Эдуардо пил всю ночь в доме своих друзей, гулянка длилась несколько часов, и разнообразия ради они играли в карты, ели пироги и асадо. После десяти утра им захотелось добавить, они вышли купить вина, осеннее солнце взошло уже высоко, но жажда гнала их вперед. Втроем они, беспрерывно смеясь, сели в «Рено-6» небесно-голубого цвета и вполне себе на ходу, но ужасно выглядящего: железо было поедено ржавчиной, несколько вмятин по бокам и на багажнике, оба бампера подвязаны проволокой. Они рванули с места, на большой скорости вывернули на улицу. Поехали по авениде Марио-Браво на юго-восток, хотя должны были ехать на север, но в их головах так шумело, что компас их пяти чувств напрочь сбился. Выскочили на авениду Перальта-Рамос, словно их туда вытолкнул торнадо, и вдруг прямо перед ними — огромная похоронная процессия: около двадцати патрульных машин, кроме того, несколько фургонов армейского пехотного корпуса, с десяток мотоциклов и кавалерийская гвардия — в общей сложности около полутора сотен полицейских сопровождали бренные останки комиссара Фабио Мустера, убитого четырьмя выстрелами в спину и шею во время беспорядочной перестрелки, в которой была похоронена слава лучшего борделя в Ла-Перле. Мустер был убийцей и садистом, мучившим заключенных, по ночам он организовывал грабительские налеты на дома и квартиры узников военной диктатуры. Но в это утро, утро его собственных похорон с гимнами и венками, комиссар превратился в героя, погибшего при исполнении своего долга, — разве не так пишутся биографии наймитов власти? Преступники становятся мучениками, похитители людей выглядят словно смиренные монахи, а кровопийцы рядятся в одежды вегетарианцев. «Рено-6» небесно-голубого цвета не затормозил, его пассажиры даже не увидели шествующей в сторону южного кладбища похоронной процессии, и автомобиль, словно таран, врезался в середину катафалка, который вез укрытый знаменем гроб с телом комиссара. Посыпались стекла, полетели железки, гроб с грохотом свалился на землю, крышка отскочила, знамя растянулось по асфальту, а тело Мустера в парадном мундире покатилось к обочине и застыло, оказавшись лицом в грязной луже. Но на этом глумления, от которых ждать ничего хорошего не приходилось, не закончились: после столкновения «Рено-6» изменил траекторию движения, налетел на два мотоцикла почетного эскорта, врезался в лошадь, с грохотом перевернулся и, весь помятый, завертелся, словно юла, посреди дороги. Скорбный кортеж резко остановился. Скрежет металла и звон стекол смешались с криками полицейских, с лошадиным ржанием и предсмертными стонами троих друзей, зажатых искореженными железками автомобиля. Из полицейских машин высыпали люди с пистолетами и автоматами, в одно мгновение они окружили перевернутый автомобиль и начали палить в упор. Никто не считал количества выстрелов, но, видимо, их были сотни, потому что все три тела были порядком обезображены пулями.

На следующий день газеты и радио рассказали свою версию произошедшего, свидетели только пересказывали своими словами официальное сообщение: ужасная смерть троих пьяных до чертиков бедняг превратилась в разгром мощной банды террористов, некоторые заголовки гласили: «Уничтожено трое опасных членов Народной революционной армии».

Дикая смерть Эдуардо Ломброзо превратилась в живую опухоль в памяти Марины Ферри, которой пришлось остаться наедине с вихрем своих кошмаров, со спазмами и покалываниями в животе.

После смерти Эдуардо Ломброзо полиция прикрыла «Альмасен», весь персонал таверны был арестован в связи с причастностью к делу. В конце концов всех отпустили, хотя, выйдя на свободу, несчастные повара и служащие осознали, что они безработные, и каждый из них оказался предоставленным самому себе. Марина выдержала допросы и оскорбления; даже ее беременность не умерила прыти тюремщиков, они продержали ее в вонючей камере полицейской дознавательной бригады города Мар-дель-Платы. Но мучения прекратились 15 июля 1978 года, когда Марину срочно увезли на «скорой» в родильный дом: она почувствовала болезненные уколы в животе и заметила испугавшее ее вагинальное кровотечение.

В тот же день она родила Цезаря Ломброзо.

Марина Ферри покинула роддом и вернулась со своим сыном в «Альмасен», полиция прекратила бесстыдное преследование и оставила ее в покое. Несколько недель она провела дома взаперти, дрожа от страха и опасений, и только с приходом весны она вместе с маленьким Цезарем вышла на улицу. Она, пользуясь сутолокой дня, терялась среди людей, делала какие-то покупки, иногда скромно обедала в каком-нибудь ресторанчике, набитом туристами. Она почти не разговаривала с соседями, страх запечатывал рты тем, кто смотрел на нее с подозрением, за ее спиной шушукались и недоумевали — посеянный военной диктатурой страх приводил к мерзкой изоляции: люди в конце концов переставали доверять друг другу.

Ресторан оставался закрытым, потому что у Марины уже не хватало сил управлять им. В то время окна первого этажа открывались на недолгое время в полдень, чтобы внутрь попали свежий воздух и солнечный свет. По воскресеньям, с пунктуальностью пономаря, в «Альмасен» приходила уборщица; это были несколько часов простой и тихой работы на первом и втором этажах. Время от времени слышался голос матери, смех или плач ребенка, гул телевизора, музыка по радио, шум гуляющего по чердаку ветра.

И уже нет проверенных данных о том, что происходило в «Альмасене» до 5 февраля 1979 года — дня, в который Беатрис Мендьета нашла скелет Марины Ферри рядом с живым телом маленького Цезаря Ломброзо.

Беттина Ферри и Рафаэль Гарофало вновь открыли таверну «Альмасен Буэнос-Айрес» для посетителей вечером 21 сентября 1982 года. После многочисленных сомнений и понятной растерянности дядя и тетя Цезаря Ломброзо решили сохранить прежнее название ресторана, потому что убедились: люди легко вспоминают его, хотя они также понимали, что с этим именем связаны как времена светлые, так и эпохи черных ядовитых туч, однако хорошо известно, что нет такой человеческой истории, в которой не соседствовали бы печали и радости.

Рафаэль, булочник в своем родном селении, был преданным поклонником высокой гастрономии, так что он страстно загорелся идеей возрождения таверны и нанял первоклассного аргентинского повара, чтобы гармонично сочетать вкусы, ароматы и обычаи. В том же самом столовом зале начали мирно уживаться сочные аргентинские блюда из мяса, золотистое Risotto della Lombardia,креольское жаркое с кусочками курицы, луком, перцем, шинкованной капустой, петрушкой и лавровым листом, а еще маринады из степных куропаток или популярное Saltimbocca alla Romana,приготавливаемое из охлажденной телятины и ветчины, сдобренных листьями шалфея. А Беттина? Она взвалила на себя финансовую сторону, отношения с поставщиками, но вскоре вынуждена была нанять управляющую делами таверны, потому что ее администраторские способности оставляли желать лучшего и под ее руководством предприятие грозило превратиться в руины. Тогда она предпочла заниматься связями с общественностью, украшением зала, заменой посуды и столовых приборов. Также она приняла на себя важную обязанность — воспитание Цезаря Ломброзо.

Впервые за семьдесят лет меню ресторана составлялось без всякого намека на превосходную «Поваренную книгу южных морей». Абсолютно без всякого. Ни единого блюда. И хотя книга о волшебном вкусе, написанная близнецами Калиостро, осталась целой и невредимой, несмотря на все перипетии судьбы, — она до сих пор лежала в той же самой стальной коробочке, где ее хранили Мария Чанкальини и Юрген Беккер до и после жуткого пожара, — ни Беттина, ни ее супруг не проявляли никакого интереса к чудесному фолианту. Возможно, их смутил испанский язык, на котором писали Лучано и Людовико, ведь супружеская пара едва говорила по-испански, а читали и писали они еще хуже того. Или, быть может, это было таинственным перстом судьбы: «Поваренная книга…» лежала в том же самом ящике комода в главной комнате «Альмасена» до 25 января 1989 года — в этот день ее нашел Цезарь Ломброзо и уже никогда с ней не расставался.