Касси пока не удалось посмотреть спальню, где уединился Уилл со своими стариками. Она слышала, как они шепчутся, а точнее — шипят, но им не стоило прибегать к таким предосторожностям, потому что разговаривали они на лакота. Она постукивала пальцами по пластиковому столу и считала до десяти. Потерла костяшки пальцев о едва заметно вздувшийся живот. «Знай, — беззвучно шепнула она, — я делаю это ради тебя».

Из-за занавески с застывшим выражением лица вышел Уилл. Потом со скрещенными на груди руками показалась его бабушка, последним вышел дед. Дело, похоже, оказалось сложнее, чем ожидалось, поскольку ни Сайрес, ни Доротея слыхом не слыхали об Алексе Риверсе, поэтому, наверное, не могли понять, зачем Уилл привез Касси в Пайн-Ридж. Он все рассказал бабушке, включая физическое насилие, которому подвергалась Касси, и ее беременность. Но сейчас они стояли рядом, глядя на нее так, словно она была блудницей, повинной в собственных несчастьях.

— Касси Барретт, — представил Уилл, намеренно назвав ее девичью фамилию, — это мои дедушка и бабушка, Сайрес и Доротея Быстрый Конь. Они с радостью приютят тебя, пока не родится ребенок.

Касси помимо воли залилась румянцем, но заверила себя, что ей нечего стыдиться, и вздохнула с облегчением.

— Спасибо вам, — негромко поблагодарила она, протягивая руку. — Вы представить не можете, что это для меня значит.

Ни Сайрес, ни Доротея руки ей не пожали. Она подождала секунду, вытерла руку о куртку и убрала ее.

Уилл подошел ближе и наклонился к ее уху.

— Мне придется выдумать какую-нибудь историю, чтобы оставить тебя здесь одну, — пробормотал он. — Не волнуйся, скоро они узнают тебя получше.

Он сжал плечо Касси и повернулся к родным. Доротея уже отправилась в кухню мыть посуду.

— Съезжу-ка я к Абелю Мыло, проверю, как он там, — беспечно произнес Уилл. — Он задолжал мне пятьдесят баксов. — Он направился к двери, где его уже ждал Уизер. — Помните, по-английски, — предупредил он бабушку и деда, — вы мне обещали.

Дверь за Уиллом захлопнулась, но Касси еще несколько секунд смотрела на нее. Сквозь шум льющейся воды Касси слышала, как Доротея что-то бормочет на лакота. Время от времени она оглядывалась через плечо, словно проверяя, не ушла ли Касси. Старуха явно говорила по-английски и могла бы, по крайней мере, дать своей гостье хоть малюсенький шанс. Решившись, Касси повернулась к Сайресу.

— Вы не могли бы перевести, что она говорит? — попросила она, но ответа не последовало.

Несколько минут Касси стояла посреди комнаты, не зная, то ли разреветься, то ли выйти в дверь и идти до тех, пока не доберется до Рапид-Сити. Сайрес уселся посреди дивана, который вздохнул под его небольшим весом, и принялся за вязание. Он обмотал ниткой пальцы и щелкал спицами все быстрее и быстрее, пока они не застучали, как зубы. Доротея закончила мыть посуду и стала подметать совершенно чистый пол.

Откровенно говоря, ни дед, ни бабушка Уилла не выказывали ни намека на гостеприимство по отношению к Касси, не собирались вести с ней задушевных бесед, и, похоже, им не приходило в голову, что такое поведение неоправданно оскорбительно. Касси припомнила своего коллегу, который писал диссертацию о том, что он называл «этикет вигвама»: о быте индейских племен на Великих равнинах в девятнадцатом веке. Что-то там было о том, что женщины сидят с одной стороны, мужчины с другой, что воины едят первыми, что в доме невежливо проходить между человеком и очагом. Касси не знала, сохранились ли подобные обычаи до сих пор, но почувствовала: существует некий свод правил, о которых ей никто ничего не говорил и которые ей придется постигать самой.

Начала она с того, что выровняла стопку журналов. Сайрес один раз оторвал взгляд от спиц, что-то проворчал и продолжил вязать. Касси разложила журналы в две аккуратные стопочки и отправилась в кухню. Порылась на полках, нашла кухонные тряпки, намочила одну мыльной водой и стала оттирать дверцу холодильника.

Доротея даже головы не подняла, даже виду не подала, что знает, что Касси стоит всего в метре от нее.

— Знаете, — слишком громким и веселым для такого крошечного домика голосом сказала Касси, — у меня в Калифорнийском университете есть друг, который специализируется на этнологии индейцев Северной Америки.

Она не стала уточнять, что этот друг — культурный антрополог. И за три года она едва ли перекинулась с ним парой слов. Вместо этого она порылась в памяти, пытаясь припомнить программу его курса и собственную дипломную работу.

— Если честно, — продолжала Касси, — мне ничего не известно об индейцах. Не знаю, что вам там рассказывал Уилл, но я специализируюсь на более раннем периоде. — Она сполоснула тряпку в раковине. — За исключением оружия. Я очень хорошо разбираюсь в оружии. Я защитила диссертацию на тему насилия: является ли эта черта характера наследственной или благоприобретенной… — Касси запнулась, задумавшись об иронии судьбы, учитывая то, чем обернулся ее брак. Не дождавшись ответа, она продолжила: — Давайте вспомним… штат Нью-Мексико, культура Кловис — индейская культура, во время которой были изобретены каменные наконечники копий, их можно было привязать к стреле, и таким образом убить мамонта становилось гораздо легче…

Голос Касси замер. Она подумала об этой группе кочевников, сорок тысяч лет назад забивающих огромного зверя, потом о дедушке Сайреса, который наверняка подобным образом охотился на буйвола всего каких-то сто пятьдесят лет назад, и прервала свой монолог, почувствовав, что он начинает напоминать лекцию. Поверх ее головы Сайрес и Доротея обменялись взглядами, похоже, обозначающими: «Она всегда такая?».

— Что ж, — негромко сказала Касси, — наверное, вы это знаете и без меня.

Она покачала головой, обозвав себя дурой за то, что начала действовать напролом, вместо того чтобы потихоньку завоевывать их расположение.

Доротея подошла, взяла из ее рук мокрую тряпку, выкрутила ее и повесила над раковиной, жестом дав понять, что предпочитает, чтобы мокрые тряпки висели вот так. Потом обвела взглядом сверкающую кухню, кивнула и надела куртку. Остановилась перед Касси и взяла ее сильными пальцами за подбородок. Что-то произнесла на лакота — странный набор щелкающих звуков и слогов, которые звучали нежнее колыбельной.

Когда Доротея вышла, Сайрес встал у окна, глядя вслед жене, которая отправилась на работу в дневную смену. Он знал, что хочет спросить Касси.

— Она говорит, что пока ты с Народом, — перевел он, — то, что ты считаешь историей, — это наши прапрапрадеды.

Не отрывая взгляд от окна, он поднял руку, подзывая Касси. Она встала и подошла к Сайресу. Он положил руку ей на плечо, но это было не объятие, а скорее толчок. Касси смотрела на раскинувшийся перед ними пейзаж, понимая, что Сайрес видит не море снега, не остовы брошенных автомобилей и не обрывки брезента, который срывает с соседней хижины ветер. Он видит землю, по которой ступали еще его предки. Землю, которую — именно по этой причине! — он называет своим домом.

Уилл сидел на куче одеял, которые служили ему постелью, пристально глядя на спящую на раскладном диване Касси. Когда он жил с бабушкой и дедом, это была его кровать, и он видел, как ее тело утопает в тех местах, где он продавил его своим телом.

Проснулся он весь в поту. Ему снилась Касси. Как бы дико это ни звучало, она была из племени древних воинов — Лисиц. Каждый мальчик сиу с детства слышал о Лисицах и Отважных Сердцах, жалея, что Народ больше не воюет с племенем чиппевеев и нельзя совершить подвиг и доказать свою храбрость. Лисицы были самыми искусными воинами. Они носили красные кушаки, которые привязывали к колышкам, вбитым в землю, и это означало, что они будут сражаться на этом месте до победы. Или пока их не убьют или не освободят друзья. Уилл вспомнил, как играл в Лисиц во время школьной перемены; как однажды стащил мамину шаль, чтобы использовать ее в качестве кушака, — за это его наказали на целый месяц.