Литмир - Электронная Библиотека

Оглядевшись по сторонам, Тони замечает свободный стул с выцветшей позолотой, к которому в этот момент прихрамывающей походкой направляется какая-то старушка, вскакивает, перехватывает добычу и триумфально преподносит Мел. Все так же, не говоря ни слова, мама наблюдает за тем, как я поднимаюсь из-за стола, иду за другим стулом и предлагаю его старушке, остановившейся, чтобы немного отдышаться, тяжело опираясь на свою палочку.

– Простите, пожалуйста, – говорю я, морщась. – Мой брат вас не заметил.

Возвращаюсь к столу как раз в тот момент, когда Тони спрашивает:

– А шпагат вы делать умеете?

Смотрю на Мел. Улыбнувшись, та отвечает:

– Конечно!

Тони, чьи знания о балете на этом исчерпываются, в восхищении поджимает губы.

Мел снова улыбается и шепелявит:

– Это шамое меньшее, что я могу!

Мой брат прищуривает глаза и хрипит:

– Мне кажется, вы самая талантливая девушка на свете!

Дрожа от восторга, Мел громко вскрикивает:

– О, вы правда так думаете?!

Перевожу взгляд на маму. Выражение ее лица – изящно скрываемая борьба радости и боли – напомнило мне о тех временах, когда четырнадцатилетний Тони с гордостью похвалялся, как “по-легкому” заработал себе на стереосистему. (Все каникулы он гонялся с фотоаппаратом за машинами скорой помощи, пожарными и полицейскими, а потом продавал снимки нашей местной газете.)

– Это, должно быть, так чудесно, моя дорогая, – наконец говорит мама. – Танцевать в красивом платье перед всеми этими людьми, с обожанием глядящими на тебя.

Мел удостаивает ее улыбкой, полной сожаления. А взгляд ее продолжает искриться в сторону Тони.

– О, да, – отвечает она. – Только к этому быстро привыкаешь. Хотя нашим зрителям много и не надо: они начинают сходить с ума от самого элементарнейшего танца, лишь бы было ярко плюс оборот-другой для порядка. Самое лучшее – это выступать перед теми, чье мнение может что-то значить.

Мама кисло улыбается: максимум ватт на 20.

– Вы вот вся такая тонкая, такая воздушная, – говорит она, – практически прозрачная. Вы вообще едите?

Если бы я только могла осмелиться, я дала бы ей хорошего пинка под столом (и не по лодыжке, нет, я серьезно, пнула бы ее изо всех сил прямо по косточке: что она вообще себе позволяет?). Мел вся трепещет, будто заработала комплимент от самого Всевышнего, и говорит:

– Мое тело – это мой рабочий инструмент. Я должна быть легкой, чтобы меня легко было поднимать. И я должна постоянно упражняться.

– По-моему, вы выглядите сногсшибательно, – восклицает Тони, перебивая маму, которая начинает бормотать себе под нос что-то про “кожу да кости”.

– Я думаю, нам пора, Мел, – встреваю я. – Мы же не хотим опоздать, правда?

Целую на прощание маму и Тони, и – к маминому удивлению и изумлению Тони – Мел проделывает то же самое, поочередно обвивая их шеи своими ручками-спичками и повторяя нараспев:

– Было очень приятно познакомиться, надеюсь, еще увидимся, вы просто обязаны прийти на мой спектакль!

Мама вытирает губы салфеткой и тихо ворчит:

– Очень любезно с вашей стороны.

– Вы только скажите, когда, дорогая, – и Тони, сложив пальцы в подобие пистолета, посылает в Мел воображаемый выстрел.

– Это у него такой дружеский жест, – объясняю я по дороге к моей машине.

Мел сияет.

– Я знаю, я видела по телевизору, так делают гости на ток-шоу, не могу поверить, что у тебя такой брат, он такой симпатичный! Интересно, как он целуется… Ой, Натали, даже не верится, что я такое сказала! Я такая испорченная! А чем он занимается?

Рассказываю. Мел реагирует так, что я начинаю бояться, что по ошибке сказала, будто он исполнительный директор Королевского балета.

– Ты непременно должна привести его к нам в студию, – говорит она тоном, скорее напоминающим приказ, чем приглашение, – а потом мы все вместе могли бы куда-нибудь сходить. – Я смотрю на Мел, не понимая, шутит она или говорит серьезно. – Хотя твоей маме, скорее всего, будет ужасно скучно, – добавляет она, любуясь своим отражением в автомобильном зеркальце.

– Ладно, – говорю я и жму на газ. – План такой. Сначала едем в спортзал – тестироваться на выносливость. Там тебе проверят пульс, гибкость и все такое, сравнят с показателями регбиста, думаю, это не займет много времени, журналист будет наблюдать и делать пометки, а фотограф – все снимать. Спортивный костюм не забыла? Помнишь, я дважды напоминала тебе по телефону? Затем едем в студию, – у меня в багажнике лебединая пачка, колготки и пуанты, – там тебя подкрасят и сделают прическу. Думаю, будет весело.

Смотрю на Мел, которая все это время энергично кивает головой.

Набираю полные легкие воздуха и очень осторожно добавляю:

– И вот еще что. С гримершей можешь болтать о чем угодно, это нормально, но, если она или журналист начнут задавать наводящие вопросы на тему еды, просто отвечай, что на завтрак у тебя обычно мюсли и фрукты, на обед – сэндвич и банан, в промежутках ты иногда позволяешь себе легкий перекус, – йогурт там или что-то вроде того, – а ужинаешь ты рыбой, или макаронами, или печеным картофелем с сыром плюс шоколад и, мм, много-много воды. А такая стройная ты потому, что каждый день упражняешься по пять-шесть часов, сжигая по 600 калорий в час. Не знаю, слышала ли ты что-нибудь о статейке в “Рекорде”, – шум-то был тот еще, – но мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы в прессе появилось хоть что-то, что бросило бы тень на звезд нашей “Балетной компании”.

Лицо Мел искривляет гримаса. Она говорит:

– Да в меня столько еды в принципе не влезет!

Я остаюсь непреклонной:

– В настоящий момент ты лицо компании, и наш худрук обязательно прочтет статью. Если он узнает, что ты ничего не ешь, как думаешь: предложит он тебе главную роль?

Мел переваривает мои слова и говорит:

– Думаю, предложит!

Я выношу суровый приговор:

– А я думаю: нет. Особенно после фиаско с Джульеттой.

Мел смиренно кивает. А затем говорит шепотом:

– Бедная Джульетта! Теперь все считают, что она толстая!

– И, кстати, ничего не говори о Джульетте, – добавляю я. – Сегодня речь не о ней, а о тебе. Сегодня твой шанс блеснуть, и мы не должны позволить ей затмить тебя, правда?

Подумав немного, Мел отвечает:

– Да.

Облегченно вздыхаю (Маккиавелли в сравнении со мной – жалкий, бестактный болван) и прикуриваю две сигареты: для себя и Мел. Хотя, будь моя воля, я выкурила бы обе, причем сразу.

Пять мучительных часов спустя я наконец-то добираюсь домой. Все прошло очень даже неплохо. Если только я себя не обманываю. Лучше об этом не думать. Уверена, все будет нормально. Устало тру глаза и включаю автоответчик в надежде, что хотя бы одно из сообщений будет от Криса. Но, увы: все три – от мамы. Чувствую, что пора вмонтировать отдельную лампочку для ее звонков, чтобы навсегда избавить себя от напрасных трехсекундных надежд. Как только коридор заполняется ее голосом, во мне начинает расти раздражение. Ну, почему ей не сидится спокойно перед телевизором, с плиткой молочного шоколада в руке? Смотрела бы себе тихонько какой-нибудь сериал с Джейн Сеймур! Пусть кому-то мои слова и покажутся жестокими, но наши с ней предусмотрительно нейтральные отношения стали скатываться в сторону повышенной кислотности с того незапамятного вечера, когда мы все вместе ужинали, отмечая повышение Тони.

Сегодня в мамином голосе чувствуется недовольство. Первое сообщение информирует меня о том, что я “выглядела изможденной”; и жаль, что мне пришлось “так внезапно уехать”; и чтобы я перезвонила ей сразу же, как приеду домой. Второе – уже на октаву выше и непрозрачно намекает на то, что “было бы замечательно”, если б я устроила для Тони посещение балета, так как он “буквально сражен” моей подругой; и чтобы я перезвонила ей сразу же, как приеду домой. Ну, а третье звучит на такой высокой и неустойчивой ноте, что на ум тут же приходит картинка карточного домика на песке во время бури. Начавшись словами “я очень беспокоюсь за тебя”, оно заканчивается длинной тирадой: “Ладно, у тебя нет времени позвонить своей матери, я ничего не имею против, но мне удивительно, что ты не можешь сделать такую элементарную вещь для своего брата, раньше ты была такой хорошей девочкой, но сейчас…”

21
{"b":"151155","o":1}