– Екатерина Александрийская.

Он нахмурился.

– Мы не знаем, сколько их еще или как долго продолжается череда убийств.

– О господи, – прошептала она, тяжело сглатывая. – А сколько этих святых?

– Слишком много. – Он фыркнул. – Никогда не думал, что скажу это.

Она подняла на него взгляд. Глаза ее были обеспокоенными, а ресницы все еще мокрыми от слез.

– Какой же извращенный ублюдок может такое сделать?

– Вот это нам и нужно выяснить. – Он крепче сжал руки, пытаясь успокоить ее. – Мы найдем его, но понадобится ваша помощь.

– Я готова на все что угодно.

Он выдавил улыбку.

– Я знаю. Позвольте, я сделаю несколько звонков. – Он взглянул на часы. Было поздно, больше одиннадцати, но он позвонил Монтойе и в участок, оставив сообщения, затем поднялся в ванную. Осколки стекла были повсюду – на столике, в раковине и на полу. Плитка и раковина были забрызганы кровью. – Похоже на зону боевых действий, – пошутил он.

– Я была в гневе, – призналась она. – И напугана. Он смотрел на меня – прямо на меня из зеркала, и, кажется, он меня видел так же, как я видела его. – Она взяла совок и веник. Они вместе все прибрали.

Когда они снова спустились вниз, Оливия приготовила чай... какой-то пахнущий имбирем напиток с цветочным вкусом. Бенц не жаловался и, потягивая его небольшими глотками, жалел, что это не пиво. Они сидели за столом на кухне, птица издавала негромкие звуки, пес расположился на тряпичном коврике, а Оливия снова и снова рассказывала свою историю. Бенц задал с дюжину вопросов. Она не всегда могла ответить, но он не сомневался, что она видела убийство. Еще четыре дня назад он бы презрительно фыркнул, услышав подобное, но сегодня он безоговорочно ей верил. Когда он отодвинул свой стул, было уже больше часа.

– Пожалуй, мне пора. Можете еще что-нибудь вспомнить?

– Лишь то, что у него голубые глаза. Ледяные, насыщенно-голубого цвета, – сказала она, внезапно вспомнив.

– Вы бы смогли его узнать?

– Нет, как я уже говорила, на нем снова была маска.

– Цвет глаз – это уже хоть что-то. – Конечно, он мог носить контактные линзы.

– И он знает мое имя.

– Что?

– Я слышала... ну, в видении, он посмотрел пря на меня, и казалось, что я слышу его голос или его мысли, и он назвал меня Оливией. Святой Оливией.

– Черт, – выругался Бенц, затем бросил взгляд в окно. Темное, изолированное, мрачное место. Если убийца здесь появится, никто его не увидит. И он знает кто такая Оливия. – Вот что, если вы не возражаете, я останусь тут до рассвета.

Она смутилась.

– Конечно... в смысле, это было бы хорошо... но я не хотела, чтобы вы думали, что, если я расстроилась, значит, я одинокая, перепуганная, беспомощная женщина...

– Вы уже обзавелись охранной сигнализацией?

– Нет, она будет у меня только после Дня благодарения, но...

– Тогда я остаюсь.

– Но...

– Дело не в том, что вы испуганная женщина, понимаете? Хотя вообще-то вам бы стоило бояться. Дело в том, что ваша жизнь в опасности. Я уже договорился с департаментом насчет телохранителя.

– Я живу не в городе.

– Мы работаем с ведомством шерифа, и кроме того, может, я хочу тут поторчать. – Он перевел дух, увидел в ее глазах вопрос и решил рассказать все начистоту. – Я был груб с вами. Не только когда вы первый раз пришли в участок, но и когда мы были в кафе. Мне очень жаль. Я допустил ошибку.

– Совершенно верно, – произнесла она, очевидно, не желая идти ему навстречу. – Большую ошибку. Но я уже забыла об этом. Правда. – Она выдавила улыбку. – Извинения приняты. И вам необязательно оставаться. В самом деле. Со мной все будет в порядке.

– Ну... – Он одарил ее улыбкой, когда от дуновения ветра стукнул ставень. – Может, мне хочется остаться, – сказал он, и в ее глазах что-то блеснуло. Какая-то заинтересованность, что-то озорное. То, чего он не хотел замечать.

– Это уже нечто другое.

Вероятно, ложь, но уже другая.

– Отправляйтесь спать, Оливия. А я лягу на диване.

Она покачала головой.

– У меня есть свободная спальня. Пойдемте, уже поздно. – Она выключила свет и направилась к лестнице – Если вы сможете не обращать внимания на всякий хлам.

– Не переживайте из-за беспорядка, – ответил он, снова проверяя, что все окна и двери заперты. – Видели бы вы, как я живу.

– Может, когда-нибудь у меня появится такая возможность.

Он ничего не ответил, поднимаясь за ней по лестнице, и решил, что это ошибка. Очередная. Ему сегодня везло. Этот дом был слишком уютным, и Оливия выглядела и пахла очень соблазнительно.

Войдя в спальню, одновременно являющуюся кабинетом, она убрала учебники и, наклонившись над кроватью, принялась взбивать подушки. Он старался не замечать округлости под ее халатом и не обращать внимания на подергивания своего члена.

– Ну вот, – сказала она, раскрасневшаяся, поворачиваясь к нему. – Спокойной ночи. – Став на цыпочки, она скромно поцеловала его в губы.

Это было выше его сил. Он мог бы сопротивляться открытому заигрыванию; многие женщины пытались затащить его в постель, но эта... стильная раскованность... ее игривая улыбка и пляшущий в глазах огонек, вызов, который он видел на ее лице. Это все стало его погибелью. Он схватил ее и, когда она раскрыла от удивления рот, поцеловал. Крепко. Губы Бенца, повинуясь естественному порыву, накрыли ее губы.

И она ответила. Словно ждала, чтобы он сделал первый шаг. Она тихо вздохнула, открывая рот, и его язык легко скользнул между ее решительных губ. Подергивания его члена превратились в настоящую эрекцию, и все мысли о бдительности, безопасности, о поимке извращенного убийцы, пока он не нанес очередной удар отошли у Бенца на второй план.

Ее пальцы заскользили по его спине, потирая его мускулы через рубашку. Он же, целуя Оливию, вел ее спиной к спальне со старомодной кроватью с пологом на четырех столбиках. Он остановился, лишь когда ее икры уперлись в матрас.

Он дотронулся до узла на ее халате, и петля пояса разошлась. Он просунул руку под халат и провел по изгибу ее ребер, талии и бедер. Его член был напряжен до предела. Она страстно поцеловала его, и из ее горла вырвался тихий недолгий стон.

Кровь застучала у него в голове, и он захотел обладать этой женщиной.

Неистово.

Не делай этого, Бенц. Не надо! Его разум восставал против этого. Он его проигнорировал.

Подушечками пальцев он прикоснулся к покрытому кудряшками холмику между ее ног. Ее дыхание участилось, когда его пальцы принялись мягко ласкать ее. Если она оттолкнет его сейчас, он будет смущен, но сможет уйти.

В комнате повис невыраженный вопрос. Он мягко надавливал и поглаживал рукой ее кожу, ее плоть трепетала о мозоли его ладони.

Она снова застонала.

Призывно.

Он по-прежнему колебался. Одна рука обнимала ее шею, приближая ее голову к своей, другая двигалась медленными чувственными кругами по ее животу. Его проклятый член напрягся до боли.

– Это может быть опасным, – прошептал он в темноте.

– Я... я знаю.

– А я не знаю, что буду чувствовать утром, – признался он, с трудом выдавливая слова.

– Я тоже.

Он снова поцеловал ее, и она положила руку на его ширинку. Со стоном он своим весом повалил ее на матрас и они принялись целоваться и ласкать друг друга.

Ее кожа на ощупь была подобна шелку; она пахла жасмином и лавандой. На губах был вкус имбиря. Ее язык шевелился, играя с его языком.

Сняв халат с ее плеч, он принялся целовать ей шею, затем ключицы. Она затрепетала. Затем принялась сдирать с него рубашку и расстегнула ему ширинку. Ее руки неистово ласкали его. Комната расплывалась, стены и окна теряли четкие очертания. Она стянула его брюки и широкие трусы на бедра, и он, спрятав лицо в ее грудях, стал целовать и ласкать их, в то время как его руки путешествовали по всему ее телу.

О господи, если бы они не замедлили темп, он бы кончил еще до того, как она была готова. Он схватил ее за руки.