Он ни слова не сказал всю обратную дорогу в гостиницу. Я знала, что обидела его, и пыталась прокрутить в голове прошедший вечер, но, кроме нашей изначальной перепалки, единственное, что могло быть неверно истолковано, — мой жест, когда я отдернула руку. Я просто не хотела совершить ошибку — вот и все. Я не знала, как играть в легкомысленные игры, в которые играл Алекс Риверс. «Переживет, — успокаивала я себя. — Он просто не привык, что ему отказывают».

Когда он остановил джип на стоянке у гостиницы и открыл мою дверцу, я попыталась придумать, как вежливо распрощаться и не дать деру, как только мои ноги коснутся земли. Потом засмеялась. Он всего лишь мужчина. Актер. Чего я боюсь?

Себя. Я знала ответ еще до того, как Алекс захлопнул дверцу и я оказалась в его объятиях. Я боялась представить, на что он еще способен, после того как увидела, что сегодня в фильме он воплотил мои собственные мечты. Алекс неотрывно смотрел на меня, но он стоял в тени, и единственное, что я могла видеть, — поразительное серебро его глаз.

— Ты красивая, — просто сказал он.

Я отвернулась.

— Не ври, — попросила я. — Не нужно играть.

Я слышала, что меня называли умной, амбициозной, но никто никогда не говорил, что я красивая. Я всегда думала, что это мог бы сказать Коннор, если бы ему выдался такой шанс.

Я опять разозлилась, как и в начале ужина, потому что Алексу Риверсу удалось испортить отличный вечер. Если бы все разворачивалось так, как я хотела, то я бы отправилась домой, легла в постель, закрыла глаза и раскрасила свои воспоминания искрометными диалогами и намеками на роман. Но Алекс перечеркнул все явной ложью, и неожиданно вечер показался одной большой насмешкой надо мной.

Алекс схватил меня за плечи.

— Я не вру, — заверил он. — И уж точно не играю. — Он легонько меня встряхнул. — А что такого в том, что я назвал тебя красивой?

— Ничего, потому что я не красавица. — Я произнесла это как можно беспечнее, надеясь, что будет не так обидно. — Оглянись вокруг. Взгляни на Джанет, или как там ее зовут… На любую другую актрису, с которой ты снимался…

Он обхватил мое лицо руками.

— Ты привезла сексуальное черное платье к черту на кулички. Так внимательно слушаешь, когда я говорю, как будто я открываю тебе тайны мироздания. Ты не боишься называть меня козлом, когда я веду себя, как козел. И ты рассказываешь о том, как собирала чернику, так, словно занималась этим всего несколько часов назад, поэтому я все еще вижу следы от нее на твоих пальцах и губах. Касси, если это не красота, тогда я не знаю, что это такое.

Он наклонился. Я стояла с широко распахнутыми глазами, когда он поцеловал меня, потому что хотела увидеть, волную ли я его так же, как он меня. Я чувствовала тяжелую белую луну на своих плечах, которая подталкивала меня все ближе к Алексу. Я слышала размеренное биение его сердца, негромкое жужжание вентилятора в гостинице по соседству и начинала верить, что все происходит на самом деле.

Он отстранился от меня, но его дрожащие пальцы по-прежнему лежали у меня на шее. Я улыбнулась.

— Я никогда не говорила о следах у меня на губах, — сказала я.

Алекс обнял меня за талию.

— Я начинаю думать, что этот фильм станет моим лучшим, — признался он.

Он помог мне подняться по ступенькам в гостиницу и проводил в главный вестибюль. Стояла кромешная темень, большинство членов съемочной группы и актеры уже легли спать, ожидая, что завтра с утра их ждет ранний подъем на грим. Алекс поднялся за мной по ступеням и проводил до двери номера. С каждым шагом я чувствовала, как он отдаляется. К тому времени, как мы оказались перед дверью, я уже стала сомневаться, а не выдумала ли все.

Алекс повернулся, как будто намереваясь снова меня поцеловать, но вместо этого заговорил быстрым и злым шепотом.

— Мой отец не врач, — признался он. Я заметила, что его голос стал глуше, гортаннее, а его глаза горели, как раньше, когда он говорил о неудаче и страхе. — Да и к доктору он явился только тогда, когда по пьянке прострелил себе ногу. Я был его самым большим разочарованием, потому что оказался совсем не похож на сукина сына, и он с детства время от времени меня поколачивал только для того, чтобы напомнить, что он намного лучше меня. Моя маман не могла отличить оранжерейный цветок от искусственного. Я пришел в этот мир, причинив ей боль, и она мне этого так и не простила. Все детство я прятался от них обоих, теряя себя, притворяясь, что я кто-то другой. И дома, который я построил в Лос-Анджелесе, в Новом Орлеане не существует — я всего лишь подглядывал за этим домом, сидя на дереве в растущей перед ним роще, наблюдал за девочками, которые жили в нем, кувыркались на лужайке, а их юбки при этом взлетали вверх. — Он сделал глубокий вдох. — Всю «лапшу», которой я потчевал тебя за ужином, придумала мой рекламный агент, когда я сказал, что мне нужна достоверная история. Но тебе я врать не стану, не хочу играть.

У меня рот приоткрылся. Я хотела, чтобы он знал, что это — неприкрытая правда! — мне нравится намного больше, чем его второе «я».

Мне хотелось дотронуться до него, рассказать о своей матери, о своей семье.

Я коснулась мягких вьющихся волос у Алекса на висках. Уже дважды за сегодняшний вечер он доверился мне, и за одно это я ему помогу. Он и не догадывается, как много я могу для него сделать. Он прошептал мое имя, и я прижалась к нему, поглаживая его по спине и удивляясь, насколько мы подходим друг другу. Последнее, о чем я подумала, когда его губы коснулись моих губ: «Алекс Риверс намного талантливее, чем можно подумать».

Через неделю после того, как я все свободное время стала проводить с Алексом Риверсом, по ночам мне начал сниться Коннор. Снова и снова я видела один и тот же сон. В нем мы с Коннором, уже взрослые, лежали на спине на плавучем причале на озере Мусхед. Коннор беспрестанно тыкал пальцем в небо, описывая узоры из облаков.

— Что скажешь? — спрашивал он несколько раз, но для меня все они были похожи на Алекса: каждое имело его профиль, развевающиеся на ветру волосы, резко очерченный подбородок. Я призналась в этом Коннору, даже обвела контуры рукой, и моя ладонь казалась такой бледной на фоне ярко-голубого летнего неба. Но как я ни пыталась, Коннор ничего так и не увидел.

Я уже шесть дней наблюдала, как Алекс играет роль Роба, выкапывает скелет и для него наступает кризис веры. Он осознает, что эволюция человека развивается по той же спирали, что и эволюция этого иноземного индивида, которого он откопал: головокружительная спешка к вымиранию. И в итоге решает, что лучше похоронить свою находку, чем переписывать историю.

Меня удивило, что фильм снимается не по порядку, хотя я, разумеется, видела финансовые преимущества съемки сразу всех сцен на определенной натуре.

— Как тебе это удается? — спросила я Алекса. — Как можно сыграть эмоции, которые необходимы в последней сцене, а потом вернуться назад и делать вид, что ничего не произошло?

Алекс только улыбнулся и ответил, что это его работа.

Но что бы он там ни говорил, он просто не мог оставаться безучастным. Эмоции просачивались наружу по вечерам, когда он был самим собой. Однажды мы сидели на краю Олдувайского ущелья и Алекс рассказал мне о своем детстве, когда ему было четырнадцать, а отец бегал за ним по комнате и бил его с одним желанием — чтобы Алекс ему ответил. Когда Алекс наконец ответил, выбив отцу несколько зубов, Эндрю Риво улыбнулся сквозь кровь. «Парень, — заявил он, — вот так дерутся мужики».

После продолжительного молчания Алекс поднял на меня глаза.

— Иногда мне кажется, что если завтра я соберу пресс-конференцию и сообщу всему миру, что Алекс Риверс насмерть забил своего пьяного отца, а его мать была не в себе, все равно никто этого не напечатает. Они уже сложили свое представление обо мне и не собираются его менять. Самое смешное то, что образ, который они себе придумали, переживет меня.