Второй сапер получил ранение в ноги. Им занимались бойцы из второго взвода – сделали перевязки и все, что можно было сделать. Во взводе Аникина при переходе линии смерти двое новеньких пополнили трагический счет безвозвратных потерь. Еще четверо, с ранами различной степени тяжести, отлеживались возле самого моста, в секторе второго взвода, надеясь, что наступит такая минута, когда можно будет осуществить эвакуацию обратно на северный берег.

Наступление такой минуты теперь напрямую зависело от решительности и удачи тех, кто сумел захватить плацдарм. И, конечно же, в не меньшей степени от помощи минометов, самоходных, артиллерийских и танковых орудий, сконцентрированных на северной стороне канала.

Воспользовавшись массированной поддержкой «сушек» со своего берега, штрафники с ходу попытались зацепиться за станцию. Люди Настасенко продвигались вправо, по направлению к жилым зданиям вдоль набережной. По замыслу командования, они должны были удерживать центр сектора наступления, зону моста и смещаться вправо, готовя коридор для движения бойцов третьего взвода Мартынова.

Поначалу второму взводу удалось добиться определенного успеха. Бойцы, ступив с балок моста на твердый асфальт южного берега, выплеснули на врага сокрушительный заряд ярости. Перед этой сметающей все на своем пути волной фашисты устоять не смогли, к тому же ошеломленные огнем «сушек» с северного берега.

Бойцы второго взвода вступили в схватку первыми, с ходу переместив свой удар на правый фланг. Пустив в ход гранаты, они в ближнем бою выбили немцев из выкопанных вдоль моста траншей. Когда мост покидали бойцы Аникина, второму взводу уже удалось залечь за мешками, наваленными на бруствер вражеских позиций, с внешней стороны. Штрафники вели огонь по спинам гитлеровцев, убегавших к аркам, ведущим во дворы жилых зданий, оконные проемы которых выходили на набережную.

Следуя командам лейтенанта, второй взвод пытался развить успех, с ходу расширить плацдарм, зацепившись за ближайшие к набережной четырехэтажные дома. Несколько бойцов из настасенковских бросились следом за гитлеровцами, предприняв попытку на плечах врага подобраться к домам и занять их.

Но эти смельчаки угодили под перекрестный шквальный огонь, который открыли немцы из окон стоящих напротив зданий. Попытка атаки захлебнулась, и второй взвод залег во вражеских траншеях, прикрывая действия людей Аникина.

Бойцы Капустина преодолели рубеж разрушенной стены станции и вступили в схватку внутри здания с такой яростью, что практически сразу выдавили врага на площадь. Залы и помещения внутри заволокло черным вонючим дымом, который чадил из горящего грузовика, припаркованного на площади перед станцией.

В это время группа бойцов под началом Шевердяева, используя в качестве прикрытия примыкавшие к станции постройки, штабелями сложенные доски и кучи щебня, сумела незамеченной обойти здание станции со стороны набережной. На руку бойцам оказалось и то, что уже начало смеркаться. Клубы дыма стали реже, но все равно еще продолжало чадить.

Когда немцы, выдавленные из здания станции, очутились на площади, в них тут же полетели гранаты и пули со стороны дальнего угла строения. В это время Аникин с Тютиным, Латаным и несколькими новичками, перебравшись через наваленную вокруг пулеметного гнезда груду мешков, ударили с правого фланга.

Зажатые в клещи, фашисты стали отступать под прикрытие углового дома и огневой точки возле тумбы с афишами. Они оставили на площади несколько убитых и раненых, и, когда стемнело, еще с полчаса было слышно, как кто-то протяжно стонал. Стоны эти то и дело прерывались отчаянными выкриками по-немецки.

В это время аникинский взвод осваивался на захваченном рубеже. Пока совсем не стемнело, Андрей внимательно осмотрел левый фланг. Рельсы железнодорожного полотна, тянувшегося вдоль набережной канала, были сплошь заставлены вагонами. Ближайший к станции находился менее чем в ста метрах от обгорелого оконного проема, в котором Кокошилов установил свой пулемет. По прикидкам Андрея, фашисты вполне могли ударить отсюда, с левого фланга.

– Чертов подранок… – зло буркнул Кокошилов, прислушиваясь к стонам, доносившимся с площади. – На нервы действует, товарищ командир…

– Нервы лечить надо… – сурово ответил Аникин. – Говорят, спокойная музыка от нервов помогает…

– Да где ж я ее возьму, товарищ командир? – искренне удивился Кокошилов, даже оглянувшись на своего второго номера – совсем еще сопливого хлопчика из вчерашнего пополнения, с красноречивой фамилией Безбородько.

– Да уж, проблема, – сохраняя серьезность, вздохнул Аникин и вдруг с иронией добавил: – У твоего фашиста трофейного музыка-то действительно громкая. На нервы действует. «ДП» поспокойнее будет. Ты попроси Климовича, он тебе пластинку прокрутит на сорок семь оборотов…[2]

Кокошилов хмыкнул, только теперь сообразив, что командир шутит.

– Конечно, спокойнее. Так ведь у Климовича новая разработка. Видали? И рукоятка пистолетная, и стреляет хоть одиночными… Одно слово – модернизованный.

– Видел, видел… Модернизированный…

– Чего? – не понимающе переспросил Кокошилов.

– Правильно не модернизованный, а модернизированный… – с усмешкой поправил Аникин.

– Один черт… – опять с досадой буркнул Кокошилов. – Главное, чтоб стрелял. Этот тоже ничего себе…

Он хлопнул ладонью по прикладу трофейного немецкого пулемета так, что тот подпрыгнул стволом вверх.

В это время Безбородько вдруг прыснул от смеха. До того он старательно пыхтел, перекладывая ближе к пулемету, под стену, коробки с запасными лентами и вещмешки – свой и старшего пулеметного расчета Кокошилова.

– А ты чего гогочешь? – насупившись, с угрозой проговорил Кокошилов. – Ишь умник выискался. Я щас тебя так модернизую, что мало не покажется… Навалил вещи прямо под ноги… Тут повернуться негде!.. А ну давай в угол все сгружай…

– Ладно-ладно, остынь… – предостерегающе сказал Кокошилову Аникин.

Голос его вновь посуровел, когда он произнес:

– А вещмешок свой… сам возьми и переложи. Ты Безбородько спасибо скажи за то, что он твое барахло через мост перетащил… И чтоб больше он за тебя твой мешок не таскал. Понял? Боец у тебя – второй номер пулеметного расчета, а не денщик… Увижу, останешься и за первый, и за второй номер в одном лице… Я понятно изложил?

– Понятно… – зло оглядываясь на бойца, буркнул Кокошилов.

– Я не расслышал, рядовой Кокошилов, – тем же суровым тоном повторил Аникин.

– Вас понял, товарищ старший лейтенант!

В глубине души Аникин тщился надеждой, что фашисты на ночь глядя отвоевывать захваченный штрафниками плацдарм не попрутся. Но чаяния старшего лейтенанта были в пух и прах развеяны уже спустя каких-то минут двадцать после того, как враг был выбит с территории станции.

Несколько орудийных выстрелов прозвучало со стороны железной дороги. Два или три 45-миллиметровых вражеских орудия, поставленные на прямую наводку, открыли огонь метров с трехсот. Первые снаряды угодили в левый торец станции, туда, где устроили пулеметную точку Кокошилов с Безбородько.

Сразу же, точно по сигналу, темно-сиреневая мгла густеющей ночи озарилась десятками огневых факелочков. Хаотично прыгая и перемещаясь то влево, то вправо, подскакивая вверх-вниз, они широкой дугой заполонили пространство железнодорожного полотна.

Одновременно такие стреляющиеся огни зажглись на той стороне площади. Фашисты атаковали станцию с двух направлений – со стороны центра города и вдоль набережной по железнодорожным путям.

Аникин, конечно, прекрасно знал, что немцы держат за правило ночью не воевать и правило это нарушают крайне редко. Однако опыт подсказывал ему, что здесь, скорее всего, окажется тот самый крайний случай, поскольку враг ни за что не хотел пускать штрафников на южный берег.