— Я слышал, царь Дмитрий хотел отправить детей боярских учиться… — осторожно, помня о яростном неприятии господином любого упоминания о Самозванце, возразил Шагин. — Я даже слышал, будто полста человек он успел отправить! Вот, правда, не знаю, куда…

— Всё-то ты у меня знаешь, Шагин! — усмехнулся Кирилл, беря, наконец, в руки котелок и поперву без особого аппетита вкушая кашу. Поперхнулся. Попробовал ещё одну ложку. Ухмыльнулся, искоса глянув на слугу…

— Распробовал? — равнодушно поинтересовался Шагин, которому молодой Никитка-кашевар, сын Митрохи-Косаря, был крестником и которого он опекал именно как сына.

— Распробовал! — подтвердил сотник. — Добрый кашевар растёт! Что, татарским травкам его научил?

— Не только татарским! — заверил его Шагин. — Ногайским, башкирским, даже Сибирским!.. Было дело, ходили и туда! На Кучума-хана ! [14]

— С отцом, кажется? — припомнил Кирилл.

— С кем же ещё! — подтвердил Шагин. — С господином Егором Александровичем, пусть земля будет ему пухом! Славный был витязь! Уж не обессудь, господин, а если ты половину того сотворишь, что он успел, быть тебе не просто воеводой — в стремянном полку головой!

— Так почему он — не стал?! — с болью и стыдом прошептал Кирилл.

— На то — своя причина была! — сердито нахмурившись, возразил Шагин. — Вишь ты, боярин Борис, сын Фёдоров [15], его невзлюбил! Потому только твой отец жив остался, что сам Государь Иван Васильевич его ценил! Под Нарвой да Юрьевом [16]твой батюшка отличился. Опять же, по крымским вестям дважды в походе был ! [17].. Тогда и меня взял на меч… Помнишь ли?

— Помню! — подтвердил Кирилл. Чего ж не помнить, когда всю жизнь своего отца, стараниями матери и Шагина он помнил чуть ли не по дням. Героический отец, которого он помнил седовласым богатырём, гневливым сверх меры, тяжёлым на руку и злым на язык, выглядел в них совершенно по-иному. Чуть ли не святым выглядел!

— Вот… — со вздохом продолжил Шагин. — Потом, когда царь Иван-то умер, тот боярин вовсе во власть вошёл, отца твоего только возраст да былые заслуги спасли! Не посмел Борис-царь его обидеть. Да и Василий Иванович, князь Шуйский, значит, сумел защитить! Господин-то, твой отец, значит, всегда его руку держал! Он ведь в те годы уже в Шуе жил… Славные были годы! Чего смеёшься?!

— Ничего! — усмехнулся Кирилл. — Каша вкусная!

Улыбка сама собой сползла с его лица, когда он увидел мрачную рожу подходящего Прокопа.

— Что там, Прокоп? — сурово спросил он.

— Ты знаешь ли, господин, что тут недавно были люди? Два коня, двое человек. С оружием… Гляди!

Кирилл, став ещё мрачнее Прокопа, внимательно изучил пыж, лежащий на ладони ратника. Да, пыж настоящий, не самодел. Ляхи такими обычно забивают свои ручницы!

— Ляшский пыж-то! — словно прочитав его мысль, пробурчал Прокоп. — Настигли мы твоих беглецов, сотник!

— Не настигли ещё! — возразил Кирилл. — Да и неизвестно, сколь силён враг! Может, нам и сотни не хватит — с ними справиться!

— Зачем обижаешь, сотник? — пробурчал, приподнимаясь на локте, устроившийся неподалеку Павло Громыхало. — Да дай только добраться до них… В куски, голыми руками порву!

— Не хвались, на рать да тать идучи… — пробормотал Прокоп, глядя прямо перед собой.

— Что ты сказал, холоп? — мягко поинтересовался стрелец, кладя ладонь на эфес сабли и плавно поворачиваясь в сторону Прокопа.

— Ну-ка, тихо! — рявкнул Кирилл. — Прокоп прав, полусотник! И… ОН не холоп, а ратник, честный воин. Думаю, ты не хотел его обижать, назвав холопом?

— Не хотел! — остро посмотрев на невозмутимого Прокопа, подтвердил Павло. — Я…

— Ладно, стрелец! — поспешил ему на выручку сам Прокоп. — С кем не бывает!

Помирились ли? Вряд ли. Но и к открытой ссоре не пришли. На радость Кириллу, которому только и не хватало, что потасовки между своими…

— Через два часа — выступаем! — холодно проведя взглядом вокруг, сказал Кирилл.

Общий стон, к которому, казалось, присоединились даже кони, был ему ответом.

— Пан Роман, шинок! — радостный вопль разведчика, пригнавшего коня без жалости, несмотря на его усталость, слышали все: и шляхтичи с казаками, и купец со слугами. Впрочем, пан Роман и не собирался миновать шинок…

С тех пор, как Марек с Яцеком принесли нерадостные вести, прошло три очень нерадостных дня. Рубеж с Речью Посполитой был уже очень близок, и в том была надежда. Раскинувшаяся вокруг Северская земля прошлый раз поддержала Дмитрия, сейчас котёл народного гнева медленно нагревался под гнётом. Пан Роман, вовсю пользуясь сочувствием местных, сумел выжать из отряда сотню вёрст, загнав всего дюжину коней. Навряд ли, однако, погоня отстала намного… Если то была за ними погоня. Тут даже проныра-Марек с его тонким слухом был бессилен что-то разузнать. Впрочем, число воинов — достаточно большое для его отряда и явно недостаточное для других, более серьёзных целей, говорило пану Роману, что его опасливые подозрения явно имеют под собой почву. Погоня! Что до царских людей, входивших в отряд, то и тут всё ясно — боярин Совин обладал немалой властью, наверняка быстро стал близок к новому царю, истинному Самозванцу — Шуйскому и сумел этим положением воспользоваться… Тут пан Роман впервые за долгое время вспомнил про сундучок и даже подъехал проверить, в порядке ли он. Оказалось, в порядке и казаки, им приставленные для охраны, даже обиделись на это. Мол, не доверяешь нам, господин, что ли?!

И вот — этот шинок. И усталые люди, треть которых провела эти дни в заслоне, с оружием в руках готовясь каждый миг отразить нападение много крат превосходящего врага, радуются покосившейся избе в два поверха, раззявленным воротам во двор и двум свинкам, у ворот валяющимся в луже. Будто это не шинок на Бакаевом шляхе, а постоялый двор старого гусара Тадеуша что под самой Смородиновкой устроился и уже двенадцатый год почитай даром славных шляхтичей и даже не менее славных казаков кормит и поит! Заодно есть, кому истории своей славной же молодости рассказать. Про то, например, как вместе с другим славным героем Речи Посполитой, крулем Стефаном Баторием под Новгородом с русскими стрельцами переведывался. Или про то, как звенел саблей, призывая к рокошу против чужестранца, принца французского Генриха Валуа… и, вместе со шляхтой польской, добился его бегства ночного! Ну, там, правда, ещё и нестроения в самой земле франкской помогли… Круль там, что ли умер… Славные были времена! По уверению пана Тадеуша. На что молодые ему обычно возражали, что и сейчас жить нескучно.

Старый Тадеуш, лютый ненавистник Москвы, лишь раз позавидовал молодым — когда два десятка Волынских шляхтичей со своими отрядами уходили, польстившись на посулы Михайлы Ратомского да Константина Вишневецкого — к царевичу Дмитрию. В его царское происхождение, в отличие от большинства уходивших, пан Тадеуш не верил. Однако — вслед за местным ксендзом твердил, что война такая достаточно ослабит Русь, чтобы Краков наконец доказал своё первенство не только Стекольне, но и Москве! Больно уж нагла стала последнее время!

— Пан Анджей, пусть кто-нибудь проверит! — холодно и спокойно, словно ушат ледяной воды выливая на торопыг, сказал пан Роман. — И пока не проверят, вперёд ни шагу!

— Да что там с нами будет! — возроптал пан Анджей, чей огромный першерон выглядел слишком усталым, чтобы даже просто стоять на месте. Однако подчинился. И даже более того — без жалоб и нытья дождался, пока разведчики вернутся и доложат, что всё спокойно.

А шинок оказался небогатым. Во дворе, слишком грязном, слишком тесном, с трудом нашлось место для такого количества коней и возов, так что жидовские поставили у самых ворот, якобы невзначай их перегородив. В грязи валялось несколько огромных, серых свиней, из-под копыт порскнули в разные стороны курицы… Хозяин, носатый и старый еврей, выбежав на крыльцо, едва за голову не схватился. Что-то заорав внутрь кабака, он сломя голову бросился вниз. Сам поймал повод, брошенный паном Романом, едва под сапоги ему не бросился, чтобы только угодить.