Даже делая поправку на хвастливые разговоры, слышанные в Кабуле и Чарикаре, Аш подозревал, что для войск раджа все складывается не самым лучшим образом, и рассказ Зарина подтвердил это. Победоносное продвижение к Кабулу остановилось по причине нехватки транспорта, а войска, стоявшие в Джелалабаде и Курраме, страдали от болезней, вызванных жестокими холодами; хуже всего приходилось британским полкам и подразделениям с юга, не привыкшим к таким морозам. Хронически не хватало вьючных животных, а подножного корма в Хайбере было так мало, что в последнее время старший офицер комиссариата жаловался, что, если он на две недели не отошлет своих верблюдов обратно на равнины для выпаса, весной ему понадобятся новые взамен тысяч подохших, чьи разлагающиеся трупы непременно станут источниками чумной заразы.

Аналогичные жалобы, сказал Зарин, поступали с Куррамского фронта, а также из Кандагара, где стояла та часть армии генерала Стюарта, которая сначала заняла Кхелати-Гильзай, а потом отступила под натиском противника. Другая часть армии, продвигавшаяся к Герату, была остановлена у Гильменда, а армия генерала Сэма Брауна – в Джелалабаде. Прибывшие несколько дней назад новобранцы рассказали Зарину, что войска в Дадаре, Джейкобабаде и Кветте испытывают такую же острую нехватку транспортных средств и что пустыня и перевалы усеяны трупами верблюдов и брошенными ящиками с боеприпасами и провиантом…

– Будь я суеверным человеком, – сказал Зарин, – каковым я, милостью Всемилостивого, не являюсь, я бы сказал, что это проклятый год и что мы вступили в него под несчастливой звездой – не только здесь, в Афганистане, но и на востоке. Приходят известия, что по всему Ауду, Пенджабу и Северо-Западным провинциям снова выпали зимние дожди и тысячи людей умирают от голода. Ты слышал это?

Аш помотал головой: нет, не слышал, но он знает, что здесь, в Афганистане, все население уверено в победе и что Шер Али издал королевский фирман, в котором говорится о поражениях и тяжелых потерях оккупантов и о победах его собственных «пожирающих британского льва» воинов, которые в сражениях с армиями раджа демонстрируют такую отвагу, что каждый из погибших, прежде чем отправиться в рай, убил по меньшей мере трех врагов. В военное время обе стороны всегда ведут такие речи, ничего другого и ожидать не приходится. Но в силу своего национального характера и отсутствия сообщения между племенами – и поскольку они еще не потерпели крупного поражения, – все до единого афганцы твердо убеждены, что их войска без труда остановят неприятеля, продвигающегося к Кабулу…

– Они же наверняка знают, что мы захватили Али-Масджид и Пейварское ущелье, – угрюмо заметил Зарин.

– Верно. Но те, кто сражался там с нами, рассказывают о боях крайне односторонне, похваляясь тяжелыми потерями, нанесенными нам, и приуменьшая собственные потери. Не приходится удивляться, что люди, слыша подобные разговоры, по-прежнему надеются на победу Афганистана, подобную одержанной их отцами почти пятьдесят лет назад, когда они за несколько дней уничтожили целую британскую армию. Твой отец предупреждал меня, что они не забыли эту историю, и сегодня она рассказывается повсеместно, даже малые дети знают ее. Однако я не встречал ни одного афганца, который бы помнил или хотя бы слышал об успешной обороне Джелалабада войском под командованием генерала Сейла-сахиба или о победоносном марше Поллака-сахиба через Хайберский перевал и последующем разрушении этим генералом Великого базара в Кабуле. Такие вещи они предпочитают забывать или просто не обсуждать, и, на мой взгляд, в этом кроется величайшая опасность для нас: они не предпримут попытки договориться с нами, покуда убеждены, что могут с легкостью победить нас, – покуда полагают, что заманили нас в западню и могут истребить, когда пожелают.

Зарин коротко рассмеялся и сказал:

– Пускай попробуют! Они скоро поймут, что ошибались.

Аш не ответил: узнав от Зарина о некоторых обстоятельствах, он уже не чувствовал такой уверенности. Как может оккупационная армия передвигаться без транспортных средств? Или удерживать взятую крепость, если гарнизон не обеспечен боеприпасами и продовольствием? Для подвод нужна живая тяга, для перевозки провианта, боеприпасов, палаток и медицинских средств нужны вьючные животные, которых тоже надо кормить. Холодные, голодные, больные солдаты не выигрывают сражений, и, по мнению Аша, лорду Литтону следовало бы воспользоваться шансом, предоставленным бегством Шер Али, и остановиться. Таким образом он докажет, что не лукавил, говоря, что ведет войну не против афганского народа, а против Шер Али. Если он прекратит боевые действия немедленно, пока британцы по-прежнему удерживают Али-Масджид, Пейварское ущелье и города вроде Джелалабада (и в состоянии контролировать Хайбер и Куррам), будет еще возможно прийти к какому-нибудь равноправному соглашению с Якуб-ханом, когда нынешний эмир умрет, – а это должно случиться со дня на день. Результатом вполне может стать справедливый и прочный мир между Афганистаном и раджем. Но если война продолжится, Аш видел лишь один исход – очередную массовую резню.

Внимательно наблюдавший за ним Зарин, как будто прочитав его мысли, философски заметил:

– Будь что будет. От нас ничего не зависит. Теперь расскажи-ка мне о своих делах…

Аш принялся рассказывать, а Зарин заварил еще чаю и слушал, прихлебывая из кружки. Когда же повествование завершилось, он сказал:

– Ты сделал гораздо больше, чем необходимо, чтобы заслужить освобождение от работы на Каваньяри-сахиба. Что ты намерен делать дальше? Присоединишься здесь к рисале или отправишься утром в Атток? После всего этого тебе точно дадут отпуск.

– Это решать командиру-сахибу. Попробуй устроить нашу с ним встречу – не в лагере, это было бы неразумно. Лучше всего на берегу реки – я могу прийти туда вечером. Мне можно переночевать здесь?

– Разумеется. Я предупрежу ночного сторожа, он мой друг. А что касается командира-сахиба, я сделаю все, что в моих силах.

Зарин собрал тарелки и удалился, а Аш улегся спать, согретый огнем и приятной уверенностью, что все трудности остались позади и завтра или послезавтра он получит разрешение вернуться в Атток, чтобы увидеться с Джули и насладиться несколькими днями заслуженного отпуска, прежде чем вернуться в Мардан якобы после курсов в Пуне.

Не приходится сомневаться, что, если бы Аш сумел увидеться с Уиграмом той ночью или даже рано утром следующего дня, он бы осуществил эту программу. Но в дело вмешалась судьба в облике генерал-майора сэра Сэма Брауна, кавалера «Креста Виктории». Утром генерал пригласил Каваньяри к себе на чота хазри, чтобы с глазу на глаз обсудить с ним несколько вопросов перед официальным совещанием, назначенным на вторую половину дня. И в конце этой частной беседы Каваньяри, вспомнив, что в прошлом генерал командовал корпусом разведчиков и потому может найти данную историю интересной, завел речь об Аштоне Пелам-Мартине и его недавней работе в качестве тайного агента на территории Афганистана.

Генерал проявил живейший интерес, задал великое множество вопросов и под конец заметил, что прекрасно помнит прибытие мальчика в Мардан и, ей-богу, он был чудаком, каких мало. Странно, как подумаешь, что многие ребята, служившие там – например, Дженкинс, Кэмпбелл и Бэтти, – были в ту пору всего только младшими лейтенантами…

Он погрузился в молчание, и майор Каваньяри, истолковав это как намек, спасся бегством – у него было много дел утром, и он еще хотел найти время написать майору Кэмпбеллу (временно исполнявшему обязанности командующего корпусом разведчиков в отсутствие полковника Дженкинса), что больше не нуждается в услугах лейтенанта Пелам-Мартина и не возражает против возвращения лейтенанта в полк. Но в тот самый момент, когда Каваньяри писал это, заместитель полковника Дженкинса читал другую записку, торопливо написанную Сэмом Брауном и отправленную с курьером через несколько минут после ухода Каваньяри: в ней генерал просил майора Кэмпбелла при первой же возможности явиться к нему на квартиру.