— Возможно, всё впереди.

— Сомневаюсь. Если только принять во внимание замечание насчёт постера с сёрфером. Но для королевской прокуратуры это не аргумент.

Би отставила коробку с бисквитом.

— Я давно утверждаю, что идеального убийства не существует. Криминалистика продвинулась далеко вперёд. Можно провести огромное количество тестов, экспертов у нас хоть отбавляй. Невозможно совершить подобное преступление, не оставив после себя ни одного следа. Так не бывает.

— Я с тобой согласен, Беатрис.

— Но я не учла лазеек. Убийца мог спланировать, организовать и реализовать задуманное так, что каждый его шаг поддаётся объяснению. Даже самые мелкие подробности можно истолковать рационально. Я этого словно не замечала. Ну почему?

— Возможно, потому, что в голове у тебя были другие мысли. Они отвлекали.

— Например?

— У тебя же есть и личная жизнь, как бы ты ни отрицала.

Би хотелось избежать скользкой темы.

— Рэй…

Бывший муж явно не намерен был уступать.

— То, что ты коп, не исключает всего остального, — заявил он. — Послушай, Беатрис, ты ведь не машина.

— Иногда я в этом сомневаюсь.

— А я — нет.

Сверху послышалась музыка: Пит проигрывал свои диски. С минуту они внимали визгу электрогитары. Пит любил старый добрый рок. Его кумиром был Джими Хендрикс, хотя и Дуэйн Оллман тоже очень нравился.

— О господи, — усмехнулся Рэй. — Купи этому мальчишке айпод.

Би рассмеялась.

— Пит тот ещё ребёнок.

— Наш ребёнок, Беатрис, — подчеркнул Рэй. Би молча швырнула пудинг в урну, вымыла ложку и положила её в сушилку.

— Может, обсудим это? — предложил Рэй.

— Умеешь ты выбирать момент.

— Беатрис, я много лет хотел это обсудить. Сама знаешь.

— Да. Но сейчас… Ты коп, хороший коп. Ты понимаешь, в каком я сейчас состоянии. Ты находишь у подозреваемого слабое место. Создаёшь его, если можно так выразиться. Это же элементарно, Рэй.

— Это не так.

— Что?

— Не так элементарно, Беатрис, Сколько раз человек должен повторить тебе, что он был не прав? И сколько раз ты будешь повторять, что прощение не из твоего репертуара? Когда я считал, что Пита не должно быть…

— Прекрати.

— Я должен закончить, а ты должна меня выслушать. Когда я считал, что Пит не должен родиться, когда просил сделать аборт…

— Ты просто выражал свои желания.

— Не совсем так. Иногда я мелю языком, могу ляпнуть что-то, не подумав. Особенно когда…

— Что когда?

— Не знаю. Возможно, когда боюсь.

— Кого? Ребёнка? Так у нас уже был один.

— Не ребёнка. Перемен. Боюсь изменений в жизни.

— Всё меняется.

— Это я понимаю. И тогда бы понял, если бы ты дала мне время.

— У нас с тобой был не один разговор, Рэй.

— Да. Верно. Не стану отрицать. Я был не прав. Во всех наших спорах я был не прав. И долгие годы горевал о своей ошибке. Если быть точным, четырнадцать лет. Пожалуй, и дольше, если учесть твою беременность. Я не хотел, чтобы так получилось. И не хочу, чтобы так продолжалось.

— А., они? — спросила Би. — У тебя были свои увлечения.

— Что? Женщины? О господи, Беатрис, я ведь не монах. Да, были. Целая вереница. Дженис, и Шери, и Шарон, и Линда, и кто там ещё, всех не упомнишь. А забыл я потому, что мне они не нужны. Здорово было бы стереть это время из памяти. Позволь мне вернуться. Я должен быть здесь, и мы оба это знаем.

— В самом деле?

— Да. И Пит знает. И эти чёртовы собаки тоже знают.

Би проглотила подступивший к горлу комок. Всё стало бы так просто. Но потом всё снова усложнилось бы. Взаимоотношения мужчин и женщин всегда непросты.

— Мама! — крикнул сверху Пит. — Куда ты засунула диск с «Лёд Зеппелин»?

— О боже! — простонала Би. — Пусть кто-нибудь сейчас же подарит ему айпод.

— Мама! Мамочка!

— Мне нравится, когда он меня так называет, — призналась Би Рэю. — Это бывает нечасто. Он взрослеет. — Затем обратилась к сыну: — Не знаю, дорогой. Посмотри под кроватью. И пока ползаешь, положи одежду, которую там найдёшь, в бельевую корзину. И выброси засохшие сэндвичи в мусорное ведро. Только прежде отцепи от них мышей.

— Очень смешно, — ответил Пит.

Он продолжил поиски и через какое-то время крикнул:

— Папа! Заставь её сказать мне, где он. Заставь. Она ненавидит этот диск, а потому наверняка его запрятала.

— Сын, — отозвался Рэй, — я давно понял, что не могу заставить эту сумасшедшую женщину сделать хоть что-нибудь. — И тихо прошептал: — Или могу, дорогая? Если да, то ты знаешь, что будет.

— Не можешь.

— К моему вечному сожалению.

Би обдумала слова Рэя, те, которые он произнёс только что, и те, которые он говорил прежде.

— Не совсем к вечному, — возразила она.

Её бывший муж широко раскрыл глаза от неожиданности.

— Ты не шутишь, Беатрис?

— Нет.

Они посмотрели друг на друга. В окне отражались двое: мужчина и женщина нерешительно шагнули навстречу друг другу. Пит с грохотом сбежал по ступеням.

— Нашёл! — радостно закричал он. — Нам пора, папа.

— Ты тоже готова? — тихо спросил Рэй.

— К ужину?

— И к тому, что за ним последует.

Би глубоко вздохнула.

— Думаю, да.

По дороге из Сент-Агнес говорили мало. А если и говорили, то о чём-то поверхностном. Дейдре надо было остановиться у заправки, и она предупредила, что съедет с основной дороги, если он не возражает. Линли не возражал.

— Может, хотите чаю? — предложил он. — Наверняка поблизости есть гостиница или чайная. Возможно, нам удастся выпить настоящего корнуоллского чаю со сливками и земляничным джемом.

— А помните дни, когда трудно было найти взбитые сливки? Были они только в Корнуолле.

— Да. И пирожки тоже. Мне всегда нравилась хорошая выпечка, но у нас её никогда не было, потому что отец считал эти пирожки…

Линли замолчал, не желая произносить это слово.

— Простоватыми. Или даже вульгарными, — закончила за него Дейдра. — А вы, значит, так не считали?

— У меня свои недостатки. Мой брат употреблял наркотики. Его исключили из Оксфорда, его девушка умерла с иглой в руке. Брат с тех пор время от времени лечится. Я виноват в болезни Питера. Я должен был оставаться с ним, направлять его, поддерживать.

— Что ж, такие вещи случаются, — заметила Дейдра. — К тому же у вас была своя жизнь.

— А у вас — своя.

Она не сказала того, что сказала бы на её месте другая женщина в конце совместно проведённого дня: «Вы полагаете, это уравнивает наше положение, Томас?» Но Линли знал, что Дейдра так думает: как ещё она могла истолковать его слова о Питере? Несмотря на молчание Дейдры, ему хотелось изложить другие подробности, нагромоздить их одна на другую, чтобы она нашла между ними больше сходства, а не различий. Ему не терпелось добавить, что его родственника убили десять лет назад, что его самого подозревали в этом преступлении и даже продержали сутки в тюрьме. Допрашивали с пристрастием, а всё потому, что он ненавидел Эдварда Девенпорта, поскольку тот гадко обошёлся с его сестрой. Линли никогда не делал секрета из этих историй. Но сейчас он не мог удариться в воспоминания. Вдруг Дейдра решит, что он слишком уж откровенничает?

Линли страшно сожалел, что поставил Дейдру в неудобное положение. Он понимал, как она интерпретирует его реакцию на всё увиденное в этот день, хотя и старался переубедить девушку. Между ними разверзлась огромная пропасть, созданная, во-первых, фактом рождения, во-вторых, детством, в-третьих, жизненным опытом. Пропасть существовала лишь в воображении Дейдры, но у Линли не получалось объяснить это ей. Пропасть была для Дейдры реальностью.

Ему хотелось кричать: «Ты ведь почти не знаешь меня. Не знаешь, кто я, кто люди, с которыми я общаюсь, кого я люблю, что для меня важно. Хотя откуда тебе знать? Газетные статьи, таблоиды, журналы, Интернет освещают лишь пикантные, опасные, непристойные факты. О том, что происходит каждый день и что тем не менее является ценным и незабываемым для человека, там не пишут. В этих событиях нет драмы, хотя именно они определяют жизнь».