Одно слово – нетопырь… Торчит посреди площади, как огромный скелет доисторического ящера, с полуразрушенной кровлей купола-шишака, остовами-ребрами колонн и зияющими дырами в боках. Следы попаданий авиабомб, снарядов реактивных установок залпового огня и мощнейших 203-миллиметровых гаубиц. Их батареи работали по Рейхстагу с дальних позиций, а полковая артиллерия тем временем утюжила противоположный, закованный в гранит берег реки.

Сотни килограммов раскаленного металла обрушиваются на огромный, изгрызенный снарядами куб фашистского министерства внутренних дел, которое солдаты окрестили «домом Гиммлера». С линии моста это массивное здание почти полностью заслоняло Рейхстаг, оставляя на обозрение лишь его купол, больше походивший на обглоданный скелет, и правое крыло, оканчивающееся полуразрушенной башней.

Все огромное пространство Королевской площади, по-немецки – Кениг-плац, усеяно огневыми точками зенитных батарей и стационарных позиций самоходных артиллерийских установок. Площадь напоминает громадную сковородку, на которой горит изжарившаяся и обуглившаяся до углей пища – жуткая, не предназначенная для человека еда, чадящая копотью и дымом, непрерывно вспыхивающая огнями взрывов и выстрелов.

Интенсивный артобстрел ведется и по зданию оперы. Этой цели пушкари уделили особое внимание, но не из любви к немецкому оперному искусству. По периметру оперы немцы рассредоточили несколько расчетов мощных зенитных орудий.

Эти данные артиллерия получила заранее от экипажей бомбардировщиков, в течение всех последних дней совершавших непрерывные вылеты на Рейхстаг, рейхсканцелярию и другие стратегические цели девятого сектора обороны Берлина. Теперь за них ведутся жаркие бои, особенно за имперскую канцелярию, которая расположена к югу от Шпрее, где-то за Рейхстагом. Именно там, по данным разведки, укрывается сам Гитлер.

Ходят слухи, что он покончил с собой, но наверняка сказать никто не может. Одни уверяют, что он собственноручно застрелил свою сожительницу и потом покончил с собой, другие – что их застрелили собственные охранники по приказу самого фюрера, третьи – что он принял яд.

Все эти варианты горячо обсуждаются во взводе при малейшем намеке на передышку. Истовые приверженцы есть у каждой из версий, причем, рассказывая, естественно, со ссылкой на свой достовернейший источник – знакомого артиллериста, танкиста или разведчика из строевой части, – каждый привносит что-то свое, как будто старается хоть на словах, хоть как-то поучаствовать в смерти бесноватого, исчадия ада с безумной челкой и усиками щеточкой.

А Липатов говорит, что ему, мол, все равно, каким макаром отправили верховного сатану на тот свет, главное – чтоб наверняка. А Андрею, который передвигается среди развалин в три погибели, чтобы не попасть под огонь снайпера, определяя позиции и огневые точки для бойцов, начинает казаться, что рота подобралась впритык к воротам самого что ни на есть всамделишного ада и от эпицентра преисподней их отделяет только эта река со змеиным названием Шпрее.

Вода в реке булькает и кипит от непрерывно сыплющихся осколков и пуль, будто в этих гранитных берегах, как в ведьмином котле, варится дьявольское зелье, обильно приправленное человеческой плотью и кровью. И мост со странным, бесовским названием Мольтке – массивное сооружение с арочными пролетами и опорами из красного камня, будто пропитанного кровью сотен убитых и раненных здесь солдат.

Калинов мост – иначе не назовешь… Подступы к нему буквально загромождены подбитой и сожженной техникой, в большинстве – немецкой. Грузовики, бронетранспортеры, тягачи. Но есть и несколько «тридцатьчетверок». У одного танка, который перегораживает въезд на мост, башню развернуло прямым попаданием на сто восемьдесят градусов. Машина вся черная от гари. Хорошо, если кто-то из экипажа выжил…

Андрею начинает казаться, что этот красный мост, окутанный столбами воды, огня и дыма, на самом деле ведет не к серому упырю Рейхстагу, а в самое пекло преисподней, к сковородке, на которой жарится жуткая летучая мышь. И шутка, получившая хождение в войсках с момента начала боев непосредственно в Берлине, о том, что «сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом», вдруг начинает терять признаки шутки и грозит случиться на самом деле.

За такие, «нематериалистические» мысли военком штрафной роты уже давно отправил бы Аникина под трибунал. Но читать мысли на расстоянии комиссар не умел. Тем более на таком удаленном. Штаб расположился в двух кварталах от набережной Шпрее, в подвале разрушенного дома. Да и куда уже дальше отправлять. Где более знойное пекло, чем в девятом круге ада? В эпицентре? Вон он менее чем в километре. Даже, может, еще меньше – метров восемьсот. Крупнокалиберные пули, выпущенные из пулеметов, которыми ощетинился Рейхстаг, покрывают это расстояние без труда.

Рота пойдет на штурм Рейхстага вместе со стрелковыми батальонами. Это как главную новость Аникин узнал в штабе ОАШР. Была и сопутствующая информация о том, какие силы стянули немцы, собираясь дать последний бой. На противоположном берегу Шпрее и дальше, на площади вокруг Рейхстага, внутри него самого и позади, в огромном парке, сосредоточены до пяти тысяч солдат, причем подавляющее большинство из них – это не плохо обученные фольксштурмовцы и резервисты из «ландштурма», а отборные части эсэсовцев, гестаповцы и солдаты из подразделений вермахта.

Необходимо будет пересечь площадь-сковородку, разделяющую здания оперы и Рейхстага, преодолеть сопротивление укрепленных огневых точек, среди которых врытые в землю танки и самоходные артиллерийские установки, крупнокалиберные зенитные орудия, расчеты пулеметчиков и гранатометчиков. Поперек, примерно в двухстах метрах от Рейхстага, площадь пересекает глубокий противотанковый ров, наполненный водой.

Само здание Рейхстага и подступы к нему превращены в бастионы крепости. Оконные проемы заложены кирпичной кладкой, в которой оставлены лишь узкие щели амбразур и бойниц для ведения огня автоматчиками, пулеметчиками и снайперами.

Работу последних штрафники уже ощутили на себе в первые же минуты пребывания на северном берегу Шпрее, потеряв командира третьего взвода Мартынова. Пуля снайпера прилетела с противоположного берега, со стороны фашистских правительственных зданий, перебив младшему лейтенанту аорту в шее. Как ни старались, но спасти своего истекающего кровью командира бойцы не смогли. Так Мартынов и ушел из жизни на берегу кипящей от разрывов снарядов Шпрее на руках санинструктора, в луже собственной крови, струей хлещущей из разорванной раны на шее.

Потеря была тем обиднее, что по информации, которой располагали командиры взводов, те самые здания уже контролировались нашими подразделениями, успешно переправившимися на южный берег накануне. То, что эти данные совсем не соответствовали действительности, опроверг выстрел снайпера и обрушившийся следом на штрафников, словно по сигналу, шквал огня, который открыли сразу несколько вражеских пулеметных точек.

В этот трудный для бойцов момент, когда они спешно искали укрытие среди развалин, на помощь штрафникам пришли артиллеристы. Как оказалось, они менее часа назад заняли позиции неподалеку, поставив на прямую наводку несколько дивизионных ЗИС-3. Одновременный ответ мощных 76-миллиметровых орудий, бивших по вражеским целям в упор, на расстоянии не более четырехсот метров, подействовал впечатляюще не только на штрафников. Практически все пулеметные гнезда немцев умолкли.

Лишь настырные фашистские снайперы не унимались, заставляя подчиненных Аникина с предельной осторожностью обустраивать свои временные позиции в развалинах в виду набережной Шпрее. Снайперская работа зримо угадывалась по то и дело двигавшимся камням или фонтанчику отколовшейся от стены известки возле зазевавшегося бойца.