хотела! — она лишь хотела себя защитить. Никогда бы не подумала, что это две взаимоисключающие вещи.

Как бы там ни было, Алекс ее нашел. Но жизнь, которую он нарисовал перед ней как выигрышную комбинацию, оказалась не такой, как выглядела на первый взгляд. Она жила в великолепном замке Алекса, улыбалась ему в дымчатые глаза под вспышками фотокамер, проводила ночи, расцветая от его прикосновений, и тем не менее это вновь случилось.

В прошлом даже обещания Алекса не уберегали от повторений. У нее не было выбора. Как жаль, что он этого не понимает, — так, как понимает это она.

Он мог в любую минуту войти в спальню, чтобы собрать вещи перед ночным рейсом, но она в Шотландию не поедет! Касси встала, схватила большую холщовую сумку, на которой было написано название национальной телевизионной компании. Она набила сумку вещами, схватила несколько трусиков и засунула их вглубь, натянула поглубже бейсболку с названием кинокомпании, в которой снимался Алекс, и вышла из спальни.

Это же не тюрьма, по крайней мере в привычном смысле слова, поэтому люди, попадавшиеся Касси на пути, не пытались ее остановить или спросить, куда она направляется. Она миновала бассейн, лабиринт, цветущий сад. Вышла через задние ворота в кованом заборе, пересекла покрытый буйной растительностью соседский двор, нарушая границы частной собственности, и оказалась на улице.

Касси шла все быстрее и быстрее, опасаясь, что ее будут преследовать. Через какое-то время она даже пустилась бегом. Шаги становились тяжелее, но она заставляла себя бежать.

Через несколько часов Касси, решив, что она уже в безопасности, опустилась на колени и заставила себя все вспомнить.

Буревестники, сильные полярные птицы, живут на самых высоких вершинах утесов. Со своих возвышающихся над землей насестов они могут стремительно бросаться на других птиц, которые не настолько заносчивы, и распевать песни о своем величии, которые разносятся над замерзающими морями.

Жил да был один буревестник, который оказался настолько заносчив, что никак не мог найти себе пару в своей стае. Тогда решил он, что женится на земной женщине, и с помощью заклинаний обрел человеческое обличье. Он сшил две самые толстые тюленьи шкуры — и получилась великолепная парка. И начал он прихорашиваться, пока не стал писаным красавцем. Конечно, его глаза остались глазами буревестника, поэтому он смастерил темные очки, завершив свое перевоплощение, и в таком обличье опустил свой каяк на воду и поплыл искать жену.

В то время на тихом берегу жил вдовец с дочерью Седной — девушкой такой красоты, что слава о ее фигуре и лице распространилась далеко за пределы племени. Многие сватались к ней, но Седна не хотела выходить замуж. Никакие мольбы не могли пробиться сквозь ее гордыню и достичь ее сердца.

Однажды явился красивый мужчина в великолепной парке из шкуры тюленя. Он не стал вытягивать каяк на берег, а качался на высоких волнах и звал Седну. Он начал петь для нее.

—  Поплыли, любимая, — пел он, — в мир птиц, где ты никогда не будешь голодать, где будешь спать на мягкой медвежьей шкуре, где сможешь одеваться в перья и ожерелья из слоновой кости, где в твоих лампах всегда будет достаточно масла, а в кастрюлях — полно мяса.

Песня окутала душу Седны и подтолкнула ее к каяку. Она поплыла с незнакомцем через море, прочь от родного дома, от своего отца.

Сначала она была счастлива. Буревестник построил им дом на скалистом утесе и каждый день ловил для нее рыбу, и Седна была так очарована своим мужем, что не задумывалась о том, что делается вокруг. Но однажды очки соскользнули у буревестника с носа, и Седна посмотрела мужу в глаза. Она отвела взгляд и увидела, что их дом возведен не из толстых шкур, а из гниющей рыбьей чешуи. Спала она не на медвежьей шкуре, а на жесткой шкуре моржа. Она почувствовала на теле острые иголки ледяных океанских брызг и поняла, что вышла замуж за человека, который оказался не тем, за кого она его принимала.

Седна заплакала от горя, и буревестник, несмотря на то что любил ее, не мог остановить эти слезы.

Прошел год, и Седну приехал навестить отец. Когда он достиг утеса, на котором она жила, буревестника не было дома, он ловил рыбу, и Седна стала молить отца забрать ее с собой. Они побежали к отцовскому каяку и вышли в море.

Не успели они отплыть достаточно далеко от берега, как в гнездо вернулся буревестник. Он стал звать Седну, но вой ветра и шум моря поглотили его крик боли. К нему подлетели другие буревестники и рассказали, где Седна. Тогда он расправил крылья, которые закрыли собой солнце, и полетел к лодке, на которой плыли Седна с отцом.

Когда буревестник увидел, что они начали грести с удвоенной силой, то разозлился и захлопал крыльями, создавая течения, вызывая огромные ледяные волны. От его крика море разбушевалось и так заштормило, что лодка раскачивалась из стороны в сторону. Отец Седны понял: эта птица настолько могущественная, что даже море разъярилось, когда буревестник потерял жену. Он знал: чтобы спастись, надо пожертвовать дочерью.

Он бросил Седну в ледяную воду. Она барахталась, ее кожа посинела от холода. Ей удалось ухватиться за борт лодки, но ее отец, испугавшись громоподобного хлопанья крыльев буревестника над головой, ударил дочь по руке веслом. Кончики пальцев у Седны отвалились и упали в море, где превратились в китов и уплыли прочь. Седне снова удалось всплыть на поверхность и ухватиться за лодку, но отец ударил по ее рукам второй раз. Средние фаланги ее пальцев откололись, как лед, упали в море и превратились в тюленей. В третий раз ей удалось ухватиться за лодку, но отец бил ее по рукам, пока третьи фаланги не отломились и не превратились в моржей, а Седна не опустилась тяжело на дно моря.

Она стала могущественным духом, которому подчиняются морские твари, появившиеся из ее пальцев. Иногда она вызывает шторм и разбивает о скалы каяки. Время от времени насылает голод, уводя тюленей от охотников. Но она никогда не выходит на поверхность, где может встретиться с буревестником.

Эскимосская легенда

Я расскажу тебе правду.

Но эта история начинается задолго до нашего знакомства, задолго до того, как мир узнал об Алексе Риверсе. Она начинается в тот день, когда в дом по соседству переехал Коннор Муртау — в тот же день я вечером пришла и сказала маме, что, когда вырасту, намерена стать мальчиком.

Мне было пять, я была маленькой кривлякой, из которой растили будущую даму-южанку. Тот факт, что мы жили в Мэне, не мешал маме воспитывать из меня прекрасный «персик» Джорджии. Я немножко умела читать и в случае необходимости могла приготовить что-то простое: разогреть суп, поджарить сыр и, конечно, сварить крепкий черный кофе. Я умела отточенным движением забрасывать волосы через плечо и опускать ресницы, чтобы получить желаемое. Я улыбалась, не обнажая зубов. Многие взрослые считали меня очаровашкой, но друзей-сверстников у меня не было. Пригласить детей домой поиграть было чем-то неслыханным, поэтому большинство детей в школе считали меня странной и заносчивой. Но потом в дом по соседству с нашим, находившийся на другом берегу озера, переехала семья Коннора.