– Чем тебя угостить? Когда ты последний раз причесывалась? – спрашивает мама, отправляя довольно внушительный кирпич сливочного масла в сотейник. – Апельсиновый сок? Ты выглядишь так, будто примчалась прямо с ведьмовского шабаша.
Я отвечаю:
– Просто водички. Сейчас причешусь.
Наблюдаю, как она вливает подсолнечное масло в шипящее сливочное. Может, мама и спец в музыке хеви-метал, но, похоже, искренне считает, что холестерин – это витамин.
– Мам, а ты уверена, что все это нужно?
Мама вытирает руки о фартук.
– А ты знаешь, как приготовить апельсиновый мусс с травами?
Справедливое замечание.
– Ну, может, я хотя бы салат нарежу?
Мама протягивает стакан воды, машет на меня полотенцем и говорит:
– Да ты ж себе через секунду палец отчекрыжишь. Будь лучше паинькой: иди-ка, поболтай с Солом.
Плетусь в гостиную, чувствуя, как с каждым моим шагом альпийская свежесть освежителя воздуха становится все интенсивнее (маме никогда даже в голову не приходит открыть окно). И тут кто-то всем своим весом настойчиво давит на бедный дверной звонок.
Дррррррррррр!
Тони. Мама вихрем проносится мимо и рывком распахивает входную дверь.
– Здравствуй, мой хороший, – говорит она сочувственным тоном, имея в виду утомительный путь из Кэмдена[3] в просторном черном “БМВ” 5-й серии. – Как ты? Чем тебя угостить? Что-нибудь выпьешь? В холодильнике шампанское, – как раз такое, как ты любишь, – и еще я готовлю твои любимые десерты – лимонный силлабаб[4] и шоколадные ватрушки. Знаю-знаю, это баловство, но, по-моему, мы все сегодня заслуживаем хорошего угощения. Я вчера ходила на занятие “Весонаблюдателей”, так что сегодня могу делать все, что захочу!
Тони целует маму и улыбается.
– Мама, – вздыхает он, – ты святая. Даже не верится, что мы с тобой родственники.
Я улыбаюсь закрытым ртом. После родительского развода мы с Тони превратились в заложников маминых потребностей. Вот только Тони играет в эту игру гораздо лучше меня. (На самом деле он играет в нее так хорошо, что невольно начинаешь подозревать его в жульничестве.) Мама красится в черный цвет, предпочитает одеваться в желтое, а сумочку носит под мышкой так, словно это какой-нибудь автомат. Мало найдется желающих огорчить ее: точно так же, как мало найдется желающих лишний раз тревожить осу. Способности радоваться жизни она лишилась четырнадцать лет назад, когда мой отец нацарапал ей письмо на листке из блокнота с логотипом своей больницы. Письмо начиналось так: “Дорогая Шейла, прости, но я решил сойти с корабля нашей семейной жизни…”
Кто-то может подумать, что подобное событие навсегда отбило у мамы охоту вмешиваться в жизнь своих отпрысков. Однако не тут-то было. Читая “Дневник Бриджит Джонс”, она плакала навзрыд. Я приветствую Тони поцелуем и беру себя в руки. Наши задницы касаются стульев, – и мама тут же берет с места в карьер, словно борзая, ринувшаяся в погоню за кроликом.
– Итак, значит, Барбара все-таки добилась своего “хеппи-энда”. Я разговаривала с Джеки на прошлой неделе, и сегодня утром, и вчера – уфф. Такой шикарный прием! Ей кажется, что в общем и целом все прошло очень хорошо. Жених, этот Саймон – приятный молодой человек. Вот никогда бы не подумала – с такими-то зубами и челюстью, как у его матери. Просто страшильда. А ее платье. Кремовое! С ее-то фигурой. Такую не скроешь, как ни старайся. Просто никуда не годится. Я сказала Джеки: ты выглядела как минимум лет на двадцать моложе нее, как минимум. Ты была королевой бала – после Барбары, конечно. Та была просто картинка, нет, правда…
– Мама, – Тони хитро косится в мою сторону. – Бабс была такой, как всегда. Пожарный в юбке.
Сол кашляет в суп из водяного кресса. Я кладу ложку рядом с тарелкой. Тони так и не может простить Бабс за то, что сделала из него посмешище (взвалив моего братца на спину на глазах у изумленной публики, Бабс побежала по дорожке так, будто несла нечто невесомое и незначительное, – что-то типа надувной куклы).
– Бабс – огнеборец, – говорю я. – Так будет правильнее. И она действительно выглядела хорошо. Загорелая, высокая…
– Почему никто ничего не кушает? – перебивает мама. (Она совершенно заслуженно гордится своими кулинарными способностями и ужасно обижается, если во время еды кто-нибудь вдруг сбавляет темп, – например, чтобы подышать.)
– Лично я – ем! – кричу я в надежде предотвратить надвигающийся взрыв. – Все жутко вкусно.
Размахиваю ложкой в качестве доказательства, но маму уже несет:
– Я для них из кожи вон лезу, а они сидят себе и еще фукают в свои тарелки, будто это не суп, а какая-нибудь стоялая вода. Я вам не…
– Шейла, вы, должно быть, очень гордитесь Тони. – Сол пытается сменить тему. – Я только все время забываю. Какое это уже по счету повышение за последний год, а, Тони?
Братец пожимает плечами:
– Третье.
Сол, мама и я киваем головами в унисон.
– Поразительно, – тихим голосом добавляет Сол. Он кашляет в кулак: как я полагаю, чтобы поймать свой кашель. – Тебя, похоже, очень ценят на работе.
Мама тут же восклицает, со стеклянным блеском в глазах:
– О да, Сол, его и вправду очень ценят, я им так горжусь, он такой талантливый!
Сол улыбается в ответ:
– Вы тоже, Шейла. Ваш кресс-суп – просто сказка. Ну, где еще найдется такая ма…
– Да ладно вам. Наверняка найдется! – перебивает его мама. – Но все равно – спасибо.
– Вы уверены? – отвечает Сол, джентльмен во всем. – Нет, Шейла, правда, скажите, вы сами когда-нибудь встре…
– Я? – восклицает она. – Не смешите меня! Пойду, подогрею вам еще супчику.
Она уносится на кухню, словно гепард в погоне за добычей, и я облегченно откидываюсь на спинку стула.
– Молодец, Сол, дружище, – тихонько шепчет Тони. – Все-таки не умею я вовремя остановиться, да?
Сол весь сияет от удовольствия и благодарности. Подозреваю, за всю жизнь его впервые назвали “дружище”. Все-таки есть в моем брате нечто такое, что очаровывает людей. Всем почему-то непременно хочется ему угодить. Заслужить его улыбку – все равно что удостоиться поцелуя кинозвезды.
Я смотрю на Сола, который улыбается мне в ответ.
– А я и не знал, что тебе так нравится суп из водяного кресса, – говорит он. – Если хочешь, я и сам могу приготовить его для тебя.
Едва сдерживаю страдальческий стон. Сол и кулинария – все равно что Канзас и смерчи.
– Очень мило с твоей стороны, – отвечаю я, – но я думала, ты собирался всерьез заняться здоровьем.
Сол моментально спадает с лица.
– Что такое?! – удивленно восклицает Тони. – Неужели ты решил сесть на диету?! Ах ты, девочка-пампушка! Ты бы лучше спортом каким занялся, что ли? А, старина? “ФИФА – 2000” или чем-нибудь в этом роде?
Сол заливается краской.
– Я, э-э, не так уж хорош на футбольном поле…
– Солли, это такая видеоигра, – шепчу я, и в этот момент появляется мама.
С почтительностью придворного, преподносящего сюзерену драгоценности для казны, она ставит перед моим бойфрендом миску с супом и приказывает:
– Кушайте!
Мы молча сидим и ждем, пока Сол кушает.
– А на свадьбе-то еда была так себе! – восклицает мама, последние три минуты ерзавшая на месте, дожидаясь подходящего момента. – Вот если б я занималась свадьбой, я бы ни за что… – тут же, мельком взглянув на Сола, она спохватывается, – … то есть, если бы меня попросили заняться свадьбой, я бы гораздо меньше потратила на спиртное, – совершенно незачем давать людям возможность так расслабляться, – а лучше бы сосредоточилась на еде, чтобы она была ресторанного качества, потому что, – естественно, я ничего не сказала Джеки, – но спаржа-то была… – в этом месте мамин голос переходит в шипящий свист, – …консервированная! – Мы молча перевариваем значимость сей ужасающей новости. – И представляете, какой позор, – продолжает мама, – Джеки вообще сначала хотела поставить еду из своей кулинарии. Но платили-то родители Саймона, – так что, естественно, они настояли на том, чтобы использовать своих поставщиков, – добавляет она тоном человека, получившего личное оскорбление подобным проявлением неуважения.
