Литмир - Электронная Библиотека

Алекс недовольно качает головой и ухмыляется.

– Ты используешь ноги для толчка, Натали. Забудь про ноги. Представь, что их у тебя нет!

Ненавижу, когда у меня не получается быть идеальной ученицей с самого начала. А тут еще эти нудные напоминания о том, что дышать надо “правильно”. Знаете, я всю свою жизнь дышала так, как мне удобно, и почему-то до сих пор не задохнулась. Чего еще вам от меня надо, а? В какой-то момент вдруг ловлю себя на том, что чувствую какое-то опасное спокойствие, из-за чего начинаю переживать, что работаю недостаточно упорно. Добавляю темпа в упражнение на низ спины, и Алекс тут же приказывает: не увлекаться! Цитирую: “Не надо убивать себя – это только кажется, что пилатес не требует особых усилий. На самом деле это не так, – на самом деле все очень серьезно: по чуть-чуть, но как можно дольше”.

Я не верю ей, но, когда занятие заканчивается, чувствую себя изнуренной. Должно быть, от скуки.

– Это было здорово! – говорю я Алекс. – Мне понравилось!

– Слава богу, – а то я переживала, что совершила смертный грех: стащила тебя с беговой дорожки. Мне правда очень приятно. Послушай, – она смотрит на часы, – у тебя найдется время для чашечки кофе?

Наблюдаю, как Алекс пьет горячий шоколад, заедая пирожным с карамелью и изюмом. Улыбаясь, она говорит:

– На Новый год дала себе зарок включать шоколад в каждое блюдо. А ты?

– О господи. У меня этих зароков не меньше миллиона! Больше заниматься спортом, меньше есть всякой дряни, пить больше воды, тратить меньше денег, быть аккуратнее, – мм, уверена, там была еще целая куча всего, но я уже все позабыла. Кажется, они у меня где-то даже записаны.

Алекс улыбается.

– Моя сестра Луиза точно такая же, как ты, Натали. Дала себе обещание отказаться от чипсов, клетчатки, алкоголя, сигарет и заниматься спортом по четыре раза в день. Четвертого января она позвонила мне и сказала, что нарушила все пять обязательств в один день. Сказать по правде, Натали, я была искренне удивлена, что она продержалась так долго.

Я хихикаю, но про себя думаю, что вряд ли найдешь двух таких не похожих друг на друга людей, как мы с ее Луизой. Говорю:

– Полагаю, все дело в самоконтроле.

Вместо того чтобы вставить свое мнение, Алекс ждет продолжения. Я вдруг начинаю чувствовать себя как-то неловко и выдавливаю:

– Мне правда понравилось. Просто досадно, что я не смогла правильно выполнить ту штуку с “перекати-полем”.

Алекс взрывается смехом и легонько стискивает мне руку.

– Натали. Не надо быть такой строгой! Ты справилась просто блестяще. Ради бога, это же твое первое занятие. К тому же у нас нет такого понятия: “правильное выполнение упражнений”. Главное – делать все так, чтобы твоему телу было хорошо. Именно поэтому мне пилатесовский метод нравится больше других. Надеюсь, ты придешь еще не раз. Думаю, мне удастся тебя убедить! Еще несколько занятий – и тебя палкой будет не выгнать.

“Очень сомневаюсь”, – размышляю я, запихивая сухой и девственно чистый тренировочный костюм в стиральную машину у себя дома. Хотя Алекс – просто душка. Мне кажется, что мы знакомы гораздо дольше, чем на самом деле. Вот она-то бы точно посочувствовала, если б я рассказала ей, что меня отстранили от работы. Вот черт! Я же совсем забыла. Плюхаюсь на стул в кухне и убиваю время, дергая себя за волосы и наблюдая, как они падают на стол. В десять минут шестого раздается телефонный звонок.

– Как ты, дорогуша, я звонила тебе утром на работу, но у Мэттью создалось неверное впечатление, будто ты заболела и осталась у меня, и я так разволновалась, что тут же тебе перезвонила, но твой мобильник был отключен, и я весь день места себе не находила, какие планы на вечер? – Не дожидаясь ответа, мама добавляет: – Я приготовлю тебе ужин, может, заедешь где-нибудь в половине седьмого, раз уж ты все равно не на работе?

После встречи с Алекс я и в самом деле почувствовала себя относительно уравновешенной. Но теперь все куда-то улетучилось. По пути в Хендон меня ослепил солнечный зайчик, и я подпрыгнула от неожиданности, решив, что это вспышка полицейской камеры, и я попалась на превышении скорости.

– Немедленно возьми себя в руки, Натали! – рычу я. Потом заставляю себя подпевать “Пет Шоп Бойз” и пытаюсь убедить себя, что мое увольнение – пока лишь угроза, а не свершившийся факт.

Однако стоит мне поделиться этой мыслью с мамой, она немедленно принимается возражать.

– Ох, Натали! – пускает она слезы, пользуясь костяшками пальцев вместо платка и уставившись на меня так, будто клеймо “Голодающая и бездомная” уже проступило на моем челе. – Как же ты теперь? Тебе же не найти другую работу!

С этими ободряющими словами мама водружает передо мной тарелку с картофельным пюре и печенкой, размером с парусную шлюпку. Перед собой же ставит: бокал белого вина, пакетик с соленым арахисом и обезжиренный шоколадный мусс. (Ужин явно не из рецептов “Весонаблюдателей”, но мама воображает себя экспертом по калориям, ошибочно полагая, что может обмануть систему.) Вдыхаю воздух через рот, чтобы избежать запаха печенки. “ Ты что, мама, забыла, что это Тони у нас любитель печенки, а не я?” – беззвучно ору я про себя. Что же до меня, то меня тошнит от одной мысли о том, чтобы съесть куриную печенку. Да, собственно, любую печенку, не обязательно куриную, – я непривередлива.

– Мам, – говорю я успокаивающе, – меня еще никто никуда не выгоняет. Может, все и обойдется.

Мама закусывает губу, словно не может понять, чем же она так провинилась, что Господь послал ей такую тупую дочь. Потом выпаливает:

– Может. Но никогда не обходится!

– А вдруг на этот раз обойдется? – говорю я почти неслышно, поскольку не доверяю своему голосу.

Мама швыряет на стол салфетку.

– Я знала, что этот твой Крис Пудель до добра не доведет! Но уже слишком поздно: Сол ни за что не примет тебя обратно!

Думаю о Соле. Хочется пронзительно завизжать: “Да у него сиськи больше моих! А язык вообще как у муравьеда!”

Поскольку вслух я ничего не отвечаю, мама резко меняет позу под названием “бедная я, бедная”, и в ее взгляде появляется осуждение.

– Я ничего не понимаю, Натали, – говорит она. – Ты ведь даже не объяснила, что же такого ты там натворила. Должно быть, действительно что-то ужасное, раз Мэттью так с тобой поступил!

Я не вполне уверена, что она имеет в виду: то ли что мое преступление и в самом деле настолько тяжелое; то ли жалеет бедняжку Мэтта из-за душевных страданий, которые ему пришлось пережить, сдавая меня “Балетной полиции”. Мну в руках салфетку до тех пор, пока та не становится невидимой человеческому глазу. И мямлю в ответ:

– Я сделала несколько глупых ошибок.

– Каких ошибок? Должно быть, в высшей степени глупых, раз случилось такое!

Рассказываю о Мел и статье в “Сан”.

Она хватает воздух ртом:

– Надеюсь, не та Мел, что с нашим Тони?

– Та самая. Что с нашим Тони.

Шейла Миллер хватает салфетку со стола и швыряет ее, уже во второй раз, прямо на шоколадный мусс, – признак того, как сильно она расстроена. Мама всегда считала ужасно дурной манерой оставлять что-либо в тарелке, а нарушителей правила неизменно упрекала: “Вас ваша мама вообще чему-нибудь в детстве учила?!”

Когда она снова заговаривает, ее голос превращается в тихий хрип. (Я называю такой голос “онкологическим”.)

– Натали, как ты могла? Какое безрассудство, какое невиданное безрассудство. Не могу поверить, что ты можешь быть такой безрассудной. Какой стыд для Мел! И для…

Когда мама произносит “Тони” в миллиардный, по самым скромным оценкам, раз за последние шесть минут, я чувствую, как жгуче острая слеза прорезает мне грудь: так явственно, словно от тела отламывается кусок. И прежде чем я понимаю, что происходит, печенка с луком плюс картофельное пюре уже стекают по стене, а я ору так громко, что соседям совершенно незачем пользоваться стаканом для подслушивания.

– Ну, почему, почему всегда Тони? Меня сейчас стошнит! Тони – то! Тони – это! Такой, блин, весь распрекрасный, а я – всего лишь жалкая, презренная неудачница… – злюсь на себя за то, что, даже теряя самообладание, пользуюсь словами типа “презренная”, – Так вот, мамуля, послушай теперь ты меня! Не такой уж он расчудесно-распрекрасный, этот твой Тони. Почему бы тебе ни спросить кое о чем у своего сокровища? Пусть-ка он расскажет о своей кровной, блин, дочери, существование, блин, которой он держит в тайне целых, блин, одиннадцать лет; вот-вот, пусть расскажет. Такой, блин, весь безупречный, подцепляет такую же безупречную, блин, женщину, а?! Сочную, сладкую такую девочку, в своей гребаной Австралии. Что может быть удобнее, а? Раз в год она посылает ему фото и не требует с него денег. А он зарывает в землю ошибки юности и живет своей безупречной жизнью сраного гедониста, ездит на авто, весь такой преуспевающий, такой…

27
{"b":"151155","o":1}