Весёлое задание, очень весёлое. И главное, лететь далеко, за линию фронта. Впрочем, ладно, мелочи жизни, главное — чтобы было на чём лететь… Хоть бы Шурик поскорее вернулся… ага, вот и он! Задрав голову и приложив ладонь к козырьку, считаю возвращающиеся машины одна, две… шесть… Двоих нет, мать твою, двоих!!!

«Десятка» первой заходит на посадку, но как-то неуверенно. И уже коснувшись колесами земли, «Чайка» вдруг резко подпрыгивает, делает «козла»… уф, удержал, молодец! Эй, сбрасывай газ… сбрасывай!!! Ну!!!

На моих глазах мотор внезапно резко добавляет обороты, машина вновь отрывается от земли и, заваливаясь на крыло, врезается в окружающие лесной аэродром деревья. Онемев от неожиданности, мы несколько секунд смотрим на пылающие обломки, затем со всех ног бросаемся к месту аварии. Как же так! Остальные самолёты садятся нормально, но мы этого не видим, мчимся к жуткому костру…

Добегаем и останавливаемся, прикрывая лица ладонями — ближе не подойдешь, жар горящего бензина не подпускает. Всматриваемся в огонь, но сквозь бушующее пламя ничего не разглядеть…

Кто-то притаскивает огнетушители, за спинами тормозит «санитарка», суетится БАО, туша страшный костёр, однако мы молча стаскиваем с голов шлемы, пилотки… прощай, товарищ! На «десятке» летал Федя Жмакин из Свердловска.

«Стартёр» проворачивает винт, и я замыкаю контакты. Мотор наполняет кабину уверенным басовитым рыком. Я уже знаю, что ребят подстерегли на обратном пути, видно, достал наш полк немцев своими налётами, вот и появились охотники. И мне сейчас позарез надо найти и уничтожить их аэродром, который по сведениям разведки находится недалеко от Кобрина.

Дело опасное, тем более, если идёшь в одиночку. Собьют — никто ничего не узнает, родителям только и сообщат, что без вести пропал. Вообще, в нашей работе аэродромы — самое страшное. На них всегда полно зениток, да ещё какой-нибудь шальной фриц может взлететь, да плюс дежурное звено…

Так что шансов вернуться у меня — один из тысячи. Хотя, если повезёт… Гоню эту мысль, чтобы не сглазить удачу. Иду на бреющем, едва не подстригая винтом верхушки лесных деревьев. Иногда приходится даже виражить, чтобы не врезаться в какое-нибудь торчащее над зелёным ковром особо высокое дерево. Полный боезапас, полные баки. Если собьют — поджарюсь мгновенно, даже «мама» сказать не успею. Ну ничего, Бог не выдаст, свинья не съест…

Эх, всё-таки обзор плоховат, верхние плоскости мешают. И все же тройку заходящих на посадку «бомберов» я замечаю вовремя. Отлично ребята, спасибо вам огромное, сами навели…

А вот высоту я здесь набирать не стану, хоть и рискованно, буду бомбить с бреющего. Форсаж! Подаю сектор газа до упора, мотор ревёт и штурмовик, словно подстёгнутый, устремляется вперёд на пределе всех заключённых в двигателе сотен «лошадок».

Навстречу вдруг тяжело выползает громадный желтобрюхий «Хейнкель-111». Размышлять некогда, и я рефлекторно давлю на гашетку, практически в упор всаживая в него длинную злую очередь. В следующий миг воздух сотрясается от неимоверной силы взрыва — похоже, случайно попал прямо в бомбу! Едва успеваю увернуться от обломков, однако меня все-таки неслабо подбрасывает ударной волной. Ух…

Не давая опомниться ошалевшим от неожиданности немцам, выскакиваю на открытое место и едва успеваю довернуть вправо, выходя прямиком на чёткую линейку стоящих в ряд бомбардировщиков. Эх, слишком близко… ничего, успею. Остервенело рву рычаг бомбосбрасывателя пошли, родимые! «Чайку» ощутимо встряхивает, когда бомбы падают на землю и взрываются. Теперь влево, и как можно быстрее…

Чувствую, как от перегрузки тяжелеет тело, кажется, что сейчас машина не выдержит и развалится прямо в воздухе. Вовремя: оправившиеся от первого шока зенитчики открывают шквальный огонь. Ничего, сейчас заткнётесь!

С пусковых установок срываются «РСы» и несутся к земле. Ловите гостинцы, сволочи! Делаю боевой разворот и ложусь на последний заход. Длинные очереди вспарывают напоследок шеренгу самолётов, мне кажется, что я даже вижу отлетающие от вражеских машин обломки. Впрочем, это конечно обман зрения — скорость просто сумасшедшая, всё проскакивает за доли секунды. Всё, пора удирать, тем более, что патронов — кот наплакал, а мне еще домой пробиваться…

Окинув последним взглядом затянутый дымом горящих самолётов разоренный аэродром, я увожу машину в тыл к немцам. Там уйду немного в сторону, тихонько пройду над линией фронта и вернусь к себе. Иначе теперь, боюсь, никак…

Немцы же не идиоты, такого моего «выступления» не простят и, значит, обязательно будут ловить, а я почти пустой. Лёгкая добыча… м-мать!!! Двигатель внезапно чихает и снова начинает работать, но так, будто внутри что-то оборвалось. Лихорадочно осматриваю приборы — температура растёт с ужасающей скоростью, давление — 0,2.

Верчу головой, сначала замечая на плоскости следы масла, и только затем — аккуратную строчку пробоин… ясно, маслобак пробили. Всё, это конец. Пока — мотору, насчет меня — еще поглядим.

Торопливо ищу место для вынужденной посадки, но всюду лишь сплошной лес. Между тем машина трясётся как в лихорадке и внезапно наступает оглушающая тишина, невыносимо давящая на уши после грохота работающего двигателя. Это длится какие-то секунды, сменяясь нарастающим рёвом воздуха в растяжках.

Верная «Чайка» клюёт носом и валится к земле. Тут уж не спланируешь вот она, еще одна опасность полетов на сверхмалых высотах. В самый последний момент деревья все-таки расступаются, открывая передо мной рассекающую лес просеку.

Не раздумывая, доворачиваю пока ещё слушающуюся ручку управления. Есть касание! Штурмовик подпрыгивает на ухабах и со скрежетом ползёт по земле, раздирая себе брюхо — тут уж не до шасси. Меня колотит об борта кабины и напоследок со всего маха бьёт лбом о торчащий «ПАК-1». Жалобно хрустит, рассекая кожу, разбитое стекло очков. О-ох, больно-то как! Наконец, сила трения останавливает машину.

Торопливо расстегиваю замки привязной системы, разваливаю борта и выпрыгиваю на плоскость. Выдёргиваю из трубы пулемёт, обматываю ленту вокруг кожуха. Так, это есть, теперь бензокран и «НЗ». Всё это проделываю в диком темпе, чтобы немцы не успели застать врасплох. Ведь наверняка падение отследили, и сейчас сюда из ближайшей деревни несутся мотоциклисты. Ещё немного! Ну же, ну…

И в этот момент сзади раздаётся до боли знакомый голос:

— Что, Вальдар, решил пешочком пройтись? Летать надоело? И правильно, давай к нам в танковые…

Я медленно поворачиваюсь, позабыв обо всё на свете: и что вокруг немцы, и что голова гудит от удара, и что прицел едва не выбил мне глаз, а по рассеченному осколками стекла лбу струится что-то липкое…

Передо мной стоит исхудавший, заросший человек в измятом и обожженном танкистском комбезе. Но это не призрак и не галлюцинация, это действительно мой брат Сашка….

Через мгновение я чувствую, как в его богатырских объятия трещат мои кости…

…На той стороне озера стоит колонна. Вернее то, что от неё осталось. Наши. Сожжённые, изуродованные автомобили, исковерканная техника. Кое-где смерть застигла людей, когда они пытались выскочить из пылающих кабин, и теперь их останки торчат наружу чёрными обугленными мумиями.

На совесть проштурмовали, на всю свою фашистскую чёрную совесть…

Я медленно одеваюсь, наматываю портянки, натягиваю сапоги. Кладу в карман галифе «люггер», на плечо вешаю автомат и бреду к находящемуся от меня метрах в пятнадцати чудом уцелевшему мостику. Внизу качается зацепившееся за деревянную сваю распухшее тело. Надо бы достать, похоронить, но я иду дальше.

Живых нет. Если кто и уцелел при налете, тех добили позже. Добили — и свалили бесформенной кучей в стороне. Немного поодаль нахожу висельника, и опять комиссара. На шее аккуратная табличка с колючим готическим шрифтом. Да что же это за нелюбовь к ним у немцев?! Как комиссар, так вешать! Хотя понятно, почему борьба двух идеологий, как говорил нам замполит Рабинович. Смертельная борьба…