— Скорее всего, говорить об этом еще рано, но, согласись, речь ведь о нашем ребенке, твоем и моем. Мы же вместе сотворили его, и первое, что должны будем сделать, — порадоваться ему, как невероятному и прекрасному чуду.

— А ты действительно обрадуешься ему?

Он отвел назад ее волосы и нежно погладил по голове, как гладят испуганного или обиженного ребенка, чтобы успокоить.

— Да как же иначе? Неужели огорчаться, узнав, что скоро я могу стать отцом? Но если уж у меня должен быть ребенок, то я, черт меня побери, приложу все силы, чтобы он явился в мир, надлежащим образом для него устроенный. Я хочу, чтобы он родился в нормальной семье, в доме, где его встретят мама и папа. — Саймон усмехнулся чему-то своему, мелькнувшему перед его мысленным взором, и продолжал: — И что, кстати, может сделать ребенка счастливее, чем присутствие рядом мамочки, которая днем и ночью заботится о нем и с удовольствием будет участвовать в нудных заседаниях родительского комитета, когда ее дитя начнет ходить в школу?

— Ты смеешься надо мной.

— С какой стати мне смеяться? Я заранее горжусь и ребенком, которого рано или поздно мы заведем, и его нежной и любящей мамочкой, которая, уверен, никогда не оставит его. А я, со своей стороны, сделаю все, чтобы она его не покинула. Ох, Ярдли, а я-то все пытался придумать, как получше сделать тебе предложение. Думаю об этом все время с тех пор, как вернулся. Да и в поездке думал о том же.

— Саймон, ты благородный человек и не желаешь оставить женщину в подобном положении. Но ты должен знать: я в состоянии сама позаботиться о себе и своем ребенке. Не подумай, что своими разговорами о беременности я пытаюсь вынудить тебя на определенный шаг. Просто я не могла не сказать тебе… А уж как там сложится…

Он потупился, запустил обе пятерни в свою шевелюру и довольно мрачно сказал:

— Черт возьми, Ярдли! Я хочу иметь семью. И всегда этого хотел, но давно уже потерял надежду, что встречу кого-то вроде тебя, кого-то, с кем я захочу соединиться в браке. Даже успел убедить себя, что счастье не для меня, что со мной никогда не будет в этом смысле ничего хорошего. Но вот, когда я уже совсем отчаялся, произошло чудо — я все же тебя нашел, единственную, такую желанную для меня женщину. Впервые мир открылся мне в своем истинном свете, впервые мне засияла надежда, а ты говоришь такие вещи… Да если у нас будет ребенок, разве я допущу, чтобы он жил без отца? Кому, как не мне, понимать, что ребенку нужны оба родителя. Оба, Ярдли!

— И все же знай: я не заманиваю тебя в ловушку, Саймон.

— Такие женщины, как ты, Ярдли, никого не заманивают в ловушку. А теперь успокойся, тем более что тревога может оказаться ложной. Первое, что надо сделать, это удостовериться, верно ли твое предположение.

— Да, конечно, я это сделаю, не откладывая. Но знаешь, я совсем не была готова… Правда, последние несколько дней у меня кружилась голова, поташнивало, да и задержка небольшая… Но я как-то не обратила на все это внимания. А вот сегодня утром вдруг задумалась… Впрочем, все это, возможно, просто последствия стресса.

— Стресса?

— Ну да. Это то, о чем сказал мне врач по поводу моих коротких недомоганий.

— Думаю, в том отчасти и моя вина. А потом ты столько провозилась с приступом Мими, перенервничала, не мудрено почувствовать после этого слабость. Да и вообще, все эти споры, раздоры… Послушай, давай теперь же поедем в Лас-Вегас или еще куда-нибудь и поженимся, не дожидаясь, пока выяснится с беременностью.

— Тайно? — спросила она.

— Почему бы и нет?

— Я не могу.

Он помрачнел.

— Не можешь выйти за меня замуж?

— Не могу сделать этого тайно. Я не хочу выходить замуж вдали от моей семьи. Мими и так уже получила удар, узнав, что Селина, мало того что сбежала, еще и без ее ведома замуж выскочила. И потом, Саймон, а как насчет твоего отца? Я ведь никогда даже не видела его. И вообще, я ведь еще не сказала, что хочу выйти за тебя замуж. Нет, все это просто сводит меня с ума…

— Послушай, бэби, я бы с удовольствием выпил чашечку кофе, если мне предложат, конечно.

— Ох, прости.

Она налила ему кофе, и он сделал первый глоток. Кофе был превосходен, но успел уже немного остыть.

— Знаешь, Ярдли, — вновь заговорил он, — когда я был ребенком, то ненавидел отца за то, что мама оставила его. Думал, что если бы он действительно любил ее, то наверняка мог бы что-то сделать или просто что-то такое сказать, что удержало бы ее от бегства. Я и себя ненавидел, потому что подчас мне думалось, что она бросила нас из-за меня. Так что беременна ты или нет, тебе следует знать: единственное мое желание — сделать тебя счастливой. Ты понимаешь? Кстати, без тебя и сам я буду несчастен, ибо хочу, чтобы ты была моей женой и чтобы у нас были дети, когда бы ни родился наш первенец — сейчас, через год, через два года. Об одном только прошу тебя, не слишком его балуй.

— Его? — спросила Ярдли.

— Ну, если это будет девочка, ей все равно придется играть со мной в футбол. Так что давай сначала мальчишку.

Встав со стула, Саймон прихватил со стола чашку, сделал глоток кофе, но совсем не почувствовал его вкуса. Слишком уж был взвинчен. Поставив чашку, он подошел к Ярдли и, став за ее стулом, слегка помассировал ей плечи, а потом просто обнял и прижал к себе.

— Если мы будем вместе, Ярдли, мы превозможем все трудности. Просто давай воспринимать окружающее таким, как оно есть. Существуют на свете вещи, которых никто и ничто не сможет изменить. К ним и относится моя любовь к тебе. Просто оставайся со мною, бэби, и ни о чем не беспокойся. А я сейчас переоденусь и поеду — чуть не сказал «побегу» — в ближайшую аптеку, чтобы привезти тебе эти тесты или как их там… Точное знание всегда легче неведения.

Она покачала головой.

— Никуда не беги, дорогой. Лучше я схожу на прием к доктору. Это будет надежнее. Прямо в понедельник и схожу.

— Прекрасно.

— А знаешь, Саймон, Селина при мне сказала Мими, что она видела, как дедушка отдал тебе форму селянки.

— Не может быть! Это было так давно. Неужели она помнит?

— Потому-то я и решила никак не препятствовать тебе в воспроизводстве этой статуэтки. Форма по праву принадлежит тебе. И у меня даже права нет просить тебя, чтобы ты не продавал копии. Но если уж мы заговорили о нашем совместном будущем, то я рискну попросить тебя об этом.

Он выпустил ее из своих объятий.

— Проси о чем хочешь, родная, но только не об этом.

— Это для тебя так важно? Ты ведь и без того создал немало прекрасных вещиц, я знаю, поскольку интересовалась этим. Какая особая нужда у тебя в этой сельской девушке? Ты и без нее прекрасно обойдешься.

— Да пойми же ты, Ярдли, что покупатели только потому и обратили на меня внимание, что я вышел на рынок с этой вещицей. «Коллекция Киттриджей» старая и известная фирма, у которой никогда не было и не будет проблем с подобной публикой, она обладает и связями и большими возможностями в сфере сбыта продукции. Иными словами, одна статуэтка не разорит вас. А «Эвергрин Имиджес» — фирма новая. И хотя люди хотят чего-то нового и отличного от старых вещей, но все стараются попридержать деньги, пока кто-то другой не начнет покупать. А ты просишь меня отказаться от проекта, над которым я столько работал, и именно теперь, когда мне предлагаются такие выгодные контракты, которые мне и во сне не снились. Нет, не могу я отказаться от этого, даже ради тебя. Я никогда не смогу вновь пробиться, работая на кого-то и зарабатывая слишком мало. У меня никогда больше не будет шанса подняться. У меня нет семейной, наследственной фортуны, которая удержала бы меня от падения. Когда я был ребенком, мой дед показывал мне журналы с фотографиями сельской девушки и рассказывал о том, каким прекрасным художником был его отец. А я уже и тогда не понимал, почему при своем таланте, при том, что о его произведении пишут в журналах, прадед ничего не оставил своей семье и умер чуть ли не нищим. И в один прекрасный день я решил восстановить справедливость, восстановить имя художника, чего бы это мне ни стоило. Не думай, что это все просто банальная месть. Это мечта, выношенная мною в тяжкие годы, мечта, которая помогла мне подняться и преодолеть хроническое невезение моего семейства. Так что согласись наконец: ты не можешь, даже права не имеешь просить меня отказаться от этого.