Музыка вдруг иссякла, и он вынужден был выпустить ее из своих объятий. Но из танцевального круга, однако, выводить не стал. Склонившись к ней, он шепнул ей на ухо:
— Спасибо вам.
Она кивнула, но посмотрела на него так, будто видит впервые.
Микрофон на небольшом возвышении, где размещался оркестр, затрещал голосом Уоррена Риддли, нынешнего мэра Киттриджа.
— Леди и джентльмены, могу ли я привлечь на минуточку ваше внимание? Прошу вас!..
— Танцы! — ответил из публики дружный хор голосов.
Очевидно, люди меньше всего нуждались в выступлении толстого коротышки Риддли, который держал в руках карточки-шпаргалки и громко, прямо в микрофон, откашливался, прочищая горло. Саймон услышал, как Ярдли хихикнула. Похоже, они оба испытывали тот же недостаток любви к мистеру Риддли, что и остальное общество.
Мэр, приведенный в бешенство, молча стоял, ожидая, когда публика успокоится и выслушает его речь. Наконец он поднес одну из карточек к самому лицу и сунулся в нее носом. Напрасно он отказывается от очков, подумал Саймон. Несколько месяцев назад мэр признал необходимым обзавестись контактными линзами. И хоть носить их было сущее наказание, очки теперь казались ему слишком старомодными.
— Милости просим на сорок пятый ежегодный киттриджский Праздник Урожая, — провозгласил Риддли, как будто все, кто пришел сюда, явились специально для того, чтобы услышать это лично от него.
Тем более, с удовлетворением отметил про себя Саймон, что ваш праздник впервые посетил некто из низших слоев общества. Да еще в компании с Ярдли Киттридж, рожденной в высших сферах.
— Как вы все хорошо знаете, — продолжал непопулярный мэр, — благотворительные пожертвования, вырученные на этом балу, поступят в пользу местного продовольственного фонда, и сегодня вечером мы рады воздать честь основателю этого доброго и благородного дела…
К удивлению Саймона, рука Ярдли коснулась его руки. Он тотчас заключил эту маленькую, хрупкую кисть в свою ладонь и почувствовал ее легкую дрожь. Девушка искоса взглянула на него и вдруг, будто испугавшись, что сделала что-то непристойное, быстро отняла руку.
—…хотя эти почести мы можем воздать ему лишь посмертно…
Тут только Саймон и понял: здесь собрались чествовать покойного Джеррида. Была ли Ярдли взволнована, когда зал разразился бурными аплодисментами, вызванными этим запланированным величанием старого обманщика? Гнев воспламенил его душу. Будут ли добрые граждане Киттриджа так же величать и его самого, когда он отойдет в мир иной? Или он навсегда останется для них выходцем из бедной части города, выскочкой, отказавшимся подчиниться судьбе и, невесть как раздобыв немного денег, покинувшим тот круг людей, к которым принадлежал?
Он взглянул на Ярдли. Та уставилась в пол, а лицо ее так сильно побледнело, что бледно-розовая губная помада казалась на нем слишком яркой. Он догадался, что вся эта кутерьма вовсе не радует ее. Понятно, ведь она этого не ожидала. Странно: трудно даже предположить, что Риддли произведет жест, подобный этому, не согласовав его заранее с членами семьи Джеррида.
Находясь совсем не в том настроении, чтобы выслушивать все то, что, как он знал, прозвучит дальше, Саймон осторожно взял Ярдли под руку и повел к выходу. Сначала она немного растерялась, но, взглянув на него, поняла его состояние и послушно последовала за ним.
— Мне надо немного отдышаться, — проговорил Саймон, когда они оказались достаточно далеко от толпы. — А как насчет вас?
— Да, спасибо, не помешает.
Туфельки она все еще держала в руках, поэтому задержалась, чтобы обуться.
— Может, возьмете пальто?
— Нет. Кажется, на улице совсем не холодно.
Он открыл дверь, и они вышли на террасу, с которой открывался вид на поле для гольфа. Дул холодный ветер. Темное небо усеивали звезды.
Он подвел ее к кофейному столику.
— Присядем? Ну, как вам все это?
— Я…
Она замолчала, увидев, что к ним приближается какая-то пара. В темноте трудно было разглядеть, кто они.
— Привет, — сказал им Саймон.
Те буркнули в ответ что-то вроде нечленораздельное, все же изловчившись бросить на сидевших за столиком любопытные взгляды.
— Город, я вижу, решил канонизировать вашего деда, — заговорил Саймон. — Что вы на это скажете?
Ярдли повернулась, в глазах ее блистали слезы.
— Эй, бэби! Я понимал, что вам не хочется идти сюда со мной, но не думал, что придется пережить еще и такие неприятные минуты.
Она было засмеялась, но эта попытка преобразилась в плач.
— Это не имеет к вам никакого отношения.
— Ну, вы меня успокоили.
Она вызывающе подняла заплаканное лицо.
— Хорошо, хоть вывели… Выслушивать их… Не думаете же вы, что я достаточно наивна, чтобы поверить, будто они все и вправду любили его? «Коллекция Киттриджей» имеет для этого города особое значение, и каждый горит желанием поддержать репутацию нашей фирмы. Спектакль явно затеян для меня. Но получилась насмешка над добрым именем деда.
— О, конечно, его доброе имя!.. — простонал Саймон.
— Нет, не желаю слушать, как вы будете поносить его. И не думайте, кстати, что вы хорошо меня знаете. Вы меня совсем не знаете. Вы хотели, чтобы я пришла сюда с вами, чтобы все смотрели на нас и говорили о нас. Я исполнила ваше желание. И была готова ко всему, но только не к тому, что попаду на чествование своего деда. — Взгляд ее был устремлен вдаль. — Я знаю, вы его ненавидите, но меня это мало волнует. Мой дед прожил долгую жизнь, и, я уверена, вы не единственный недоброжелатель, которого он себе нажил. Никто не может прожить так долго и не наделать ошибок. Что бы вы ни говорили о его поступках, я любому его поступку могу найти оправдание или принести за него свои извинения.
— Но если это вас не волнует, так в чем проблема?
— Просто мне вдруг стало больно. Ведь он мог быть здесь, сыпать старыми, давно всем известными шутками и смеяться. Но его нет здесь и никогда больше не будет. Дед всегда был рядом со мной. Мать умерла, отец слишком занят работой и общественной жизнью, чтобы уделять мне достаточно внимания и интересоваться моими делами… А вот дед всегда был рядом, строгий, все проверяющий и дающий советы, что и как мне делать дальше. Для меня его смерть была страшным потрясением, я до сих пор не могу ни забыть его, ни предать его память.
Саймон протянул руки, взял ее за предплечья и осторожно притянул к себе. Она припала к его груди и тихо заплакала. Чувствуя себя слишком большим и грубым, как и весь этот окружающий ее мир, он держал Ярдли так, будто боялся, что она может разбиться. Потом обнял ее чуть крепче и погладил по волосам. Ощущая легко скользящий под пальцами шелк, он почувствовал, как в груди его что-то сжалось. Саймон не умел утешать плачущих женщин. Но он хорошо знал, что такое потеря. Однако даже сейчас, когда он обнимал ее, его мускулы невольно напрягались, будто в любой момент эта страдающая женщина могла превратиться в безжалостную фурию и вонзить ему в грудь нож. Наблюдая за ней, он пришел к выводу, что она совсем не так забавна, как он предполагал раньше. Куда подевалась та дерзкая и нахальная девица, которую он поймал на изгороди своей усадьбы?
Ярдли вытерла слезы, отодвинулась от него и виновато сказала:
— Простите, я испортила вам вечер.
— Какого дьявола вас должны заботить подобные пустяки?
— Ну, ведь всю эту кашу заварила я. Пробралась в ваш дом, собиралась украсть нечто, пусть даже я и считаю, что это нечто принадлежит моему семейству…
По поводу последнего замечания Саймон ничего не сказал.
— Может, пойдем еще потанцуем?
Она задумчиво покачала головой.
— Нет, что-то не хочется.
Он посмотрел в большие синие глаза и страстно захотел отвлечь ее от болезненных воспоминаний. И все же то, что он использовал ее в своих интересах, низводило его на один уровень с Мими. Насчет миссис Киттридж он не заблуждался: взвалив на внучку собственное горе и вынудив ее пойти на преступление, та вряд ли способна испытывать угрызения совести. Помогай ему Бог, но сегодня вечером он должен вести себя по-джентльменски. Хотя будет сожалеть об этом, да и уже сожалеет.
