Ну что же, пора вводить в дело оставшиеся у нас гаубицы. Даю команду артнаблюдателю, и через мгновение оба уцелевших «Виккерса» гулко ахают из овражка за спиной. Ничего себе!

Взрыв швыряет сгоревший чешский танк словно пушинку, и тот несколько раз переворачивается вокруг своей оси. На втором обороте башня слетает с погона, корпус натыкается на бронетранспортёр и замирает на месте. Мгновением спустя грохочет сдвоенный разрыв.

Немцы не выдерживают, и начинают откатываться. В спину им бьют винтовки и трофейные пулемёты, устилая обгоревшую землю серыми мундирами. Отбились! Теперь надо ждать авиацию…

Авиация не заставляет себя ждать — четвёрка тупоносых бипланов, чем-то напоминающих наши «чайки», появляется из-за облаков и устремляется к нашим окопам. Но не тут то было, не зря же нам приданы курсанты артиллерийского училища!

Ребята уже разобрались с трофейной зениткой, и навстречу врагу тянутся, словно толстые шерстяные верёвки, счетверенные трассы! Наткнувшись на огонь Flak-системы, первый из бипланов разваливается в воздухе, а остальные резко уходят в сторону…

И снова артналет…

Основные потери мы несём именно от огня пушек. Танки и другую технику мы просто не подпускаем к линии окопов, расстреливая с дистанции, недосягаемой для их пукалок. Авиация больше нас не тревожит, видимо, опасаясь зенитного огня.

Зато к вечеру появляется делегат связи с приказом отступить после появления смены. И та не заставляет себя долго ждать: через три часа нас меняет полк НКВД в синих фуражках и танковая рота на новеньких «Т-34». Оставляем им трофейное оружие и пушки, а нас отводят в тыл.

Впрочем, это громко звучит — тыл. На деле мы маршируем на десяток километров вглубь наших же порядков и устраиваемся на отдых. Нас даже кормят горячей пищей.

Однако, отдохнуть не удается — едва я успеваю привести себя в порядок, как меня вызывают в штаб дивизии. Там уже сидят полковники, подполковники и даже один генерал. Представившись, как положено, начинаю доклад:

— В течение двух суток удерживал позицию согласно приказа. Уничтожено тридцать восемь средних танков, около пятидесяти легких, двадцать шесть бронетранспортёров, до тысячи человек пехоты и сбит один самолёт. Наши потери — сорок шесть орудий, безвозвратные потери — одна тысяча сто человек, ранено — тысяча двести.

Генерал бьёт по столу кулаком:

— Плохо воюете, майор! Столько народу положили, а у врага потери мизерные!

— Мизерные, товарищ генерал?!

Я взбешён и не обращаю на предостерегающие взгляды штабных никакого внимания:

— Мизерные, говорите?! У меня ни одной зенитки! Всего двадцать ПТО было, а остальные пушки времён Первой Мировой! Людей дали — танкистов из ЗэПэ, и никаких средств противодействия вражеской авиации! У нас все потери от бомб да от артиллерии! Да если бы не трофеи, там бы все полегли, все, до последнего! С «Льюисами» против танков послали! Из сорока пулемётов только два нормальных! И ни одного нашего сокола не видели! Вообще ни одного! Мы только во время первого авианалета три сотни бойцов потеряли убитыми! Три сотни…

Генерал багровеет, бледнеет, но берёт себя в руки:

— Танкисты из запасного полка! Как! Кто посмел! Немедленно разобраться! Да у нас каждый танкист на вес золота, тем более, с боевым опытом. Обстрелянный! А их на убой? Расстреляю гада!

Затем поворачивается ко мне, продолжая у же нормальным тоном:

— А ты кто сам будешь, майор?

— Заместитель командира запасного полка майор Столяров. Принял командование частью после смерти подполковника Федорчука и полковника Каца.

— Пехотинец? Артиллерист?

— Танкист, товарищ генерал. Воевал на «Т-28» и «КВ».

— Давно на фронте:

— С первого дня.

— Кадровый?

— Так точно. Награждён за Финскую, и недавно уже за эту.

Генерал поворачивается к офицерам и показывает на меня:

— Если бы все так дрались, как этот танкист — давно бы уже немца попятили! Эх… ладно, идите, майор…

Я отдаю честь и выхожу из землянки. Закурив, спрашиваю у стоящего поодаль лейтенанта:

— А что за генерал-то:

— В штабе Еременко. Недавно прибыл…

…К нам пришло пополнение, однако земляков среди них не оказалось. Ребята из разных мест нашей страны, а вот мурманчан — нет. И писем из дома я давно не получал. И от брата тоже.

Сашка вообще молчун по натуре, а вот я иногда потрепаться могу. Но что меня удивило — новички не имеют офицерских званий, одни сержанты и старшины. Поэтому и живут отдельно от нас в большой казарме. Ну, это так называется «казарма», на деле-то — обычный барак, бывшие мастерские. Просто вычистили их, помыли стёкла, соорудили нары в два яруса. Всё, как и положено младшему комсоставу, кроме полётной нормы, конечно.

Недавно ещё приказ зачитали, от 19 августа сего, одна тысяча девятьсот сорок первого, года. Интересный приказ, однако — о наградах и премиях.

За десять дневных или пять ночных штурмовок — первая награда и тысяча рублей. За последующие десять — вторая награда и две тысячи. Чтобы Героя получить — тридцать вылетов днём, или двадцать ночью.

Можно и по другому. За двух сбитых немцев — правительственная награда и полторы тысячи рубликов, за пять уничтоженных самолётов врага — вторая награда и две тысячи рублей денежного вознаграждения. Ну а за восемь «мессершмитов» или «юнкерсов» — опять же, Героя Советского Союза и пять тысяч рублей. Здорово Ага, здорово, только…

…только, при вынужденных посадках с убранными шасси или других действиях, приводящих к повреждению или уничтожению материальной части без уважительных причин, виновные приравниваются к дезертирам и вредителям. Посему — подлежат суду Военного Трибунала, а там — как повезёт. Могут сразу закопать, а могут — в штрафные части, кровью вину искупать.

Мне пока ещё никто из штрафников не попадался. Хотя нашего брата — лётчиков, в смысле — туда практически не посылают. А пехота и мы — в разных местах воюем…

Зато у меня и радость есть. Небольшая, правда, но есть: я себе стрелка воздушного нашёл. Не будет же Чебатурин каждый раз со мной летать! Причём стрелок настоящий, с дальнего бомбардировщика «ДБ-3Ф». Бывший, конечно. Сбили их недалеко от нашего расположения — немного ребята не дотянули, прыгать пришлось.

А «мессер» стал их расстреливать, уже когда купола раскрылись. Пилота со штурманом — наповал, а он уцелел. Пришёл к нам весь седой, а парню — всего-то двадцать лет. Ваня Иванов, сержант ВВФ. Зато теперь стреляет метко и зло.

Только вот одна у меня проблема турель получилась отличная, и пулемёты, хоть вражеского производства, но стреляют великолепно, но… с патронами напряжёнка, причём жуткая. Хоть специально вылетай за «хейнкелями», чтобы боезапасом разжиться… кстати, вот бегут! Что, нашли Отлично! Мы всей троицей, то есть я, Сашка и Олег бежим к полуторке. За рулём сидит Иван.

Только что звонили наши соседи, истребители — сбили два «сто одиннадцатых» совсем рядом с нами, километрах в пяти. Запрыгиваем в кузов, уже на ходу проверяем личное оружие. На такой случай берём кроме личных наганов и «ТТ», в БАО пулемёт. Мало ли, вдруг немцы при падении уцелеют или на выпрыгнувших нарвёмся Ваня гонит, как наскипидаренный. Ещё бы! Уже не раз бывало: подъезжаем — а там «махра» развлекается: в воздух пуляют, а то и просто со злости подожгут. Им-то от немцев ох как достаётся…

Дорога занимает полчаса. Уфф, первыми успели! Вываливаемся из кузова, осторожно приближаемся к первому лежащему на земле вражескому самолёту. От него, впрочем, мало что осталось, как и от экипажа. Так, груда обломков, неподалеку — оторванная конечность в остатках обуви. Шмякнулся от души. Ладно, этот будем потрошить позже, а пока катим к следующему, вошедшему в землю немного поодаль, метрах в трёхстах.

Второй сохранился лучше, по крайней мере, фюзеляж почти целый. Рядом с остатками плоскости ветром колышется парашют, тоже надо будет прибрать, пригодиться на шарфики да и девочкам нашим тоже лишним не будет. Пускай шьют себе лифчики да трусики — или что там им ещё по женской части надо?