— Прости, Мин, но я не могу. Действительно не могу. Боюсь, следующие полгода я буду безвылазно сидеть над своей книгой. Иначе я ее не закончу.

— Значит, не сможешь?

— Не смогу.

К моему изумлению, Мин вдруг уронила голову на руки и разрыдалась.

— Мин, дорогая, мне так жаль! Послушай, не расстраивайся! Выход всегда найдется, вот увидишь! Ну… дай объявление, что тебе нужна домоправительница. Или съезди, но ненадолго. Это тоже будет совсем неплохо. А можно вообще съездить не один раз, а два.

— Заткнись, идиотка несчастная! — бросила Мин, подняв на меня глаза. Тушь струйками текла у нее по щекам, смешиваясь с чернилами, отчего она вдруг стала похожа на клоуна. — Я реву просто потому, что у меня камень с души свалился.

— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотала я, сунув ей в руку свой платок. — Держи, он чистый.

— О, ради всего святого! Какая разница, чистый он или нет! Проклятие, опять эта чертова тушь потекла! Я крашусь так редко, что вечно про нее забываю. Очень смешно, да?

— Сморкайся! — скомандовала я, сунув платок ей под нос. Мин послушно высморкалась. Потом я вытерла ей лицо.

— В тебе погибает великолепная мать, — хмыкнула Мин. — На черта тебе сдались мужчины? Ребенок — вот кто тебе по-настоящему нужен.

— Ты напилась? — добродушно спросила я. Не знаю, что в моих словах было такого, но Мин вдруг заплакала и засмеялась одновременно.

— Нет. Даже не думала. Но сейчас непременно напьюсь. Открой бутылку.

Я открыла бутылку и налила ей бокал вина. Мин задумчиво отпила глоток и подняла на меня глаза.

— Хотела сделать благородный жест — уйти, так сказать с дороги, чтобы вы с Робертом были счастливы. Чтобы перестали наконец прятаться … мучиться угрызениями совести, и все такое.

Каждый волосок на моем теле встал дыбом. Я похолодела, чувствуя, как по спине у меня побежали мурашки. Чтобы не хлопнуться в обморок, я поднесла к губам бокал, мимоходом отметив, как дрожат у меня пальцы, и сделала большой глоток.

— Что тебе сказала Элли?

— Элли? При чем тут Элли?

— Она… о, нет, это я так. Сама не понимаю, что несу. Извини, я просто устала.

— Если ты хотела узнать, говорила ли мне Элли о том, что вы с ее отцом влюблены друг в друга — нет, не говорила. А что — она знает?

— Да. — Я решила, что не стоит от нее скрывать. — Она случайно подслушала, как мы говорили… говорили, что не должны… — Закончить я не смогла.

— Элли незачем было мне говорить. Я и так давно уже все знаю. Наверное, чуть ли не с того самого дня, когда шантажом заставила Вивьен заплатить за учебу Вильяма. Разве ты забыла? Я тогда в шутку сказала, что если бы вы с Робертом вдруг влюбились друг в друга, то ты бы просто отплатила мне за те пятнадцать лет… черт, точно не помню! Я тогда выпила лишнее. Неужели не помнишь?

— Смутно.

— Впрочем, это не важно. Просто я вдруг взглянула на вас обоих… и догадалась. Видела бы ты себя тогда! Вы оба казались такими печальными, испуганными… такими виноватыми, что все и без слов стало ясно. Господи, как же я тогда перепугалась! Помню, как примчалась сюда, сказав, что хочу поискать сигареты… на самом-то деле я едва успела добежать до раковины, как меня вывернуло наизнанку.

— О Мин, я…

Я протянула ей руку, но она, откинувшись на спинку стула, снова сделала большой глоток шампанского.

— Это все от страха, понимаешь… Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь Роберт вдруг перестанет быть моим. Мне казалось, я просто не смогу жить без него. Мне стало жутко. Но потом я велела себе успокоиться… мне нужно было время, чтобы подумать. Поэтому я взяла себя в руки и вернулась в студию, сделав вид, что ничего не заметила. И дальше так же. Вообще говоря, это было не так уж трудно. Теперь, когда мне все было известно, я ясно видела, что вы с Робертом настолько поглощены друг другом, что весь остальной мир просто перестал для вас существовать.

— А я и не знала… — задумчиво проговорила я. — Впрочем, наверное, так оно и было.

— Конечно, можешь не сомневаться. И тогда я принялась наблюдать за вами. Я теперь, можно сказать, эксперт! — невесело похвасталась она. — Теперь мне известно, что такое жить в одном доме с двумя людьми, которые по уши влюблены друг в друга, но по причине, о которой как-то не принято говорить вслух, считают, что не имеют права позволить себе физическую близость. Бедные вы мои — вы даже масленку не могли передать по-человечески, без того, чтобы не покраснеть до ушей! Ваши голодные взгляды выдавали вас с головой. А я все это видела. Я видела, как вы вдвоем возились в саду, поскольку для вас это было почти то же самое, что заниматься любовью. Знаю, может быть, это звучит дико, но так оно и было. Я сходила с ума от страха и ревности… ты представить себе не можешь, каково мне было следить за вами. Но, как ни странно, эти мучения как будто обострили мои чувства. Теперь я понимала, что этот сад для вас обоих нечто вроде отдушины — вы могли дать выход своим эмоциям и вместе с тем не чувствовать себя виноватыми. Вы лишали себя того, чего вам хотелось больше всего на свете… вы боялись причинить мне боль… и вместе с тем влюблялись все сильнее. Скажи, я угадала, что вы еще не…

— Нет! Между нами ничего не было! — с жаром воскликнула я, мечтая только о том, чтобы она мне поверила.

— Черт возьми, было, не было… разве это так уж важно?! Я всегда удивлялась, какой крик поднимают из-за того, что двое в постели трутся друг о друга… будто другого способа выразить любовь просто не существует. А мысли? Разве они — не измена?! Да уже одно то, что ни один из них не положил этому конец, едва почувствовав, что происходит, само по себе уже предательство!

— Теперь я тоже думаю так же. Хотя… признаться, я долго обманывала себя… убеждала, что раз я пока что не переспала с ним, то мне не в чем себя упрекнуть.

— Что ж, приятно слышать, что мы с тобой придерживаемся одинаковых взглядов.

Едкая горечь, с которой это было сказано, заставила меня поежиться. Но я сказала себе, что заслужила это.

— Мне очень…

— Ох, только, ради всего святого, не говори, что тебе, дескать, очень жаль! Меня от этого тошнит! — взорвалась Мин. — Когда ты со слезами на глазах начинаешь просить у меня прощение, я чувствую себя еще более униженной — как надоевшая кошка, которую взяли за шиворот и вышвырнули из дома. Меня гложет ревность, только теперь мне так больно, что сердце мое вот-вот разорвется. Ох, Дэйзи, Дэйзи! Такая красивая, такая беззащитная…

— Беззащитная?!

Как ни странно, я вдруг почувствовала себя задетой.

— Может быть, ты умеешь великолепно печь пироги, и тесто у тебя получается что надо, а вот о себе ты ничегошеньки не знаешь. Конечно, это и есть та самая комбинация горделивой красоты и трогательной беззащитности, которая действует на мужчин с поистине убойной силой. Конечно, я сразу это заметила. Надо сказать, это действительно очень трогательно.

— О, Мин, ты меня ненавидишь! Впрочем, я тебя не виню, я это заслужила…

— Я еще не договорила. Итак, меня снедала дикая ревность. Из-за нее я не могла спать по ночам. Работа была моим единственным спасением. И я работала… работала как каторжная. Но перед глазами у меня все время стояла та наша давняя ссора из-за Хью. И та моя ревность, которой потом я так стыдилась, потому что это было так мерзко, так унизительно для меня. Я поклялась, что не допущу, чтобы это случилось снова. И тогда я стала думать. Понимаешь, ведь я знала, что ты… что вы оба не хотите, чтобы это произошло.

— О, нет…

— Позволь, я закончу. И потом, я догадывалась… я понимала, что во всем этом нет ничего, чтобы было направлено против меня лично. Что вы оба по-прежнему любите меня. Вы просто боялись признаться себе в этом. — Я попыталась было перебить ее, сказать, что так оно и есть, что она не ошиблась, но Мин сделала мне знак не перебивать. Я ясно видела, как ей мучительно хочется выговориться наконец, и сдалась — ведь это было самое малое, что я могла сейчас для нее сделать. — Я знала это точно, потому что сама лет пять назад влюбилась в одного человека. Он преподавал английский в той же школе, что и Роберт. Знаешь, Дэйзи, я совершенно потеряла из-за него голову. Даже занимаясь любовью с Робертом, я старалась уверить себя, что это не мой муж, а Дэвид. Он с ума сходил по мне, умолял отдаться ему. Я сказала, что не могу. Но всякий раз, видя его, чувствовала, как моя решимость постепенно слабеет. Однако когда, устав от всего этого, я послала все к черту и кинулась ему на шею, мой пылкий возлюбленный вдруг струсил. Оказывается, у его жены неожиданно проснулись подозрения. Она приперла его к стенке, а он, как выяснилось, боялся ее до дрожи в коленках. Естественно, я разозлилась. И в то же время у меня точно камень с души свалился. Впрочем, теперь это уже не важно, все давным-давно забыто. Но зато я хорошо помню, что те чувства, которые я питала к Дэвиду, не имели никакого отношения к моему мужу. Теперь я знаю, как можно любить двух мужчин одновременно. А может, и не двух, а больше… шесть, семь, какая разница?