— Ты заботилась обо мне, как мать, — продолжала она. — Я признаю это. Сейчас поздно благодарить тебя, и доброта моя тебе тоже ни к чему. Ты заботилась обо мне, как мать, а я предала тебя, как злейший враг. И теперь я призываю любовь твою, материнскую любовь. Ты говорила, что у меня осталось мало времени. Так будь щедра, не отбирай этот короткий отрезок. Оставь меня, позволь жить, как я хочу, Мора. Не приходи ко мне, не тревожь меня.

Языки пламени жадно лизали одежду, узел распался и вспыхнул еще ярче, тряпки съеживались, превращаясь в черный пепел. Секунду девушка молчала, склонив голову набок, словно к чему-то прислушиваясь. Запах сгоревшего миро наполнил кухню. Парень у вертела отвернулся к стене и крутил рукоятку с удвоенной скоростью; скрип вертела превратился в визг.

Элис ждала.

Ничего не происходило.

Мора не подавала никаких знаков.

С чистой улыбкой Элис отвернулась от пламени и кивнула поварихе.

— Готово, — весело сообщила она. — Одежда сгорела, и очаг я тоже очистила. Что ты готовишь господам на обед?

Повариха показала дюжину жареных цыплят на паштет, а также миндаль, рис и мед, готовые для смешивания, и сандаловое масло, придающее смеси розовый оттенок.

— На второе — белое мясо, — пояснила повариха. — И еще есть несколько хороших кусков баранины. И жареная оленина. Рыбка тоже есть, палтус, рыбаки привезли. Хочешь, я приготовлю для леди Кэтрин что-нибудь вкусненькое? — заискивающе спросила она.

Элис немного подумала и ответила:

— Какой-нибудь сладкий пудинг. Госпожа любит сладкое, и ей нужно как следует подкрепиться. Какой-нибудь крем или желе, только сиропа побольше.

— Она стала такая полненькая, — восхитилась повариха, — прямо вся расцвела, как цветочек.

— Да, — милостиво согласилась Элис. — С каждым днем леди Кэтрин все больше поправляется. Если так пойдет дальше, в ее постели совсем не останется места для милорда Хьюго. Пошли ей в спальню бокал глинтвейна и сладкого крема, и пирожных тоже, она уже на пятом месяце и часто хочет есть.

— Будет сделано, Элис, — пообещала повариха.

Девушка уже направилась к выходу, но, услышав эти слова, остановилась и, многозначительно вскинув брови, посмотрела поварихе прямо в глаза. Та растерялась и быстро отвела взгляд, не зная, что и делать. Элис стояла не двигаясь и продолжала в упор на нее смотреть.

— Слушаюсь, госпожа Элис, — догадалась наконец повариха, против воли употребляя это обращение.

Элис медленно окинула взором кухню, словно проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь, кто сомневается в том, что ее следует называть именно так. Никто не посмел и рта раскрыть. Она кивнула мальчишке за вертелом, тот вскочил и побежал открывать ей дверь. Элис, не поблагодарив, переступила порог кухни.

Когда дверь за ней закрылась, она задержалась и послушала, не станет ли повариха кричать, что знахарка много о себе возомнила, ругаться и обзывать ее ведьмой. Раздался громкий шлепок и крик мальчишки, получившего незаслуженное наказание.

— Сиди на месте и крути, — отчитала его повариха. — Уже полдня прошло, надо поторопиться.

Улыбнувшись, Элис пересекла холл и по лестнице поднялась в дамскую галерею.

Кэтрин перед обедом отдыхала у себя, остальные дамы собрались вокруг камина и предавались безделью. Рут читала какую-то брошюрку, где толковался смысл святой мессы, Элиза, уставившись в огонь, о чем-то грезила наяву. Миссис Эллингем дремала, и ее прическа сбилась набок. Холодно кивнув дамам, Элис прошла в свою комнату.

Служанка смела с пола стебли тростника, как ей и было велено, и оставила веник. Элис взяла его и тщательно вычистила все углы, собрав пыль и солому посередине комнаты. Все до последней пылинки она бросила в огонь. Потом достала кусок тряпки и вытерла все в комнате, каждую вещицу, которой могла коснуться рука Моры, все, что могла задеть ее голова или юбка, все места, по которым могла ступать ее нога. Элис наматывала круги по комнате, словно паук, плетущий сеть. Круг за кругом, пока в комнате не осталось места, которого она не вытерла. Затем она в несколько раз сложила тряпку, будто пряча в ней неуловимый запах Моры, и бросила в огонь.

Недовольная служанка принесла новые покрывала и пледы, и Элис накрыла ими единственную подушку. Она вытрясла полог кровати и повесила его обратно, украсив фестонами. Потом встала у двери и осмотрелась с легкой улыбкой.

Для двух знахарок, двух повитух, ждущих появления единственного сына и наследника хозяев, комната была почти роскошной, не меньше той, где жили остальные четыре дамы, спавшие по двое на убогих койках. А для одной женщины спальня выглядела просто изысканно. Почти такая же большая, как и комната госпожи, кровать ничуть не меньше, а портьеры столь же изящны. Правда, холоднее, чем у миледи — окна выходили на запад, на берег реки, — но зато просторней. Элис решила не разбрасывать по полу свежие травы, поскольку в воздухе и без того пахло свежестью. В комнате было чисто, не слышалось болтовни дам, не было горшочков с румянами и белилами, мазей и притираний, нигде не валялись недоеденные конфеты, как у Кэтрин. Платья, накидки, чепцы и постельное белье Элис держала в одном сундуке, а травы, ступку с пестиком, кристалл и все остальное — в другом.

Здесь были табуретка и стул со спинкой, но без подлокотников. Элис подвинула стул поближе к огню, положила ноги на табуретку и уставилась на огонь.

Дверь открылась, и в проеме показалась голова Элизы Херринг.

— Ах вот ты где! — грубовато воскликнула она.

Элис повернулась и посмотрела на приятельницу, но промолчала. Элиза с любопытством огляделась.

— А ты все тут подмела, — заметила она с удивлением. — Разве не выйдешь посидеть с нами? Тебе, наверное, скучно здесь одной.

— Нет, не скучно, — холодно отозвалась Элис.

Элиза засуетилась, прошла было в комнату, но снова вернулась к порогу.

— Я приду к тебе спать, — предложила она. — Ты же не хочешь оставаться одна? Ночью мы можем поболтать о чем-нибудь, посмеяться. Марджери не имеет ничего против, если я уйду.

— Нет, — тихо промолвила Элис.

— Правда, она совсем не против, — не отставала Элиза. — Я уже спрашивала ее, когда подумала, что тебе нужна компания.

Увидев, что знахарка покачала головой, Элиза застыла в нерешительности и добродушно сказала:

— Так сильно печалиться тоже нехорошо. Мора была противной старухой, но любила тебя, и все это знали. Не надо долго горевать о ней. Не стоит сидеть в одиночестве и так убиваться.

— Я вовсе не убиваюсь, — возразила Элис. — Я ничего не чувствую. Мне наплевать на нее, и на всех вас, и на Кэтрин в придачу. Обо мне не беспокойся. Я ничего не чувствую.

— Тебя просто потрясла смерть Моры, — с запинкой произнесла Элиза, словно извиняя холодность приятельницы. — Ты не должна быть одна.

— Мне никто не нужен, и ты не будешь здесь спать, — отрезала Элис. — Здесь часто бывает Хьюго. И я приготовила комнату для нас двоих.

Утратив дар речи, Элиза округлила глаза и изумленно разинула рот.

— А как же миледи? — наконец выдавила она. — Госпожа не совсем здорова, Элис, но ее хватит на то, чтобы вышвырнуть тебя на улицу. И Хьюго не посмеет перечить ей, пока она беременна.

— Привыкнет, — отозвалась Элис; ее губы шевельнулись в холодной улыбке. — Теперь все будет по-другому.

Элиза прищурилась.

— Это потому, что утонула Мора? — попыталась угадать она.

— При чем здесь Мора? — отмахнулась Элис. — Я ношу ребенка Хьюго. И это будет сын. Думаешь, Хьюго позволит своей жене помыкать мной, когда она носит одного сына, а я другого?

— Ты? Носишь его сына? — охнула Элиза.

С гордостью погладив свой совершенно плоский живот, Элис самоуверенно улыбнулась.

— Но ведь Кэтрин законная жена! — воскликнула Элиза. — Она ждет наследника!

— Ну и что из этого? — пожала плечами Элис. — Сыновей не бывает много, а у Хьюго их вообще пока нет. Надеюсь, к обоим мальчикам будут относиться как к наследникам, ведь неизвестно, кто продолжит род.