Бенц положил в карман ключи и, не поднимая воротник, бросился к парадному входу. Кто-то давным-давно сказал ему, что бог терпелив. Он очень надеялся, что это правда.

Эта женщина представляла опасность. Серьезную опасность.

Избранник чувствовал ее присутствие и знал, что рано или поздно она приведет к нему полицию, вопрос времени. Он знал ее имя. Оливия Бенчет... считающая себе медиумом. Как и ее бабушка, захолустная жрица вуду. Но, с другой стороны, Избранник знал все о Вирджинии Дюбуа.

Он провел исследование. Это было необходимо, чтобы понимать врагов. Как же еще господствовать над остальными?

Стоя под горячим душем, он презрительно усмехнулся, подумав о полиции. Простаки. Идиоты. Со всем своим изощренным оборудованием, компьютерами и людскими ресурсами они все еще блуждали впотьмах. Он слушал пресс-конференцию, которая должна была предупредить жителей города о маньяке-убийце; слышал что была создана специальная группа и что дальнейшие подробности будут сообщаться по мере появления.

Так он и поверил. Полицейские не осмелятся и словом обмолвиться о том, что они раскопали, из страха, что появится убийца-подражатель или кто-нибудь признается в преступлении, к которому не имеет никакого отношения.

Поэтому они были осторожными.

И глупыми.

Он взял бритву и принялся тщательно бриться. Сначала тонкое лезвие, затем еще одно, и наконец третье, чтобы все было идеально. Лезвия были острыми, безукоризненно заточенными и мягко скользили по коже, удаляя малейшие волоски. Он начал от линии волос, медленно спустился вниз по лицу, затем шея, и грудь, и подмышки, везде, где на теле был хоть намек на волосы. Он был очень осторожен в чувствительной области вокруг мошонки и неспешно побрил ноги, наблюдая, как темная щетина уносится вместе с водой в водовороте пены.

Рядом с душем он установил большое зеркало, и через запотевшие стеклянные двери он видел свое отражение в полный рост – голый и чистый, белая кожа покраснела от горячего душа, не видно ни единого волоска, одни лишь мускулы перекатывались под упругой кожей. Не зря ведь он каждый день занимался с гирями и на тренажерах. Волосы на голове были мокрыми, и он подумывал о том, чтобы избавиться и от них. Он должен полностью сбрить их, поскольку даже единый волосок, оставшийся на месте преступления, выдаст его. Но значительное изменение во внешности вызовет подозрение, так что гордость и тщеславие взяли верх над осторожностью. Пока волосы останутся. Расческой он убрал мокрые пряди с лица и аккуратно уложил их на голове. Когда-нибудь, возможно...

Выйдя из душа, он не стал вытираться, чтобы кожа высохла сама на холодном воздухе. Он уже нашел следующую жертву. О, выбор был очень велик; столько грешниц, но эта рыжеволосая подойдет прекрасно. Он неделями наблюдал за ней, раздумывая, стоит ли она жертвоприношения, и, заговорив с ней, он понял. Если бы только она знала, как он собирался трансформировать ее душу. Босиком он прошел по гладкому деревянному полу к своему тайнику и протянул руку за медальоном, особым медальоном, висящим на тонкой цепочке.

Святая Екатерина Александрийская.

Он почувствовал, как при мысли о миссии у него забурлила кровь. Сегодня вечером... до полуночи. Он представил, как она будет молить сохранить ей жизнь, плакать и каяться, предлагать ему себя... Не важно, каким образом она станет выторговывать себе жизнь, не важно, сколь отчаянно она будет это делать. Ее кровь все равно прольется.

Он надел цепочку на запястье и снова бросил взгляд в зеркало. Прекрасная будет ночка. Да. Очередное жертвоприношение.

Да, но затем ему придется произвести корректировку. Потому что внучка Вирджинии Дюбуа, дочка потаскушки Бернадетт, может все ему испортить.

Если не станет одной из его мучениц.

При этой мысли он улыбнулся. Она должна умереть. Она представляла угрозу, и у него были личные причины лишить ее жизни, причины, которые она еще не могла постичь. У него были намечены другие жертвоприношения, но... по такому случаю он может внести изменения в график.

Святая Оливия. Как красиво звучит. Очень красиво.

– К вам пришли... офицер полиции, – сообщила секретарша Ванда, постучав в дверь кабинета и сразу же ее открывая.

Отец Джеймс Маккларен посмотрел поверх своих очков и прочитал любопытство в поднятых белых бровях Ванды. Худощавая и морщинистая, с глазами, которые за очками казались совиными, она нервно облизала губы.

– Его зовут... что? – Она обернулась, и Джеймс услышал глубокий голос, который сразу же узнал – А да... детектив Ричард Бенц, – сказала она, снова поглядев на отца Джеймса Маккларена.

Джеймс ощутил стеснение в груди. Спокойная классическая музыка, которую он слушал, казалось, стала затихать. Что могло привести сюда его единокровного брата? Только одно. Кристи. Во рту у него пересохло.

– Пригласите его, – сказал он, отворачиваясь от экрана компьютера. Составление проповеди для следующей недели придется отложить.

Ванда отошла в сторону, чтобы пропустить Бенца, и Джеймс вооружился терпением. Любой разговор с Бенцем превращался в противоборство.

– Отец, – сказал Бенц, кивнув, и Джеймс, вставая, выдавил улыбку.

– Спасибо, Ванда, – произнес он, бросая взгляд на женщину, все еще стоящую в дверях. Она поняла намек и удалилась, с мягким стуком закрыв дверь. Джеймс протянул через стол руку. Он немного расслабился. Если бы с Кристи что-нибудь случилось, это было бы видно по лицу Бенца. А сейчас его брат выглядел обеспокоенным, но не преисполненным отчаяния или горя. – Давно не виделись. Как ты, Рик?

Бенц быстро и сильно, по-медвежьи, пожал ему руку.

– Нормально. – Он сел на один из стульев для посетителей, и Джеймс вспомнил, как часто, будучи мальчиком, он смотрел снизу вверх на старшего брата. Как близки они тогда были. Когда они были детьми, Рик всегда был рядом с ним. Когда они росли, Бенц научил его бросать бейсбольный мяч, выбивать двадцать два очка и таскать выпивку у отца из шкафчика. Рик смеялся над набожностью Джеймса и однажды как следует разобрался с Фредди Мейсоном, после того как он со своими дружками поколотил Джеймса на школьном дворе, назвав его неженкой и маменькиным сынком. Рик сшиб Фредди с ног, затем, когда его приятели постарше сбежали поджав хвост, Рик обратил свой гнев на единокровного брата и хорошо погонял его пинками. Он сказал Джеймсу, что Фредди был прав. Джеймс настоящий маменькин сынок, а всю это чушь насчет бога и церкви нужно забыть, или у него будут большие неприятности. Для Джеймса настали трудные времена.

На следующей неделе он попросил Рика показать ему, как боксировать, и в следующем году, когда Джеймс подрос на шесть дюймов и набрал тридцать фунтов, он уже мог сам за себя постоять. В то время они дружили, и Джеймс всегда испытывал благоговейный страх перед своим более сильным братом; ребенком, который вырос, не зная собственного отца, полицейского, застреленного при исполнении служебного долга.

Несмотря на это, они избрали себе в жизни разные пути, и в конечном счете Джеймс предал старшего брата. С тех пор он за это расплачивался.

Теперь он опустился на свой потертый стул за столом.

– А ты как? – спросил Рик без тени улыбки, словно ему было на это наплевать. – Как дела в последние дни?

– Не жалуюсь. – Переведя дух, Джеймс задал вопрос, который вертелся у него в голове месяцами: – Как Кристи?

– Прекрасно.

– Учится?

– Да. – Взгляд Бенца словно говорил: «Попробуй-ка спросить что-нибудь еще».

Он принял вызов.

– В колледже Всех Святых?

– Правильно.

– У нее все хорошо?

– Я же сказал «прекрасно».

– Приедет домой на День благодарения? – спросил Джеймс, желая узнать любую информацию о дочери, которая еще несколько месяцев назад считала, что он дядя.

– Да. – У Бенца на лице дрогнул мускул, словно он тоже вспоминал ту сцену, когда он вручил Кристи то письмо, затем оставил сообщение на автоответчике Джеймса, в котором объяснил, что наконец рассказал ей правду. Джеймс надеялся на какое-то понимание со стороны дочери, но его ждало большое разочарование. Кристи без долгих раздумий отвергла его и сказала ему «да пошел ты», когда он позвонил. Краткий, яростный односторонний разговор все еще звенел у него в ушах.