– Прибереги подобные разговоры для своих прихожан, понял? Не все дети господни хорошие люди. Некоторые плохие. Больные. Слабоумные. У них в голове не все правильно работает, и они действуют иначе. Они плохие, Джеймс. Злые. Поэтому не говори мне всякой ерунды! Ты знаешь кого-нибудь, кто мог убить Микки Гейнса или одну из других жертв?

– Я... у меня нет доказательств.

– А интуиция? Внутреннее ощущение? Все такое прочее, Джеймс. Речь идет о жизни людей; ты хочешь, чтобы случившееся с этим пареньком, – свободной рукой он сделал жест, охватывающий церковь и алтарь, – произошло с кем-нибудь еще? Знаешь, что я думаю? Именно ты рассказал, как истязали святых. Я готов поставить свою пенсию на то, что этого паренька убил тот же самый убийца. Поэтому помоги мне, а?

– Я пытаюсь, но я не знаю, кто это сделал, – ответил он с мукой во взгляде, и его лицо, казалось, постарело на десять с лишним лет.

– Ты что-то знаешь! – сердито выпалил Бенц, брызжа слюной.

Джеймс, которого что-то грызло изнутри, покачал головой:

– Я ничего не могу тебе рассказать.

– Ты лицемерный, ханжеский сукин сын. Людей убивают! С ужасающей жестокостью. Микки Гейнс – это лишь верхушка айсберга. – Он напряг пальцы, которыми держал рубашку брата из гладкой ткани. – Если можешь, ты должен помочь мне остановить все это!

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Черта с два! – Бенц опустил руку, но остался стоять так близко, что едва не касался носом лица Джеймса. – Ты сказал, что тебе нужно было обсудить с богом какие-то проблемы.

– Да. – Джеймс облизал губы.

– Какие?

Челюсть Джеймса непроизвольно дрогнула.

– Какие проблемы? – снова спросил Бенц, сузив глаза.

– Целибат, – тихим шепотом ответил он.

В самую точку. Бенц почувствовал себя так, словно получил неожиданный удар в живот.

– А еще что?

– А этого мало? – Голубые глаза Джеймса встретились с глазами Бенца.

– У тебя роман с Оливией Бенчет. – Это был не вопрос. В комнате на мгновение повисла тишина. Стало так тихо, что звуки ночи, казалось, начали проникать сквозь закрытые окна.

– Откуда ты ее знаешь? – наконец спросил Джеймс.

– Она тебе не рассказывала? – Глаза Бенца сузились.

Джеймс покачал головой, затем откинулся на спинку стула и повернулся так, чтобы можно было смотреть в окно и не видеть лица единокровного брата.

– Нет.

– И ты не говорил ей, что мы единокровные братья? – Бенц отошел от стола, чтобы снова не кинуться на брата и не вырубить его. Сегодня он был сильно на взводе – адреналин, усиленный яростью.

– А с чего я должен был упоминать? Она знает лишь, что у меня есть единокровный брат, с которым у меня не слишком теплые отношения. А почему ты ей не говорил?

– Об этом никогда не заходила речь.

Джеймс фыркнул, и в этот же момент дверь в кабинет, распахнувшись с глухим стуком, ударила о стену.

Бенц вздрогнул, а в кабинет вошел преисполненный достоинства пожилой священник.

– Что происходит? – спросил он. Взор его голубых глаз был властным, голос низким, сердитым и насмешливым. Из-под его стихаря так и сочилось самодовольство. – Почему дом господень полон полиции и прессы? Мне позвонила госпожа Фландерс, живущая неподалеку, и сообщила, что произошла какая-то неприятность... – Его взгляд остановился на Бенце, который уже открыл свой бумажник, в котором был его значок.

– Произошло убийство, прелат. Здесь, в церкви, – объяснил Джеймс. – Микки Гейнс.

Лицо прелата смертельно побледнело, и у него стали подкашиваться ноги.

– Нет... но я только что его видел ...он должен был запереть... – Он умолк, прислонившись к стене, закрыл глаза и перекрестился. Он весь стал каким-то безжизненным. – Не могу поверить в это.

– Вы оставили дверь открытой? – спросил Джеймс.

– Ты же знаешь, как я к этому отношусь... Микки? О господи. – Моргая, словно желая прояснить мысли, он снова быстро перекрестился, качая в неверии головой.

– Расскажите мне, что вам известно, – произнес Бенц и открыл блокнот.

– Ничего... это один из мальчиков, которые помогают в проведении служб... – Его голос дрогнул, и он закрыл лицо руками. – Не могу поверить... не Микки... не Микки. – Раздался стук, и Монтойя просунул голову в дверь. Он переводил взгляд с одного священника на другого.

– Вы Рой О'Хара? – спросил он, и прелат кивнул, после чего нашел в себе силы выпрямиться во весь рост.

– Да, а что?

Монтойя встретился взглядом с Бенцем.

– Несколько лет назад было одно дело. Мальчик в Джексоне, Миссисипи.

Отец О'Хара стал еще бледнее, и для Бенца кое-что стало проясняться. Реджи Бенчет говорил ему: был один педофил, но от обвинений отказались. Реджи говорил, что его звали отец Харрис, или Генри, или... он, возможно, хотел сказать О'Хара!

– Все это было ошибкой, – произнес прелат, но в уголках рта у него, казалось, собралась слюна, а его руки дрожали. – Единичное дело из-за злоумышленной лжи одного мальчика. От обвинений отказались за отсутствием улик. А меня перевели в церковь Святого Луки.

– От обвинений отказались за отсутствием улик или благодаря откупу? – поинтересовался Монтойя.

– Нет – семья решила, что мальчик лжет. Я застал его как-то раз. Он занимался немыслимыми вещами... все это была ошибка.

– В таком случае вы не против проехать со мной и дать мне официальные показания? – Мрачный взгляд Монтойи переместился на отца Джеймса. – И вы тоже.

– Охотно, – ответил Джеймс.

Монтойя сопроводил обоих священников на улицу. Бенц еще раз осмотрел место преступления. Он нутром чуял, что это была работа того же самого человека с извращенным мозгом, который убивал женщин в праздники святых. Так должно было быть. Если только не появился подражатель, если только убийца Микки Гейнса не собрал достаточно информации из пресс-релизов и других источников, чтобы создать свою версию противоестественных бесчеловечных преступлений, достаточно похожую, чтобы посеять путаницу.

Такое раньше случалось.

Действовали два убийцы, связанные с католической церковью? Или один?

Его взгляд скользил по теперь уже пустому нефу, если не считать нескольких оставшихся офицеров.

Бенц не был религиозным; точно не знал, какое место в его жизни занимает бог. Но он был воспитан церковью, и это был его приход. Каким бы непочтительным он ни был, он приходил в церковь Святого Луки на Рождество и на Пасху, а между этими праздниками пару раз посещал мессу, обычно с Кристи. Он видел двух коллег-офицеров, которые венчались у этого самого алтаря, где был убит Микки Гейне. Как-то раз Бенц присутствовал тут на заупокойной службе, а однажды его пригласили на крещение.

Два убийцы?

Бенц не верил в это. Тогда кто же?

Явный педофил отец Рой О'Хара?

Отец Джеймс Маккларен, единокровный брат Бенца и священник, который не мог толком соблюдать свои обеты?

Брайан Томас, парень, который когда-то учился в семинарии, был недоволен церковью и своими родителями и сейчас интересуется Кристи?

Брат Оливии – кто он, черт возьми, такой? Генетическая связь, которая, возможно, объясняла, почему у нее бывают видения убийств и почему она способна смотреть глазами убийцы?

Какой-нибудь студент одного из университетов, знающий жертв?

Один из преподавателей?

Нанкуа Франц?

Разгадка таилась здесь, в церкви Святого Луки... У преступника была причина сюда прийти. Но какая?

Если убийца не был священником, тогда почему он находился в церкви? Чтобы помолиться? Исповедаться? Каким-то образом ощутить присутствие бога? Или он пришел в церковь в поисках очередной жертвы?

Бенцу очень хотелось закурить и выпить. Ему было нужно время посидеть и подумать, неспешно делая глотки «Джека Дэниэлса» со льдом и глядя на тлеющий в пепельнице «Кэмел». Никотин и алкоголь – как раз они бы помогли ему расслабиться и сосредоточиться сейчас, когда он стоял в задней части нефа, сузив глаза на алтаре и огромной скульптуре распятия Христа, поднимающейся к потолку церкви. Витраж сверкал от ламп. Алтарь был запачкан кровью.